Глава 3 - Флюгер вправо, флюгер влево

- Пошел ты к черту, мертвый странник,
Твой шепот дик и безобразен!
Ну что за шутки, что за праздник?! –
Ответов нет, а путь ваш грязен…

- Уроды грязи не боятся –
Им по колено и болото.
Давай, вперед, чего стесняться…
Да что с тобою, парень, кто ты?
Быть может ты не нашей хватки,
Или характером не схожий,
А, может, ты “утенок гадкий”,
А, может, принц какой пригожий?
Ты отвечай, не колебайся –
Не гни к кольцо прямую жилу;
Коль что не так, так ты признайся,
И не заляжешь враз в могилу.

- Да что вы, братцы? чем я хуже?
В чем я не свой? помилуй дядька?!
За что барахтаться мне в луже?

- Не ной, пацан, а лучше сядь-ка
И расскажи все так, как есть,
Да чтоб мне шелухи не несть!..

- Меня с ума свела девчонка:
Я был умен, талантлив, делен…
А с ней податливей ребенка:
Глухой, слепой, смешон и зелен.
Одно желанье – быть мне с нею;
Одна надежда сердце жгет…
А кто потом года вернет,
В счастливый свет которых верил!..
О том не думал – что года,
Когда мне было так покойно!
Но предавать себя – беда,
И это мужа не достойно.

- Не надо, парень, что за мода
Учить безумного урода?!

- Вот так я обрубил концы
К вершинам радости и счастья…
Теперь безумные слепцы –
Друзья развратного ненастья…
Ну, я пошел; все надоело;
Уж пять часов – пора до хаты.
Снимайте рваные халаты…
Ну что стоим? в заду заело?!

…Пришел домой. Не моя руки,
Я торопливо сел за стол
И, вытирая жир о брюки,
Жевал… Вдруг слышу – телефон…

- Алло!.. Не надо не кладите…
Я очень, очень вас прошу!
Не бросьте трубку, подождите,
Я вам немного расскажу…

И начал мягко голос пьяный
Стихи напевные читать;
Тогда я трубку взял у мамы
И попытался смысл понять.
Когда он кончил, я спокойно
Спросил про цель ночной игры,
И тут же новый стих, достойный,
Пожалуй, высшей похвалы,
Полился гордо и свободно,
И вдохновенно, и светло…

- Ну как?! Звучит беспрекословно?

- Хоть и пьяно, зато сильно!

- Еще бы, Лермонтов и Пушкин –
Всегда большие имена…
Я рад, что говорим мы – мужи,
А не “беспутная жена”!
…Алло!.. Алло!..

- Я слышу…

- Знаешь, сижу вот в камере один:
Четыре стенки, понимаешь, –
Тюрьма без цели и причин!

- Что ж плохо так?

- Ну почему же? –
Могу и в туалет сходить,
И телефончик есть к тому же –
Могу тебе вот позвонить…
Тюрьма… Не лучше настоящей…
Хотя, нет, лучше – здесь не бьют!
И книжек сборник здесь блестящий…
Или читаю, или пью.
А там… ужасно… Осудили
Меня за дело, скажем так…
Да нет!.. за дело – я дурак,
Хотя мне в этом пособили;
Но без вины себя не чту!
Я виноват, конечно, что там…
Как в камеру ввели, увидел…
Ад!.. Ох рожи их возненавидел..,
Как зверь… Алло!.. Алло!..

- Я слышу…

- Ну вот.
Мест восемь – их шестнадцать:
И все животное, зверье…
Матрасы по полу к параше,
И всюду вонь, и сплошь гнилье.
Они уселись… Можно грубо?

- Давай, конечно.

- Ну так вот.
Дрочить, мол, надо… Как, пойдет?
Да отвечай, не бойся, что ты?!
По телефону ведь, не так…
Ну как, пойдет?

- Пойдет…

- До рвоты!..
Шестнадцать сволочей дрочат!
Ну как картина?

- …Мерзость.

- Гадость! И я… Ведь я интеллигент!!
Как уголовник с ними… Сладость?
…Алло!.. Алло!..

- Конечно, нет.

