Выпили, поговорили

Выпили, поговорили,
Посидели, закусили,
Может быть, пора уже и в путь?
Мне ж сидеть неинтересно,
Ну а впрочем, если честно,
Надо б еще к милой заглянуть.

Мы вчера договорились,
Чтоб сегодня сделать выезд,
Может быть, последний раз в году,
А потом не получилось:
Тут работа навалилась,
Да и вы попались на беду.

Не в обиду, между нами,
Вот сиди без толку с вами,
А какой, скажите мне, резон?
Вам теперь под звон стаканов
Только б ляскать языками,
Ну а мне – сиди, считай ворон!

Что напрасно время тратить?
Вот и дождь пошел некстати,
А пилить при тусклом свете фар…
Впрочем, все эти вопросы



Можно было б и отбросить,
Если б только был какой навар.

Я ж скучаю каждый вечер,
И заняться, в общем, нечем,
Разве только с кем-нибудь поспишь…
Только что стараться зря-то:
Ирка Сашею занята,
Надьку ж хрен когда уговоришь!

Ну, давай, старушка, трогай
По расхлябанной дороге,
Только мы нужны друг другу – ты да я…
Ко всему пора привыкнуть,
Только вот удастся ль выплыть
В безотрадном этом море бытия?


В Брянске я был лишь один раз проездом. Служил в Белоруссии в сержантской школе. Там были группы с обучением в 6, 8 и 10 месяцев. Поэтому приходилось ездить за новым набором в разные места и в разные сроки года. Нужно сказать, что мы, сержанты-срочники, любили поездки за набором не меньше, чем отпуска, благо в отпуск больше раза не съездишь, а мне довелось съездить за набором аж 3 раза за три года. Да еще раз зимой посылали взвод на борьбу с ящуром, а я был зам.ком.взвода, а потом перед самым дембелем посылали взвод на месяц на кирпичный завод. А сменявшего меня молодого сержанта послали за набором и его взвод остался без замкомвзвода. А я перед этим как раз прокололся, нам, сержантам, занимающимся спортом, разрешали в свободное время бегать по лесу в качестве тренировки, одеваешь спортивную форму и через КПП, по которому выпускали на лыжные или легкоатлетические соревнования, утреннюю пробежку рот или взводов после подъема, а КПП как раз граничит с лесом, показываешь сержантское удостоверение и тебя пропускают без всяких увольнительных на "тренировку". Бегом мы, конечно, занимались, но попутно обносили в лесу орехи, купались в протекающей рядом речке, шириной в 10-12 метров и глубиной от "по колена" до "по пояса", в общем, проводили время в свое удовольствие. Лишь бы не побежали в окрестные деревни за самогоном, который у нас называли "чеммергесом" и не превысили время, отведенное на тренировку в 2-3 часа. Но по одному через КПП не пропускали, только группой или взводом во главе с замкомвзвода. Вот и на этот раз мы, три сержанта - Толик Тимошенко - первый разряд по легкой атлетике, полученный еще на гражданке, я - первый разряд по военному семиборью, полученный в армии и Миша Кириченко без разряда, зато он был комсоргом роты отправились на тренировку. Вдоволь набегавшись, а мы тренировались до изнеможения, решили искупаться в речке, а заодно и половить рыбу, конечно, руками. Речка течением вымывала в берегах углубления в виде бороздок глубиной в 20 см, с учетом нависших над берегом кустов травы, получалось тенистое место, рай для рыбы в августовскую жару в мелководной речке, где вода хорошо прогревалась. Вот мы и выковыривали рыбу из укрытий, встав на колени.
Поймав с десяток рыбешек, решили сжарить их на костре, но для этого рыбу надо было почистить и выпотрошить. "Выручил" сержант Еремин, батальонный писарь, который сам себе выписывал увольнительные, когда ему хотелось поболтаться на воле. Он тоже оказался там в военной форме и у него в кармане оказался складной нож. Он нас и "сдал".
На другой день состоялся "разбор полетов". Ком. роты капитан Барбаянов вызвал нас в канцелярию и учинил допрос.: "Где вы были вчера?", - "Тренировались в лесу.", - "А говорят, вы были на рыбалке". - "Кто говорит?" - "Вас видел один офицер". Но мы-то знали, что на речке нас видел один Еремин и требовали доказательств нашего "преступления". Поэтому мы с Толиком продолжали отпираться, тем более, что уличить нас в неправде никто не мог - мы действительно занимались спортом. Но тут комсомольская совесть Мишани не выдержала, он признался что мы на полчаса действительно забегали на речку освежиться после трудов праведных.Так или иначе, мы с Тимошенко получили по 3 недели неувольнения, а женатому Мише Кириченко объявили выговор, он все равно в увольнения не просился. Капитан был хороший мужик и он бы простил нас, но Еремин накапал комбату Мостовому и тот велел нас "примерно наказать"
