Цену недозволенного уплачу!

      Вдали от перекрестка трех дорог,  в дремучем девственном лесу
была деревня.  Клонилось солнце к горизонту, багряною зарею окрасив
небосклон.  Все замирало к вечеру,  с закатом в лесу царила тишина.
Все спали, только жрице не спалось. Она любила на закате, присев на
корточки,  расчесывая золотые кудри гребнем,  глядеть в  искрящуюся
гладь  воды в большом сосуде.  Дрожащий свет светильника играл,  по
стенам хижины, перебегая,  лучился  в  отражении  воды,  причудливые формы  обретая,  он  освещал  лик  жрицы  молодой,  глаза  и  губы, мраморные плечи и руки, поднятые к волосам, и девственную грудь, как персик налитую, увенчанную вишнями сосков.
     Все было тихо.  Жрица положила гребень и ленточкой  перевязала
огромный,  пышный  хвост  волос. Тень  от  волос  упала на стену,  в дрожащем свете контуры ее напоминали голову собаки.  Закончив  свой вечерний  туалет,  натерла  тело лепестками роз,  которые, лаская ее кожу и отдавая ей свой аромат,  кружили  голову,  ко  сну  клонили. Жрица  прилегла  на  ложе  и  отдалась  воспоминаниям,  былому.  Ей вспоминалось детство,  мать,  отец, которые ушли давно в могилу, их дом убогий,  бедность,  голод,  боль и слезы,  море слез, в котором плавала она  когда-то,  но  выплыла  на  берег,  случай  ей  помог, волшебный случай,  невообразимый. Однажды вечером в деревне увидали слепого странника,  большого пса он вел на  поводке,  с  протянутой рукою умоляя:
     - Уж много дней влачу свое существование.  Уж много дней не ел
я,  силы покидают, в лесу коренья, ягоды растут, но их не вижу я. О
люди, проявите милость, подайте что-нибудь, не то умру!
     Он шел,  на встречу шли односельчане, но в землю пряча взгляд,
слепого обходили. Один сказал другому в оправданье:
     - Подашь  ему - привяжется еще просить. - Он шел своей дорогой, как  в  пустыне,  среди  людей,  безжалостных  и  черствых.   Вдруг вспомнила    она,   когда-то   мать   в   подол,   зашив   блестящую монетку, сказала ей,  что если вдруг наступит  черный  день, и  голод будет жизни угрожать, то сей кусок металла, поможет смерти избежать.
     - Ну что ж? - Подумала она:
     - Для  этого бедняги черный день настал,  и мать ему монету не
зашила.  Погибнет он,  спасти его лишь может монета, что хранится у
меня. А кто меня спасет, коль я нуждаться буду, ведь жизнь длинна и
тяжела.  А коль не помогу, то буду, виновата, смогу ли эту тяжесть я нести? - И вдруг слепой споткнулся и упал,  в кровь, рассадив колено. Его пес- поводырь помог ему присесть. Повязка с глаз сползла. В его пустых глазницах стояли слезы;  наклонился, слезы потекли и каплями упали в пыль дороги.  Вдруг защемило сердце.  Не  в  силах  вынести страдания  калеки,  зубами  разорвала  она  шов,  монету вынула,  в последний раз взглянула,  ей показалось, профиль на монете похож на нищего сидящего в пыли.
     - Возьми монетку,  на неё ты можешь  досыта  поесть. -  Сказала она. Вдруг с ней пес заговорил:
     - Ты доброту творишь,  награды не желая,  но доброта  карается
обычно,  что  слаще  исполнения  желаний?  Достойной карой будут за
добро.
 - С тех пор прошло не мало лет,  и пес ее не обманул: нужда и
голод отступили,  хотела жрицей стать и стала, но почему по вечерам
тоска терзала ее душу?  Все, что хотела, сбылось, и теперь не знала, что желать, к чему стремиться.
     Проснулась рано,  поднялась,  лицо  омыла  родниковою   водою,
убрала волосы,  оделась.  Вошла служанка, завтрак принесла и как бы
невзначай упомянула про подругу детства, что ночью она сына родила.
