Памяти Владимира Высоцкого. Аншлаг

Ещё один "умер в своей постели". Сердце отказало
или что другое, сие есть тайна, покрытая мраком.
Да это уже неважно, ибо началась жизнь вечная, и на Небе,
и на.... Земле.


Мне сегодня хочется играть
хоть до сцены далеко, как до Луны.
в полудреме пробовал мечтать,
только люди прерывают сны.

Сны в колодках старых и цепях,
гаснет печка, не хватает дров.
на крутых опасных виражах
в жилах синих леденеет кровь.

Помню зал знакомый до слезы,
новый зритель обитает в нем,
желтые афиши и листы
украшают обветшалый дом.

Четверть века скован и спелёнут,
в саване, в наряде ли чтеца,
скукой беспросветной глухо стонет
племя без судьбы и без лица.

Лучше слушать клены и березы,
сорок два, а дальше двадцать пять.
в январе на самые морозы
Водолей завертится опять.

Не прожил я даже половину,
загоняют серых егеря,
ветер бьет, разламывая спину,
корабли подняли якоря.

На снегу алеющие розы,
осознать, запомнить, ощутить.
в стихотворной форме или прозе
я бесповоротно выбрал - "быть".

Может мать, а может и Марина
вспоминают, глядя на закат,
на гитаре виснет паутина,
да в театре ссоры да разлад.

Я из всех усопших самый первый
кандидат на отпуск за "свои",
словно струны вытянулись нервы
и виски сугробы замели.

Отпусти на краткое мгновенье
жизнь, вдохнув в распавшуюся плоть,
Аве, отче! я без сожаленья
вечность отдаю за эту ночь.

Отрекаюсь от блаженных кущей,
где созрели сочные плоды,
только ты, владыка Самосущий,
наведи обратные мосты.

Не вхожу в элитные чертоги,
даже здесь в сияющих мирах
ложь о правду вытирает ноги
и святые бьются на ножах.

Судей клан и серых кардиналов,
на земле постигшие азы,
из "заплечных" вырвавшись подвалов,
перешли в вальяжные тузы.

Дознаватели отцы в фаворе,
им шестерки служат за пятак,
в потасовке иль в словесном споре
быстро объясняют, что и как.

Сетью Иерархии опутан
старенький, потрепанный Олимп,
там Григории, Отрепьев и Распутин,
золотистый надевают нимб.

Дай взглянуть на то, что я оставил -
сцену, дом, француженку жену,
обещаю в бой не лезть без правил
не напьюся и не ускользну.

В нужный час прибуду я обратно,
лягу на Ваганьковский погост.
голос сел, слова звучат невнятно,
но прошенье принято всерьез.

Лестница согнулась, заскрипела,
обнажив зияющий пролет.
мне на складе выписали тело,
с левым поворотом на исход.

Словно Йорик, вынут из могилы,
но чуток опрятней и свежей,
кроются недюжинные силы,
в глубине спрессованных страстей.

На потеху правящей верхушке,
шут смешил тупоголовый двор,
колотя в пустые погремушки,
хитроумно злобен и остер.

Среди всех проявленных пороков,
шутовство не худшее из зол.
чтобы не сломаться ненароком,
штырь стальной хребтину пропорол.

Впереди блеснули светофоры.
и по встречной двинулся поток.
недруги попряталися в норы,
псов голодных, взяв на поводок.

По шоссе, отсчитывая мили
я с судьбой играю взапуски,
двадцать пять, присяжные влепили,
долгих лет молчанья и тоски.

"Максимальный" честно отработал,
оттрубил, отмерил, отмотал.
на волков объявлена охота.
как на вредный хищный материал.

Мир не изменился ни на йоту
многих из друзей не досчитал,
а живущих, мучает дремота,
да зовет Безглазая на бал.

Ну, а те, которые встречали
потихоньку вытерли глаза.
пылью покрываются скрижали
и в церквях тускнеют образа.

Чьей рукою щедрою разбросан,
этот ярко огненный букет,
над решеньем вечного вопроса
бьется Гамлет, не найдя ответ.