И, когда выяснилось, что с бесхозным взводом могут послать любого сержанта в командировку на кирпичный завод, я на правах его бывшего зама туда напросился, хотя меня предупреждали, что я рискую своевременным "дембелем". И не прогадал.
Но вернемся к июньской командировке за набором в Брянск. В это же время другую группу сержантов посылали за набором в Москву и среди них Николай Верижников.
Он был родом из деревни под Орлом, а от Брянска до Орла три часа езды поездом. Я ему предложил поменяться, он не согласился, но дал мне адрес родителей. Мы ехали в Брянск с старшим лейтенантом Глазковым из соседней роты. А у него в Брянске был свой интерес и он уговорил начальство отпустить его на два дня раньше. Но командировочный лист был один на двоих и он оставался, естественно, у
офицера, а что мне делать одному в городе без документов, удостоверяющих, что я там не в самоволке? Старлей спросил, есть ли где мне в Брянске перекантоваться два дня? А у меня из Брянской области был во взводе курсант Алешин, а у него была сестра, которая училась в городе в техникуме и жила на частной квартире. Я попросил у него к сестре записку, чтобы мне разрешили у нее остановиться, переодеться в гражданскую форму и ехать в Орловскую область к родителям Верижникова, у них переночевать и ехать назад в Брянск. Это была самая настоящая авантюра, но она удалась. Остановился у Веры Алешиной на квартире, где кроме нее жили еще три девочки, переоделся в рубашку, в спортивные трикотажные штаны и тапочки, в которых тогда занимались спортом, потому что кроссовок еще и в помине не было и отправился в Орел. Из документов только военный билет, который никак не сочетался с гражданской полуспортивной формой. По прибытию в Орел выяснил, что ближайшей станцией к деревне Николая был поселок Становой Колодезь, поезд туда будет идти поздно вечером и утром. Я собирался переночевать на железнодорожном вокзале в Орле, но познакомившийся со мной мужчина, которому тоже нужно было ехать в том направлении, уговорил меня ехать с ним в Становой Колодезь и там переночевать. Я согласился и ночью дуба дал на деревянной скамейке на вокзале в рубашке и трико. На вокзале в Орле были мягкие диваны и на них было бы потеплей. Сейчас я понимаю, что опытный бродяга дал мне правильный совет, в Орле я мог бы влипнуть в облаву и меня без гражданских документов могли бы зацепить и я бы испортил командировку и себе и старлею. А тогда я не раз помянул недобрым словом попутчика, который дрых, укрывшись пиджаком. Как только развиднелось,  я встал, и узнав у дворника, в какую сторону мне нужно идти, отправился в путь, пытаясь согреться, благо утро было солнечное. До деревни Оловянниково было километров 10, но я их пролетел не более чем за час по проселку. Роно утром я вступил в деревню, выяснил, где хата родителей Николая Верижникова и постучал в калитку. Вышедшей на стук женщине лет сорока, я передал привет от "их Николая". -"А где ты его видел?", - простецки спросила баба. - "А я с ним вместе служу". - "А он еще не служит!" Последовала немая сцена. Оказалось, пол деревни имели фамилию Верижниковы, а кроме моего сослуживца, еще трех парней звали Николаями. Но так или иначе, я нашел нужный мне дом и явился во очи матери Николая. Встретили меня хорошо, расспросили, угостили и я отправился на видневшийся метрах в двухстах пруд. На этой стороне, кроме меня, никого не было, на противоположном берегу я заметил стайку девчат подросткового вида и, чтобы не скучать, нырнул и поплыл туда. Это вызвало у них настоящий переполох, одна даже спешно натянула на себя сарафан. Как выяснилось, она была единственной взрослой среди этой компании, ей было 19 лет, остальные были ее младшие сестры и их подружки. Тамара училась в Орле в техникуме, а сюда приехала на каникулы. Короче, до вечера, а потом до часу ночи мы с ней подружились и нацеловались настолько, что утром, а она встала пораньше, чтобы не пропустить мой уход и попрощаться, губы у нас были похожи на губки. В первом же письме присланном в часть, она призналась в любви, обещала встретить меня после дембеля, я тоже обещал заехать, но последующие события увели меня в сторону. Но это уже другая история. Я проделал обратный путь в Брянск, переночевал в одной комнате с Верой Алениной и ее компаньонами, для чего им пришлось потесниться чтобы освободить мне одну кровать и утром явился в военкомат. Служить оставалось три месяца.
