Научиться терять

Только сейчас я по-настоящему поняла, что же такое терять близкого человека. Теперь это не нечто абстрактное. Это вполне реальное, ощутимое, больное.
Вчерашний день – пазл. Вот я стою в церкви у гроба. Кусочек. Передо мной тоже люди – родственники. Держат в руках свечи. Маленький ареол от свечей, живое пламя, гипнотизирующее взгляд. Кусочек. Длинный, аккуратный, малиновый, с чёрной бахромой гроб.
Странно, мне кажется, что я наблюдаю за собственным сном. Это не моя бабушка.
Моя бабушка сейчас далеко от этого места. Живая. Она у себя в кровати на нескольких матрасах, приподнятая на подушке, ноги укрыты тёплым одеялом. В очках она читает газету или рецепт лекарства. А в окно светит солнце. Я точно знаю.
Но я вижу гроб, и свечи, и людей. И в стороне подпевают не очень печально две девушки не очень печально поющему батюшке. Наверно, чтобы не быть более печальными, чем провожающие в последний путь… Не отходит от гроба бабушкина сестра, держась руками за край гроба, не переставая причитать и рыдать, задавать один и тот же вопрос, на который никогда не будет ответа. И раз за разом произносить любимое имя…
Странно. Ей было целых 93. Она ходила ещё на улицу сама. Доходила даже до аптеки. Сама иногда готовила для себя. Сама мылась.
Но ей ведь уже 93! Почему же смерть оказалась так неожиданна? Почему так быстро слегла в кровать? Почему вдруг перестала узнавать собственных детей? А на следующий день злится, когда ей об этом говорят. Ведь как она может не помнить собственных детей! Тётя, её дочь, уже приготовилась ухаживать за ней – лежачей. Но…
Вот она лежит передо мной. Вытянутая, красивая, спокойная.
Я замечаю, что мне щёки обжигают слёзы.
Сколько же всего хорошего успела бабушка сделать. И сколько ей пришлось пережить. Мало того, что войну пережила и осталась невредимой. Первого, родившегося, видимо, ещё до войны, потеряла в первый же год. Мужа придавило бревном, когда тот строил дом. Родила пятерых. И ещё два сына ушли из жизни раньше неё…
Под сводом церкви глухо отдаются удары молотка, забивающего в крышку гроба четыре гвоздя.
Я думала, буду бояться всего, что касается смерти. Думала… даже была уверена, что будет противно и страшно смотреть на мёртвое лицо, закрытые веки, сложенные на груди руки. Но во время прощания спокойно подошла и, прикоснувшись к бабушкиным холодным рукам, поцеловала её в лоб, затем икону, лежащую на груди. Последняя возможность прикоснуться и поцеловать родного и уважаемого человека.
Бабушка, спасибо тебе за папу!
Гроб выносят из церкви на свет.
На микроавтобусе едем на Николо-Архангельское кладбище. Теперь в самом конце автобуса, где стоит гроб с бабушкой, сели другие родственники. Наверно поняв, что ничего страшного её мёртвое тело в себе не несёт.
Я только сейчас вспоминаю, что не слышала от неё ни одной шутки. Каждый раз, когда я видела её, она учила как жить и что делать. Наверно, именно поэтому остался равнодушен к праздникам её сын, мой папа.
Так вот почему я каждый раз так радуюсь его улыбке! Вот почему это бывает так редко!
А папа? Что теперь будет с ним? Какой раз он уже присутствует на похоронах? Сколько близких людей он потерял? Два брата, отец, и вот, мать.
Неудивительно, что в свои 50 с небольшим он успел стать седым…
Узкие тропинки между низких узорных оград и обилие зелени. Как-то всё это не сочетается с тем, что происходит и тем, что несёт с собой смерть. Наверно, действительно смерть — есть освобождение. И потому здесь так всё спокойно и красиво, несмотря на покрывало туч. Я вспоминаю, что утром шёл дождь. Как-то само собой напрашиваются тщеславные мысли, что смерть бабушки слишком печальна, чтобы плакать о ней только близким людям.
Может быть, именно от своей тяжёлой жизни и серьёзного к ней отношения бабушка преподнесла папе на день рождения последний подарок — собственную смерть.
Все подходят, и каждый кидает туда, вниз, на гроб, горсть земли…
Пусть земля ей будет пухом…
Вот как оно происходит. Ритуал прощания. Оказалось не так страшно, как предполагала. Значит, близких людей терять не страшно.
Но только очень больно…


15-16.06.2005