Бабушка

Марии Гурбан посвящается

I

–енский район, деревня Броды…
Спокойно, тихо – как всегда:
Здесь люди далеки от моды
(Но то не странно в их года).
Примерно в центре – дом кирпичный,
На доме надпись: «Магазин».
Купить в нём не проблематично –
От хлеба с крупами до вин.
Завоз примерно раз в неделю –
Хватает этого селу;
А коль запасы все подъели –
Есть молоко всегда к столу!..

II

Дворов не более за тридцать,
Из низ – древесных, в основном,
Друг друга знают все по лицам.
(Не то что в городе каком!)
Здесь нет завистливых и жадных,
Чего-то жаждущих людей,
Нет также алчных, лживых, смрадных –
За исключеньем тех гостей,
Которые с приходом лета
Хотят спокойно отдохнуть
От суеты большого света,
А также воздуха вдохнуть.

III

Идут на пастбище коровы,
Приподнимая пыль с земли.
И дед-пастух кричит: «ЗдорОва!»
Другому, что стоит в пыли…
Эх! Как я вспомню годы в школе,
Мне шёл семнадцатый годок,
Как с дедом выходил я в поле
И приходил без задних ног!
Пять лет, как нет уж с нами деда –
Поэта с искренней душой,
Но память не пройдёт без следа:
Я, как и он, и я – такой!..

IV

В деревню едем всей роднёю.
Последний близок поворот,
До дома нам подать рукою –
И вот встречает у ворот,
Улыбкой радостной сияя
И со слезами на глазах
Бабуля наша дорогая.
Простая трость в её руках:
Давно не слушаются ноги,
Уже который год подряд…
А мы стоим уж на пороге,
И каждый целоваться рад.

V

Две дочки – Люда и Лариса,
Сын Анатоль с женой своей,
И мы – большой внучатов список:
Далер, Тахир (южных кровей),
Ларисы дети – Люда, Саша,
И Анатоля две дочкИ –
Марина (младшая), Наташа
(Стучат по пОлу каблучки).
А также дядя, муж Ларисы –
Иосиф (Юзик для друзей),
И замыкает этот список
Олег – муж матери моей.

VI

В руках у каждого – пакеты,
Едой набиты дополна,
В руках мужчин – цветов букеты.
И только бабушка одна
Стоит, опёршись старой тростью,
И что-то говорит родне,
Целует в щёку всех с бодрОстью.
Вот поцелуй достался мне…
Толпимся, крутимся в прихожей
И обувь ставим под столом.
В ней – хорошо, но всё же… всё же…
Мы все проходим дальше в дом.

VII

Немного отвлекусь, пожалуй,
Я отвлекусь от всех гостей
И напишу (хотя и малый)
Портрет для бабушки моей.
Ах, да! забыл сказать про имя!
Марией (Маша – просто) звать.
(Ну, что ж: вы знаете отныне,
Не буду больше повторять.)
Уже в годах… И в эти годы
Здоровьем шибко не рискнёшь,
Сухой и тёплой ждёшь погоды.
(За исключеньем – молодёжь,

VIII

Что кое-где была в деревне,
Растила маленьких детей.
У этих в доме уж, наверно,
И днём и ночью веселей.)
Одна жила в просторном доме;
Сарай, курятник, огород…
Знавала нескольких знакомых,
Кто раза два на чай придёт.
Лишь по хозяйству уходилась,
Ходя неспешно по двору,
Чуть ближе к ночи спать ложилась
И просыпалась близ к утру.

IX

За книгой время коротала,
В кругу журналов и газет.
Молитвы перед сном читала
И, прочитав, гасила свет.
(Быть может, в старческие годы
И я молитвою займусь,
Пока ж пишу стихи и оды, –
Но этим, право, не стыжусь.)
И в Бога верила открыто –
Во всемогущего творца.
Питалась мало и несыто,
Но всё съедала до конца.

X

Теперь займусь лицом и станом.
Известно: в возрасте таком
Не быть ей чистой, без изъяна,
С прекрасным женственным лицом.
От лет рабочих и заботных
Нам не укрыться от морщин:
На это – множество несчётных,
Известных всем давно причин.
Но брови ровно шли и гибко,
И блеск спокойных светлых глаз,
И та усталая улыбка –
Лишь только радовали нас.
 