Отсекаю "не" балласт, частицу,
чашу с ядом разбивая в прах,
Як, разбитый в небо возвратится,
ну а я - с гитарою в руках...

Отраженья нет, расплывчато – не видим,
и в фойе закрыты зеркала,
я за это вовсе не в обиде
мне бы поиграть и все дела...

Поработать нынче до упора,
надеваю выцветший костюм,
вот спасибо, оказался в пору
и знаком до боли гулкий шум.

Зал затих торжественно и строго.
зазвучал уверенный аккорд,
отошла Косая от порога
мне теперь не страшен черт.

Понеслися взмыленные кони
а в театре времени - аншлаг,
я гляжу на стертые ладони,
сам себе и друг, и лютый враг.

Гамлет озадаченный и хмурый,
тень отца крадется по стене,
на полу расставлены фигуры,
приглашенье к шахматной войне.

Мне антракт запомнится надолго.
репортеры скачут как козлы.
правда ли, скажите, в черной волге,
Вас в восьмидесятом увезли.

На лубянке долго вербовали
и тайком отправили в Париж.
обещали льготы и медали.
расскажи, ну что же ты молчишь?!

Иль хмельной переборщили жижи,
встав на лыжи в летнюю жару,
фамильярность с детства ненавижу
и азарт площадной не люблю.

Человечью глупость не измерить
из нее сплетается клубок.
я гримерной запираю двери,
на большой увесистый замок.

Да жуки проскальзывают в щели,
предвкушая жирненький улов,
в море капитан обходит мели,
на земле ж нельзя без кулаков.

Обещанье, данное не драться,
не нарушу, ускоряя ход часов.
или обнаглевшим папарацам,
убегать придется без зубов.

Кто схоронен был на самом деле
из начальства иль из мелюзги,
я держусь, ребята еле-еле
охлаждая волею мозги.

Зазвенел звонок и на подмостки.
вышел принц, страдающий опять.
растворились в зале недоноски,
ох! успеть бы только, доиграть.

Ограничив сроки до предела
ускользает время в решето,
как кусок исписанного мела,
я ни тот и все вокруг ни то.

Дотянуть последние мгновенья,
В суррогатном теле дрожь и боль
я с Косой пойду на соглашенье,
хуже смерти прерванная роль.

А Старуха подползает тихо,
шепчет в ухо - погоди чуток.
репортеры подняли шумиху
пол часа даю на посошок.

Гнать по полной, и без перерыва,
как на потной лошади верхом,
уходить положено красиво
и на этом свете и на том.

Гул оваций, рев, аплодисменты,
вызывают зрители на бис.
Ни к чему пустые сантименты,
вверх взлетая, ощущаю низ.

Может быть, в июльский полдень жаркий
навестить удастся уголок,
где любил, писал стихи и байки,
водку пил и был не одинок.

Все прервалось резко и сурово.
вместо сцены плиты и кресты.
я вернулся в прежние оковы,
на снегу, истоптанном цветы.

Мир загробный стал родней и ближе
воскрешенье - сказка при луне.
обездвижен, наголо острижен,
но собой доволен я вполне.

Отдохну, а после снова в люди,
принимайте гостя тем, кто там есть.
даже если никого не будет
временную одолею взвесь.

Над Москвою стужа ледяная,
с бытием меняется исход.
эту явь теперь воспринимаю
как реальный правый поворот.

Встало Солнце в венчике узорном,
колокольни начали трезвон,
воронье взметнулось тучей черной,
и толпа явилась на поклон.

Захрипели враз магнитофоны,
как дверные старые звонки.
различаю шапки и погоны
тех, с кем развлекался в "поддавки."

А мороз крепчает хрустко - звонкий,
покраснели щеки и носы,
сторожа припрятали двустволки,
убрались озябнувшие псы.

Помянули, спели и сплясали.
расползаясь затемно домой.
некоторые, правда, отъезжали,
рассказав, как зналися со мной.

Между небом и землей зависший,
ни живой, ни мертвый, ни какой,
стихотворной согреваюсь пищей
за упруго-тонкою стеной.