- …Нет… Били…
Все шестнадцать били:
По морде, каждый, и не раз…
Ну, нравится-нет? Молчишь? – А сильно!
Лупили прямо напоказ!
Удара три, ну, край – четыре,
Еще ты чувствуешь пока,
Потом уж челюсть своротили…
Ни чувства нет, ни кулака.
Упал? – Подняли и тряхнули
Затылком в стену… Ну, “друзья”! –
Теперь, наверно, отдохнули,
И дальше; слабо бить нельзя!..
В соседней камере убили –
Послабже выдался мужик;
А мне морда разворотили,
Хотя я к личику привык…
Ну что, пойдет-нет? Дальше – хуже!
Меня ногами стали бить,
И стал я зверем в красной луже:
Теперь что плакать – то же выть…
И жив остался. Скажешь, случай?
А сколько было их тогда?!
Пять лет… По мне так чтоб не мучай,
А махом – раз и навсегда!
Потом приходит адвокатик,
И мой папаша рядом с ним,
И говорят: не виноват ты,
Мы через год освободим.
А через половину года
Освобожденье получать.
Так что ж мне – оправданья ждать?
Иль милость нашего народа?
Как? Ты скажи, не бойся…

- Нет.

- Достойный мужика ответ!..
И я подумал точно так же…
И вот сижу, как в кабаке!
Стена Орловского централя
Так опостылела уж мне…
А про резиновую камеру слыхал?..
Не дай те бог увидеть!
К пяти мордоворотам
Втолкнут в четыре стены…
Меня один убийца спас:
Уж десять лет он рвется за ворота,
Но так и не пролез к ним даже раз.
Пойдет-нет? – Дальше!..
Я на байдарке исходил пороги:
Где только не был, с этим не шути.
Здесь двести метров – к смерти полдороги,
Чем дальше – ближе, прямей к ней пути.
Я там прошел до полутора километров,
И все шептали: смертник, мол, идет.
А кончил путь, от счастия померкнув,
В “Советском” ресторане.., как, пойдет?
Напился “вдоску” – понял радость жизни!
Сказал друзьям, что смерть мне не страшна.
И те “служаки верные отчизне”
Повесить вздумали меня при “большевизме” –
Им, алкашам, мораль одна слышна.
Да жаль, гнила была веревка,
Однако выдумка, сноровка
У них всегда на высоте:
Схватил друг камень… не успел –
Другой чуть раньше налетел,
И камень страшный на земле
Лежал немного в стороне…
Я жить остался. Скажешь, случай?
Наверно. Даже, может быть!
Но если б умер, это лучше,
Чем пятый раз себя травить!
Ну как, пойдет?.. Алло!..

- Я слышу.

- Таблеток двадцать штук запью
И этим сам себя убью!..
Что? Нравится-нет?.. Алло!..

- Да что ж здесь может нравиться?!
Не уж-то больше нечем
заняться?

- А я не верю в речи!
Кому я нужен?! Что же мне стесняться?!
Веревку ненавижу; боюсь ружья,
Хоть я охотник… Лимонку б мне!
Кольцо бы выдернул, и кто б остался?

- Никого!

- Э-э, врешь! – Друзья!
Они бы не стояли в стороне,
Из них меня б никто не испугался.
“Брось, Коля, дурака валять!” –
Сказали б мне они…

- И правильно!..
- О-о! Живот бы разорвать!..
А знаешь, как пахнет человеческое мясо?

- Не пробовал.

- А вкусно!
Коль нечего мне было б есть,
То съел бы не колеблясь!!
Что, страшно? Не бойся, я не ел;
Лишь знаю, как другие ели,
И знаю запах крови – я сидел…
Пять лет мои нервишки свирепели.
Ну, нравится-нет?
Три раза на одной руке я подтянусь,
Любого каратиста – знаю
Как на ноги поставить!..
Ну как тебе Николай Николаевич?

- Стыжусь, что не могу себя
Напротив вас “поставить”.
Однако, сколько лет?

- Кому, мне? – Тридцать три.

- Неплохо!

- Да… Тебя я враз скручу…

- А толку?

- Да брось ты, лапонька!
В один прыжок нос откушу!..

- Зачем??!

- А-а, сдался!! Ну ладно…
…Не попадай туда!
Совсем уж лучше.., чем туда!..
Я вот напьюсь сейчас и кончу.
Пора дать выход.

- Да разве это выход?

- А что же делать,
Коль в жизни толку нет?
Есть сорок тысяч за спиной –
До гроба хватит, так что ж мне
Просто существовать прикажешь?!

- Нет, мой другой ответ: пиши.

- Писать, что знаю?! – Тоже скажешь!..
…Ну ладно. Будь счастлив…
Не попадай туда, пацан…

Гудки… Я потрясен стою –
Достал до сердца разговор;
Себе свои стихи пою,
Как рушится святой собор!
Как вера бросила меня,
Как вновь ее нашел;
Как девушку, душой любя,
Я от беды увел;
Как веру в ней я сохранил,
И как в других мечтал…
И как жестокость я убил,
И счастия как ждал…
Гудки… Запомнил я навек,
Как этот пьяный человек
Мне рассказал про страшный ад –
Советскую тюрьму… Я рад,
Что мне, а не кому-то там
Он рассказал, как сам страдал,
Что душу мне свою открыл,
Быть может смерть потом приняв…
Гудки… Я трубку положил.