Потом, убрав посуду, попросила:
     - О жрица,  госпожа,  прояви милость, мать ее стоит за дверью,
нижайше просит выслушать ее.
     - Пускай войдет. - Сказала  жрица.  Служанка  вышла,  в  хижину вошла  старуха,  встав  на колени,  поклонилась в землю,  поднялась кашляя, и молвила:
     - О  жрица,  госпожа,  наместница  богов,  не откажи любезно в
просьбе.
     - Я слушаю тебя, проси. - Сегодня ночью дочь моя родила сына, и я прошу яви согласие, сверши обряд и освяти младенца долгий путь по жизни! - Жрица согласилась,  женщина засуетилась, развязывая узел на платке,  потом в руке держа монетку, подошла к кувшину,  стоявшему у входа, смущенным взглядом вопрошая:
     - Сюда? - Монетка  полетела  в  жертвенный  кувшин.  К  полудню  совершив обряд,  спеша укрыться от лучей палящих солнца,  жрица шла домой.  И по дороге,  вспоминая убогое  жилище,  грязное  белье,  в котором женщина родившая лежала, вдруг подумала:
     - Там нищета была вокруг,  лентяя,  пьяницы жилище. Но сколько
счастья  в  их  глазах,  глядящих на младенца нищих.  Как странно и
приятно пахнет он,  пушок на голове, напоминает ветер, и кожа губ -
нежнее лепестка,  беззубый рот сосок кусает, и с каплей молока пьет
бесконечность.  Так по дороге к дому своему  вдруг  вспомнила,  что
одинока.   Когда   она   в  нужде  жила,  была  мечта  разбогатеть,
разбогатела,  стала жрицей,  обет безбрачия дала, достигла то, чего
желала,   а  дальше  день  за  днем  проходит,  наступит  старость,
увяданье, и коль ребёнка нет, конец венчает бесконечный путь.
     - Так  правильно  ли  поступила?  Не прогадала ли,  что жрицей
стала?  Что злее ранит - одиночество иль  бедность?  Наверно  хуже,
когда бедный одинок. - Так жрица к дому подходила , и он уже казался ненавистным.  Что толку,  что не мучит ее голод, когда неисполнимое  желанье  терзает  душу,  ест  глаза.  Порог она переступила, взяла с подноса жертвенный кувшин,  присела  и  в  подол  перевернула.  Как раньше радовала тяжесть тех монет, которые, звеня, ей тихо говорили:
     - Богатеешь.  Коль будешь  жрицей,  будешь,  счастлива  всегда!
Теперь  глядела  на  подол,  из-за  слез,  не видя денег,  что звеня пересыпались,  дождем  соленым  поливала  тот  ненавистный  спутник жрицы,  девственницы пустоцвет.  До вечера проплакала она, но слезы горькие не приносили облегченья.  Вдруг сквозь рыданья  показалось, что  слышит  шепот.  Она  притихла,  обернулась,  в  углу у столика увидела большого пса.
     - Настало  время  и душа в смятении. - Пес произнес.  Она ему в ответ:
     - Молю, избавь от этого мученья!
     - Проси о том, чего сама свершить не в силах. - Сказал ей пес и взглядом указал на нож, лежащий на столе. Жрица испуганно взглянула и робко возразила:
     - Милый пес,  мне умирать не время, я молода, и видно по всему, что наступило время мне родить ребёнка.
     - Желание твое понятно мне, но исполнение его имеет цену. Сама
ты выбирала долю жрицы,  дала обет  безбрачия поспешно,    нарушишь
клятву,  смерть тебя настигнет.  Подумай,  поздно ночью дашь ответ.