А как же поездка на кирпичный завод? В гарнизоне кое что все время строили и перестраивали, а чтобы облегчить вопросы поставки материалов и отправили туда взвод. На заводе что-то тоже строили, а от дармовых рук еще никто не отказывался.  А поскольку недавно призванные пацаны ничего в строительстве не понимали, с нами поехал инструктор из рядовых, но 2 года уде прослуживший. Он успел до службы закончить профтехучилище по специальности "каменщик" и был для солдат-неумех бог и царь, он и командовал ими на заводе. Моя же цель была поднять их утром, накормить в столовой и отравить на работу, а вечером проделать все обратно. Самое трудной было в таких условиях не дать им пьянствовать, эта борьба шла с переменным успехом. Днем же я был предоставлен себе. Был с нами в качестве няньки и офицер в звании  майор, но он ни чем не занимался и ни за что не отвечал. Вечером в поселковом клубе были танцы, моя цель была не дать солдатам подраться с местными парнями. Никаких рычагов для поддержания дисциплины у меня не было, кроме убеждения, но слава богу, все обошлось. Погода стояла теплая, но я умудрился где-то подцепить ангину. Меня отпаивала горячим молоком со сливочным маслом жившая через дорогу двадцатилетняя разведенка, у которой был годовалый ребенок. Через два дня, когда мне чуток полегчало, мы с ней сговорились сходить в лес за грибами, благо он был рядом. Она взяла с собой нож, пояснила с улыбкой, что это для защиты, если я буду к ней приставать. Опыта обращения с женщинами у меня почти не было, но намек я понял. И хоть она отчаянно сопротивлялась, я все-таки приставал, но грибов  набрали. Были и слезы, и увещевания, мол женись, а потом хоть ложкой "хлябай", но все закончилось двумя эпизодами.  Правда, мне нравилась там совсем другая девчонка, но на танцах я предложил её проводить, она замялась, не зная, что ответить. А я комплексовал, поэтому извинился и больше не подходил. Вскоре я узнал, что ее провожает один мой солдат, но скоро произошел эпизод с моей болезнью и последующим походом за грибами и я себя утешил - значит, не судьба. Объяснение произошло за день до моего отъезда.  Я пошел на пруд, а вскоре туда пришла она
 Было чудесное бабье лето, мы устроились с нею под деревом и говорили, говорили...И я узнал, что если бы я так быстро не отошел тогда, она бы мной пошла, что на языке девчат означало, что стала бы встречаться. У меня вспыхнули новые надежды, на вечеров из части привезли продукты для столовой и вместе с грузовиком приехал на смену Миша Кириченко и сказал, что Мостовой- комбат, велел срочно возвращаться, если мне повезет, то я успею дембельнуться, а с 14 сентября начнет прибывать новое пополнение и штаб будет работать только на прием, а оформлять демобилизацию будут через два месяца, когда полетят белые мухи. Два дня я был в подвешенном состоянии, но 14 сентября мне успели оформить документы на демобилизацию.  А перед отъездом в часть была ночь любви, мы до безумия целовались с нею у них в доме в сенях, пока в два часа ночи отец не за матерился  и я выскочил на улицу, видно, присутствие солдата в доме не давало ему уснуть. Конечно, после этого, я забыл свое обещание Тамаре, хотя мне было очень жаль ее. Но в сердце у меня был такой раздрай, что я еще месяца три после службы не мог решить, какое решение тогда было бы правильным?
 А что же сержант Еремин? Он, как и я 18 августа в день части получил звание старшина,  до этого мы были в звании старших сержантов. Его отправили домой первого из части на дугой день после приказа, который тогда был 3 сентября. Одного отправили, были случаи раньше, когда подобных ему дембеля выбрасывали из вагона. Начальство подстраховалось - стукачей нигде не любят. А у него "друзей" было выше крыши,
Вечером 14 сентября, оставшиеся сержанты и один офицер,  остальные были отправлены за набором, внесли меня в вагон, предварительно хорошо угостив в кустах рядом со станцией и я зарыдал. Старушка в вагоне удивленно спросила: "Что же ты плачешь, сыночек, домой ведь едешь?" Но разве можно объяснить старушке, что такое мужская дружба?