Была суббота, в воскресенье
Я был учтиво приглашен
На “именины с Днем рожденья”,
А пригласил меня пижон.
Петров Павлуша – очень славный,
Весьма почтительный злодей,
Он любит мед, малину, сало,
Себя, жену, своих детей.
Гостей его жена встречает –
На стол очередной букет,
Совместно кухней заправляет.
А вот и он, и всем: “Привет!”
Он человек незаурядный
И стоит кое-что сказать:
Он стройный, гладкий, крепкий, складный,
Тактичный, умный, любит мать.
Вот мой для вас его портрет:
По моде – красочно одет,
Движенья быстры, тон небрежен,
С тем, кто повыше, – кроток, нежен;
Он обожает простаков
И всяким услужить готов!
Одежда мягкая, но с блеском,
Ботинки искрами горят…
Красив! Раздобрен взглядоплеском!
Помыт, ухожен и опрят.
Лицо сияющее – хитро:
Глаза – лисенка и орла,
Движенья глаз совсем не быстры.
Ворчливость – век, как умерла!
Все время шея в повороте:
Направо, влево, взад, вперед…
(Вы и сейчас его найдете,
А кто-то и в себе найдет…)
Власа причесаны культурно
(Не то, чтоб русские, но все ж!),
Он говорит всегда недурно…
И отвлеченно спросит: пьешь?
Коль “нет”, он скажет: “Это дело!
Я тоже бросил в том году:
Транжиру деньгам нет предела,
К тому же выпью – пьян иду!”
А если “да”: “Давай по малой!”
Нальет две рюмки, скажет тост…
Ты выпьешь, он тебе: “Бывалый!”
А сам не станет – вот прохвост!
Везде поддержит речи, споры:
Поддакнет, ляпнет что-нибудь;
Не помешает разговору;
Не выдаст зла, сказавши: “Будь!”
Не станет глупо обижаться
И не расчетливо влюбляться…
Он – патриот, он – гражданин,
Он всеми люб и уважаем
И с восхищеньем почитаем
В свой день законных именин!

- Привет! Еще не исчерпался
Павлушин дьявольский талант?

- Привет! В чем я все тот остался,
Так это в том, что я женат!

- Да, Паш, тебя развод не тронет –
В тебе все видят идеал!

- Кто хвалит – тот могилу роет!

- Кто рыл тебе, давно устал.

- Никто не вечен в этом мире…

- Но ты нас всех переживешь.
В своей трехкомнатной квартире…

- Ты слишком далеко идешь…
Друзья! Оставим наши споры
И беспокойные дела
И сменим темы разговоров
На обсуждение стола!

Ловкач! Так лихо все устроить!
Теперь его уж не поймать…
Да и не стоит беспокоить,
Чтоб лишних дров не наломать.
Друг друга знаем мы отлично,
И спорим мы не просто так;
И хоть батальи нам привычны,
Поймет их не “любой дурак”:

- Пусть “Петр-Павел час убавил
И положил к себе в карман”,
Но, слава богу, он оставил
Нам этот час в ночной дурман.
Пусть часом день укоротился,
Пускай дурман ночной продлился –
Так выпьем, чтоб Илья-пророк
В два раза больше уволок!

…Стол опустел, утихли речи,
И вот Павлуша у дверей:
“Всегда рад видеть вас, до встречи!” –
Хозяин провожал гостей.
Я вышел. Ночь была чудесной!
Решил идти домой один.
Я шел и пел тихонько песню
Под впечатленьем именин:

"Жадный ритм узаконенной жизни
Нас пугает в пустыне людей…
Как же жить нам под небом капризным
В жидкой куче потухших идей?!
Каждый день начиная галопом,
Роем яму под сытые песни
И под плачущий хохот всем скопом
Утверждаем, что жить – интересней.
К счастью жизни – прямая дорога,
Но оглядки тебе не простят:
Не надейся быть истинным богом
Среди розовых злых поросят!
К счастью смерти – дорога короче,
Редкий путник ее выбирает:
Три шага, и – пустынная площадь,
Где наш истинный бог умирает.
Вялый ритм успокоенной жизни
Пожирает умерших богов,
И из лужи идеи капризной
Выливается чистая кровь.”