XI

Поведаю я о недуге,
Что охватил её давно:
Скрутило ноги в полукруге.
И было всё предрешено:
Работать с прежнею охотой,
С которой молодость прошла, –
Уж это сделалось заботой;
Боль становилась тяжела.
Хозяйство вскоре опустело,
Остался лишь десяток кур,
Ходивших по двору без дела,
Съедавших много чересчур…

XII

Вернусь я снова в дом просторный,
Куда мы двинулись толпой.
Сперва вбежал мой брат проворный,
На полтора меня старшОй.
За ним – и я, а после – Саша,
За нами – сёстры, и в конце
Заходят те, кто нас постарше
(В годах постарше и в лице).
Уселись все по нужным залам:
Кто помоложе (то есть – мы)
Пред телевизором уж старым
Порочим юные умы.

XIII

На кухне шум ножей и вилок –
Нас аппетитный ждёт банкет.
У плит – Лариса и Людмила,
Марине там работы нет:
Она по дому прибирает,
Любая пыль противна ей.
Муж Анатоль один скучает,
Читая ленту новостей…
Кричат заботливые дамы:
– Готово! Быстро все к столу!
Мы не спешим – ведь мы упрямы
(Как воспитали нас смалУ).

XIV

Семейство наше-то большое,
И все приборами шумят.
Подносят не спеша жаркОе,
Картошку, курицу, салат.
Вблизи окна – ей там привычно –
Уселась бабушка за стол;
Другие сели, как обычно.
Ведёт парадом Анатоль
(Он человек у нас учёный,
В войсках, в милиции бывал,
И подполковника погоны
Носил, – чай, в этом толк познал).

XV

Друзья мои, меня простите,
О кое-чём забыл опять:
Сию строфу не пропустите,
Коль всё хотите понимать.
Мы к нашей бабушке родимой
Собрались вовсе неспроста –
На день рождение, вестимо.
Что ж, будет место для тостА,
О коем скажут сын и дочки –
Лариса, Люда, Анатоль
И мы – любимые внучёчки…
Прошу обратно всех за стол.

XVI

– У всех налито? Ну, пожалуй,
Мероприятие начнём!
– Ты Сашу моего не бАлуй,
Пусть забавляется вином! –
Лариса «грозная» кричала,
На всю родню косясь слегка.
И вот уже за дно бокала
Берётся юная рука.
Скажу одно: что я – не «падкий»,
Не по нутру мне алкоголь,
И без него мне в жизни сладко…
Но заставляет Анатоль!

XVII

Мой брат родной поднимет чарку –
В кого удался он такой?
Сестрицы пьют вино «Kadarka»,
А Саша вовсе уж хмельной.
Лариса, Люда и Марина –
Галдят о женском и еде:
– В какой цене нынче свинина?
– Да, вроде, ровно, как везде.
– Ну, не скажи, – вставляет Люда, –
Мне ль, продавцу, о том не знать…
За разговором стынут блюда.
Позвольте мне их описать.

XVIII

В посудах, светлых и широких, –
Картофель, вправленный лучком;
В посудах меньших, но глубоких –
Салаты разные: с яйцом,
С горошком, свежею капустой,
И огурец и помидор
(Которых на столе не густо).
На край стола стремиться взор,
А там: колбасы видов разных,
Копчёных кур несётся вкус
И блюд мясных разнообразных –
Всё то, что любит белорус.

XIX

А на другом краю – селёдка,
Что приготовлена наспЕх…
И снова в центр – вино и водка,
То, что людей сближает всех.
Будь вы таджик иль просто русский,
Будь белорус вы иль еврей –
Спиртное крепкое с закуской –
И вы в кругу своих людей.
Мы утопаем в алкоголе,
Всю жизнь безжалостно губя.   
А после, словно раб в неволе,
Виним других – но не себя.

XX

…И Анатолий басом ровно
Продолжил снова речь свою.
Все встали, по указу словно,
С роднёй своей и я встаю.
Лишь только бабушка родная
На фоне вставших всех гостей
Сидела тихо, не вставая:
Болезнь мешала в этом ей.
Стоять на месте – ей не в радость
(Не говоря уж о ходьбе).
Позвольте мне вернуться в младость,
Поведать о её судьбе.

XXI

Когда-то в молодые годы
(Лет двадцать пять тому назад,
Давно до переезда в Броды),
Имея сына и девчат,
Покинула страну родную,
Страну отцов, страну дедов,
И переехала в иную –
Там, где Коран, кишлак и плов.
Был с нею вместе на чужбине
Мужчина видный и блондин,
Был не при власти и не в чине,
И имя ему – Константин.

