Самые счастливые люди

«Небесный свод жесток и скуп на
благодать,
Так пей же и на трон веселия
воссядь.
Пред господом равны и грех и
послушанье,
Бери ж от жизни все что только
можешь взять».
Омар Хайям


- Ведь, действительно, дровосеки самые счастливые люди. Они рискуют жизнью каждый день и радуются каждой минуте, - сказала она, войдя в комнату. Нагая прелестная Лаура сплела волосы в косу и, легко опустив руки, посмотрела в зеркало. Она, улыбнувшись самой себе, вытянула с полки сложенную аккуратно рубашку и шагнула к кровати.
Пыльная тумба была нагружена книгами, среди коих неуютно лежал оранжевый фен и надкушенный еще вчера, а от того поржавевший плод. Лаура влезла под одеяло. Откуда-то из глубины тумбы с грохотом она вытащила первую, попавшуюся в руку, книгу, изучила название и усмехнулась.
- На сотой странице должно быть интересно, - сказала она чуть слышно, пошумела недолго страницами и стала читать вслух.

«…о любви.
Впрочем, уже через месяц отец повез молодого Огюста в Германию, где и состоялась обещанная встреча со стариком. Старик к тому времени уже был тяжело болен и почти не вставал с постели.
- Сколько тебе лет, Огюст? – с усилием спросил, страдающий одышкой, Иммануил, когда мальчик стоял у его постели. Огюст сделал уверенный шаг вперед и на чистом немецком языке ответил, - Пять.
- Ты говоришь по-немецки? – удивился старик.
- Говорю. И даже лучше, чем по-французски, - ответил Огюст.
- Я хочу  поговорить с тобой. Ты знаешь?
- Знаю.
Старик прокашлялся и сказал, тяжело вздохнув, - Твой отец прислал мне стихи. Это твои стихи, Огюст?
- Не знаю… я плохо пишу стихи.
- Вот эти, - Иммануил дотянулся слабой рукой до стола, и взял лист бумаги, - Прочти.
Огюст мельком взглянул на немецкий текст, и тут же отчеканил, - Нет. Не стану. Это плохие стихи.
- Почему, плохие? - оживился старик.
- Я написал здесь, что все в мире зависит от Бога. А сейчас я уверен, что это не так.
- А от кого зависит?
- От человека. Я еще не знаю как. Но я стану учиться и когда-нибудь смогу точно сказать.
- Странно… - болезненно и очень задумчиво прошептал Иммануил, - Мне семьдесят девять лет, и я ни о чем не могу сказать уверенно, - старик помолчал немного и, набравшись сил, снова заговорил, - Тогда прочти другие стихи, какие тебе нравятся.
- Они на французском, - сказал Огюст.
- Хорошо. Я знаю этот язык.
Маленький темноволосый мальчик еще больше выпрямился и, глядя на старика, - звонко произнес несколько французских слов.
- О! – почти воскликнул старик, - Это о любви.
- Да, о любви к природе.
- Так, почему же эти стихи хорошие, а те плохие?
Мальчик вдруг задумался, - Не знаю, - протянул он и погодя добавил, - Может быть они правдивые.
- Интересно, - чуть заметно улыбнулся старик, и повторил тихо, - Правдивые.
В просторную комнату влился солнечный свет, когда служанка отдернула тяжелую штору, и старик Иммануил, точно пробудившись, сдернул ногу с кровати. Он попытался оторвать тяжелую спину от смятых подушек, но та не поддалась. Иммануил сипло и надрывно закашлял, схватился одной рукой за горло и скривился, будто от судороги.
- Уходите. Хватит. Завтра придете, - крикнула служанка и подбежала к кровати.
Огюст растерянно посмотрел на бесшумно сидевшего рядом отца и отошел к двери. А Иммануил только из последних сил выдавил, - Огюст, приходи завтра».

Лаура громко захлопнула книгу и погасила свет. Нежно поцеловала меня, улеглась удобно на бок и утихла. А я только молчал неподвижный, уставившись в потолок.