Яд

Два года назад моему двоюродному братишке было четыре года. Теперь ему восемь. Этот ребенок всегда казался мне опасным, как ядовитая зверюшка. Ожидание, что он меня укусит, стало моей навязчивой идеей.

Почему?

У меня много странностей. И я не хочу меняться...

Здравствуй. Кто ты по гороскопу? Если не ошибаюсь, скорпион. Зря. Теперь я буду тебя бояться, точно так же, как я боюсь маленьких детей. Я ведь немного сумасшедшая девочка, правда.

В любом своем действии я ощущаю беспомощность. Когда кто-то крепче меня, моих сил не хватает даже на то, чтобы не боятся и не завидовать.

Как было бы интересно мне заглянуть в твои мысли. Не в душу (души то у всех одинаковые), а в мысли. Мне хотелось бы увидеть, как ты двигаешься. Как ты поворачиваешь голову, оборачиваешься, разворачиваешь корпус, а бедра все еще на месте, только изменен угол наклона. Представь теперь выражение своего лица (ради Бога, только не в зеркале! Просто представь). Какое оно: радостное? злобное? испуганное? презрительное? Я знаю, как в этот момент работают мышцы твоего тела, суставы, сухожилия, на какие кости возложена нагрузка и опора; я знаю, как движутся в тканях свободно висящие лопатки, как выгибается позвоночник; я знаю, на сколько миллиметров расширяются сейчас твои зрачки, а когда ты обернешься — как быстро сфокусируется твое зрение; знаю, с какой скоростью опустятся твои веки, как вздернутся твои реснички, и как звучат удары твоего сердца — знаю… Смотри: я знаю механизм твоих движений, природу твоих функций, знаю последовательность действий твоего тела.

И ты знаешь то же самое обо мне. Знаешь, потому, что мы с тобой — то же, что и другие. Копия.

И при всем при этом мы можем испугать друг друга одними лишь словами... Но даже и не в словах дело. Пугает неизвестное в нас, то, что мне не известно в тебе — пугает.

Моя единственная боль — боль от этих пробелов в памяти о человеке. Клоны, настоящие, земные, этой боли не поймут, они о ней не будут знать; они даже в собственное существование верить не будут. Забавно, правда?

А настоящая любовь похожа на привидение. Никто ее не видел, зато все рассказывают. Истинно: знания умножают скорбь. Человека можно любить тем больше, чем меньше тебе о нем известно. Звезда на него покажет — и все на этом. А когда знаешь о человеке: откуда он, куда и зачем, в силу вступают столько твоих собственных предрассудков и предрасположенностей, оценок, суждений, что человек гаснет у тебя на глазах, теряет свою звездную значимость.

А разве любят за что-то и почему-то?

А разве звезды перестали светить?

Любят просто потому, что любят и все, как птицы просто летают.

Зачем они летают?

Только не думай, что я помешана на астрологии. Космос — это антипод хаоса. Там все гармонично летает, пока не упадет сюда…

Здравствуй. Как тебя зовут, мальчик?..

Только прошу, не называй настоящего имени, ради спасения нашего. И ангелом меня не называй, и друзьям врача-психопата меня не показывай.

Рисовала сегодня шестиюродного брата. Очень нам трудно. Вижу-то его всего второй раз в жизни, и это за четыре года!

Но он сидит все-таки. Очень худое тело. Изгиб спины почти женский и взгляд особенно. Красивый мальчик. Возиться с ним одно удовольствие. Хочу сделать его в цвете. Но это — ближе к лету.

А вчера я тоже гуляла с одним парнем. Он тоже упал с неба. Мой восьмиюродный брат. Работает теперь гитаристом, и почти постоянно находится под каким-нибудь опиумом для народа. Хорошо это или плохо? Думаю, подобные оценки здесь не подойдут.

Просто с ним легко общаться. Мне. Тот, кто хоть раз попробовал эту дрянь неизвестности, уже никогда не придет в норму... Ведь все дело в том, что именно от этой нормы и бежишь, как от огня.

«…И все, что было боль, станет, как ветер. И я повторяю: спасибо за эту радость… я повторяю: спасибо за эту радость!». Это похоже на молитву.

Вот и начинаешь любить бессмысленность, эту неопределенную неизвестность. Играть словами начинаешь, как кошка с мышатами. Ибо

Тычутся, ткутся, метаются тени;
Мануфактура — фактура ткани;
Запах молитвы и мешковины; рекам кровавым — машинная музыка;
Мануфактура — фатальный надрыв;
Рваный цемент за минуту до ночи сквозь кирпичи прорывается красным…

…Пыль в минимальном объеме — намотаны мысли на стержень — мануфактура — матерь на фреске — молитва на факел — рамы раздерганной стук — штукатурка в разломах — мадонна в анфас — мануфактура мотков фотопленки — дальше — как в воду — гляди — не гляди;

Кирпич отсырел, жмется к собратьям своим,
Кутаясь в ладан — то-то не сладко!
И трещиной, трещиной
Люди в стенах все перекрещены.

Лепится снег к липе уснувшей;
Сшей мне мешок с мышью внутри.

Возьми, вот иголка. Лезвия еще вот, смотри, какой богатый выбор. Только я вот думаю про твои глаза. Совесть хоть в них осталась, а? Может, и твои губы хотят что-то сказать? Столько времени было молчание, и вот, пожалуйста!

Ну, скажи, что я часто произношу слова! Скажи: часто! часто! часто!.. Я даже и не знаю, что тебе на это возразить. Если тебе не нравится слышать так часто всю мою бессмыслицу — постарайся реже слышать ее. Реже. Реже. Еже режь ее, к тому, как не известное все, и настанет час — будет порезано.