XXII

Нам не узнать о мире вечном,
Как, ровно, о своей судьбе…
И вот кричу в потоке встречном:
«Встречай же, город Душанбе!»
Что ждало бабушку младую,
Что уготовлено судьбой?
Цену огромную, большую
(О чём узнал читатель мой
В строфе одиннадцатой, ране –
Её безжалостный недуг),
Что уплатила в старом стане…
Как, может, ты уплатишь, друг…

XXIII

Цветут поля Таджикистана,
Белым-бело, как зимний снег!
Спешат на поле люди рано,
Лишь солнце свой берёт разбег.
Идёт уборка урожая:
Снимают хлопок со стеблей,
И не видать конца и края –
Лишь только белый цвет полей.
Уж не припомню точной даты, –
Я был тогда годами мал, –
И я ходил по полю ваты,
И я тот хлопок собирал.

XXIV

Была погода знойной, жаркой –
И за работою такой
(Она была простой свинаркой)
Пот истекал Москвой-рекой.
Не зря в народе ходят фразы:
«Что белорусы любят труд»,
«Работать до последней фазы,
Как семь потов с тебя сойдут».
Трудясь в дерьме, в грязи, в потёмках,
И добывая свет из тьмы,
И всё – для будущих потомков,
Какими с вами стали мы!

XXV

Сын Анатоль женился вскоре,
Ушла Лариса под венец.
А где-то далеко за морем
Дневал мой будущий отец.
Людмила кинула станицу
И, переехав в Душанбе,
Смогла в него, отца, влюбится.
И изменилось всё в судьбе:
Чрез год родился брат мой старший,
Чрез полтора – явился я,
А через семь (иль восемь даже)
Распалась дружная семья…

XXVI

Воспоминаний хватит явно,
Пожалуй, хватит о былом,
Вернусь я в дом (и это славно)
К родне, сидящей за столом.
Звенят бокалы и фужеры,
Не прекращаются слова,
Мужчины пьянствуют без меры;
Я лишь допил вино едва.
– Давайте тост, что вы сидите, –
Раздался голос меж гостей.
– Давайте бабушка, возьмите:
Сегодня можно – юбилей!

XXVII

Как быстро пролетают годы!
И оглянуться не успел –
Как унесли из детства воды
В поток поспешных юных дел.
В такие годы жизнь прекрасна
(Ей насладился я вполне),
Но вдруг осознаёте ясно:
Что по другой несёт волне.
Исчезли юные мечтанья,
Какими жизнь была полна,
Напрасны были все старанья –
Несёт иная уж волна.

XXVIII

Вы по волне плывёте сами –
И вот вы в возрасте таком,
Что называют «стариками»…
Вопрос возник: а что потом?
И вновь вы в детстве беззаботном,
И вновь вы в юности своей,
В годах затей, забав несчётных.
Вы всё б отдали, чтобы к ней,
Покинув старческие годы,
Вернуться хоть на миг опять
Под жизни молодые своды…
О том лишь можно вспоминать…

XXIX

Пока я вам писал про годы,
Что не вернуть нам никогда,
Я увеличил объём оды
На две строфы… и без труда
Хочу вам третью я представить
Вдобавок к предыдущим двум,
Чтобы отвлечь, перенаправить
Ваш увлечённый рифмой ум.
Расслабьтесь и глаза закройте,
И помечтайте о своём…
И снова разум свой настройте –
К строфе тридцатой перейдём!

XXX

А за столом слегка пустеет,
Остались взрослые одни.
Мы – на дворе, где солнце греет
И ожидает лета дни.
Весна уходит, уступая…
На календарь смотрю с тоской:
Уж близок, близок конец мая,
Уж близок день рождения мой.
«Остановите ж время это,
На год, на день, на час, на миг!»
И лишь поток дневного света
Уносит мой тревожный крик.

XXXI

Природа в эту пору – диво:
Свежо, погода хороша,
Трава, цветы в лугах – красиво!
Цветёт от радости душа.
А то ли дело здесь, в деревне:
Пьянящий запах разных трав,
Шорох листвы деревьев древних.
Признайте: разве я не прав?
И блеск воды речушки малой,
И щебетанье милых птиц…
К реке и двинемся, пожалуй,
В составе братьев и сестриц.