Сказал и вышел.  Жрица перестала плакать,  решив,  что  суждено  ей
пережить,  того не миновать.  Умывшись родниковою водою,  присев на
корточки,  расчесывая золотые кудри, гребнем,  смотрела она в  гладь воды  искрящейся  в большом сосуде. Дрожащий свет светильника играл, по стенам хижины, перебегая,  лучился в отражении воды,  причудливые формы,  обретая,  он  освещал  лик  жрицы  молодой,  глаза  и  губы, мраморные плечи,  и руки, поднятые к волосам,  и девственную  грудь, как  персик  налитую,  увенчанную  вишнями  сосков.  Закончив  свой вечерний туалет,  натерла тело лепестками роз,  которые,  лаская  ее кожу и отдавали ей свой аромат.  Уж ей не жалко было жизни, которая теряла смысл, желание ее росло и крепло, она решила:
     - Будь,  что  будет,  но  цену недозволенного уплачу! - Уж было
за полночь, она томилась в ожидании, как вдруг дверь распахнулась, и
ворвался ветер,  задул светильник, но темно не стало, все озарилось
голубым мерцающим огнем. Она привстала на постели,  увидев пса, была удивлена.  Светился  он,  вся  его  шкура  как  будто алым пламенем охвачена была,  глаза горели,  а в зубах держал кровоточащий  комок плоти.   Переступил   порог,  глаза  погасли,  он  на  пол  положил трепещущий комок,  пригладил шерсть,  хвостом виляя,  он подошел  и молвил:
     - Решение твое по сердцу мне!  Но жрица,  когда  ребёнок  твой
увидит свет,  не будут ли терзать тебя сомнения о том,  что будет с
ним?  Повелевать ему иль, быть рабом, здоровым будет он иль  мучиться недугом, и сколько проживет он- долгий век или погибнет сразу после родов? - Пес в ожидании ответа замолк.
     - Я безусловно бы желала,  чтоб жил он долго, рабства избежал,
нужды и голода не видя, был справедливым господином и повелевал.
     - Ну что ж,  все так и будет, коль совершишь ты ритуал. Там на
полу лежит не просто плоть,  то сердце маленького человека.  Вкусив
его ты сможешь уберечь свое дитя от рабства и болезни, и лишь тогда
ему подаришь долгий век,  когда ты губы смочишь этой  кровью. -  Пес замолчал.  У  жрицы,  вдруг мороз по коже пробежал.  Пес пристально взглянул в ее глаза,  она  почувствовала  голод.  Взяла  с  подноса персик,  надкусила и тут же плюнула,  он горьким был,  как яд. Взяв финик,  обожгла им пальцы.  От голода  кружилась  голова.  Сознанье меркло,  вдруг -  манящий аромат!  Себя, не помня,  встала на колени, схватила сердце  и,  смакуя  кусочек  каждый,  стала  есть.  Взгляд замутился,  капли  крови  катились по губам и,  с подбородка капая, текли по телу.  Пес подошел,  присел,  и теплый бархатный язык стал нежно слизывать кровь с тела жрицы.  Сначала было ей щекотно, но по не многу прикосновения,  лаская,  стали волновать.  Она доела, голод отступая,  сменился чувством неги, и кровавою рукой ласкала она пса в  ответ.  Забилось  сердце  колоколом   звонким,   дыханье   стало прерываться,  прикосновенья  языка  вливали  теплоту,  и волны жара заполняли тело жрицы. Но вот язык коснулся девичьей груди и, потеряв рассудок, жрица   застонала, пронзали   молнии  ее  и,  рассыпаясь  и
искрясь,  всю заполняли вспышками  восторга.  Вдруг  пес  отпрянул,
сквозь  блаженство  почувствовала  жрица  боль.  Боль начала расти,
распространяясь и заполняя ее тело от поясницы вверх  и  вниз.  Она
попробовала  встать,  но не смогла,  внутри ее росло дитя и вдруг в
бок пнуло маленькой ножонкой.  Боль разлилась по телу нестерпимо, и
вдруг  какое-  то  движенье  в  животе,  боль  прекратилась,  жрица
услыхала младенца новорожденного первый крик.
     - Свершилось  то,  чего  желала ты,  и иссякающий родник вновь
зашумел  струёю!  Теперь  настало  время  заплатить  ту  цену,  что
назначена судьбою.