XXXII

Идём толпой к калитке старой,
Проходим двор и огород,
Затем – тропинкой, стали парой;
Со мной сестра моя идёт.
– Ну что, Людмила, как работа? –
Вопрос сестре я задаю. –
…не разговорчива ты что-то,
А хочешь песню я спою:
«Не вешать нос, Гардемарины,
Дурна ли жизнь иль хороша…»
И, перейдя коровьи мины,
Дошли мы к речке не спеша.

XXXIII

Достав из сумки покрывало
И разостлав на берегу,
Компания уже играла,
Сдавая карты «дураку».
На небе тучи пропадали,
И солнца майского лучи
Спокойно плечи обжигали,
Как пламя восковой свечи.
А вскоре, после туч пропавших,
Подул прохладный ветерок,
Словно дразня толпу игравших,
Их обдувал с лица до ног.

XXXIV

А в это время в залах дома
Был каждый делом увлечён:
Кто допивал бутылку рома;
Кто сел звонить за телефон;
Кто вновь по залам прибирает;
Кто снова стал у тёплых плит;
Кто за газетой отдыхает;
Кто беспрерывно говорит.
Ну, в общем, были все за делом…
А на пороге уж стоят
Слегка испарившихся телом
Все шесть вернувшихся внучат.

XXXV

– Ну что, друзья, продолжим праздник?! –
Сказал, зевая, Анатоль.
И все сбежались с залов разных,
Где исполняли свою «роль».
Мы (те, что младшие годами)
Сбежались первыми к столу.
Все сели теми же местами,
Лишь я сместился чуть к углу.
Раздался тост из уст Людмилы –
Слегка слезу сдержала с глаз,
А после с той же женской силой
Договорила свой «рассказ»:

XXXVI

– Ах, мама, милая, родная!
Как быстро время пронеслось,
И вот опять – в концовке мая –
Семейство наше собралось.
Позвольте нам поднять бокалы
За семь десятков Ваших лет,
Чтоб вера Вас не покидала,
Ведь лучше веры силы нет.
Здоровья – главного из главных –
Хотя бы лет на двадцать пять,
Дождаться правнуков Вам славных.
За Вас хочу бокал поднять!..

XXXVII

А после тоста – за фужеры,
И дальше снова болтовня…
Вдруг постучался кто-то в двери –
Открыть отправили меня.
Смотрю – мужчина: тёмен волос
И по-домашнему одет,
Сказал «привет» басистый голос, –
Так это ж бабушкин сосед.
Через калитку двор у Саши,
Одной стеной граничит дом.
Проходим внутрь, и в залу дальше,
И вновь теснимся за столом.

XXXVIII

Ему штрафную рюмку водки
(Обычай требует того),
Он положил себе селёдки
И то, что было близ него.
Поздравил бабушку словами,
Её цветами одарил,
Затем со всеми «мужиками»
Неугомонно водку пил.
Замечу, кстати: брат мой старший –
В числе тех самых «мужиков».
А за столом уж нету Саши:
Сосед ушёл – и был таков.

XXXIX

Совсем один, безмолвны стены,
И в одиночестве таком
Вы ждёте некой перемены,
Чтобы проститься с этим сном.
Где все средь этого молчанья,
Где все знакомые, друзья?
В ответ на ваши упованья
Лишь окончанье слова «…я».
А что скрывается за этим,
Порой в восторг приводит вас…
Но не туда мы с вами метим,
И не об этом мой рассказ.

XL

Лариса медленно вставала
И выпрямлялась во весь рост,
Держа рукой за дно бокала, –
Сейчас, наверно, будет тост.
– Я Ваша дочь – заботой Вашей
Была согрета с детства я.
Теперь мы все гораздо старше,
Давно со мной моя семья.
За материнство Вам спасибо,
За Вашу помощь и любовь,
Не нужно слёз – одних улыбок…
За это выпью вновь и вновь!

XLI

Сентиментальные особы
(Их список будет вам не нов)
Пустили слёзы высшей пробы
После Ларисы тёплых слов.
В числе особ – и сам глашатай
Слегка рукой слезу смахнул
И с мыслью некою предвзятой
Вновь сел взволнованно на стул.
Средь молодёжи – тихий хохот,
Они уже навеселе.
А в зале вдруг раздался грохот –
Бокал разбили на столе.

XLII

Пока у них возня с бокалом,
Я на минуту отвлекусь
И расскажу вам в тексте малом
Про нашу маму-Беларусь.
Страна, где многое возможно,
И вместе с этим – не дано;
Где всё народное – ничтожно,
А не народное – умнО.
Там, где везде средь строчек звучно
Один единственный портрет…
Но мне писать об этом скучно,
Прошу за стол, где наш банкет.

XLIII

Посуды медленно пустели
И подносили новых блюд,
Того, чего ещё не ели:
Манты и пирожки несут.
Манты, – любимо нами блюдо
(В составе тесто, фарш свиной), –
Их приготавливала Люда,
Их ей готовить не впервой.
Все на манты напали жадно,
Не ел лишь тот, кто был уж сыт.
Про пирожки пропустим, ладно, –
Читатель мой меня простит.

XLIV

Прилично пьяные мужчины,
На разогреве молодёжь…
Вот тост звучит из уст Марины,
Уже слегка хмельной, но всё ж:
– Я с Анатолем, Вашим сыном,
Живу и в мире и в ладу.
У нас Наташа и Марина –
В самостоятельном году.
Я не могу не восхищаться…
(Чуть содрогнулась её бровь.)
Забудем, эдак, лет про двадцать:
За Ваши «пятьдесят», свекровь!

XLV

Младые вновь захохотали,
Ведя молву между собой,
И обстановка в главной зале
Уж обретала смысл иной:
Смеяться начали с любого,
Кто новый тост произносил,
Смеялись с мимики и слова,
Как встал, садился, ел и пил…
Вставали в очередь, по кругу
(Такой порядок быстр и прост),
Лишь повторяя мысль друг друга, –
И вот уже десятый тост.

XLVI

Олег разлил спиртное в чарки,
Задел рукой соседний стул
(Лицо вспотело – было жарко),
И медным басом потянул:
– Вот говорят, что тёщи – звери,
Что-де дотошные они.
В стереотипы я не верил –
Не верю я и в эти дни.
Уж тостов много прозвучало, –
Я не хочу быть в стороне:
Здоровья чтобы Вам хватало
Не раз собраться всей родне! 

XLVII

А после, по-мужицки, важно,
Уселся вновь на прежний стул.
И вновь вокруг стола протяжно
Пронёсся молодёжный гул.
Олег, не подавая виду,
В беседу с Юзиком вступил,
Который (скажем не в обиду)
Уже несвязно говорил.
Раздался глас с другого края –
Из-за стола уже вставал
Сын Анатоль, рукой махая
И поднимая свой бокал.

XLVIII

– Я вижу: юбилей на славу!..
За всё уж выпили друзья –
Мне это вовсе не по нраву:
На то причина есть своя…
Слегка хмельного Анатоля
Качнуло в сторону к жене,
И он, противясь этой воле,
Продолжил речь к своей родне.
Но я его уже не слушал, –
В сей миг хотелось лишь одно:
Я жадно бутерброды кушал
И допивал своё вино.

XLIХ

Взглянул на бабушку родную –
Слегка усталый вижу вид,
Улыбку добрую, простую,
И алый цвет её ланит,
Глаза, – спокойны, но довольны,
Обыкновенный ровный нос,
И уши, от серёжек вольны,
И цвет окрашенных волос…
Вид в этом старческом портрете
Загадкой детскою объят,
Ведь говорят, что все мы – дети –
И в двадцать лет и в шестьдесят.

L

На север двигаются стрелки,
Уже темнеет, вечер скор.
Пусты посуды и тарелки…
Мы перебрались все во двор.
Спокойно вечное светило
Упало между серых крыш.
А во дворе – свежо и мило,
Лишь, пролетая, пискнет мышь,
Или раздастся звук сверчковый,
Или жужжанье комара,
Иль донесётся чьё-то слово, –
Кричат с соседнего двора.

LI

Приятен воздух деревенский,
Ему в подспорье лишь лесной.
И мне, вдыхающему менский
(Со всеми газами, смолой,
Что испускают «вне» заводы
И что исходит от машин), –
Приятней здесь, в деревне Броды,
В кругу берёз, дубов, осин.
Один единственный здесь минус:
Нет перспективы у села,
А выгибать в колхозе спину –
Работа вовсе немила.

LII

Нам чаепитие осталось:
Подносят торты и десерт.
На лицах видится усталость,
На кое-ком лица уж нет.
Но ели все без исключенья:
Кто ел с тарелки, кто – с руки;
Я навалился на печенье
И уплетал за две щеки…
Бабуля медленно зевала
И допивала с чашки чай.
Из-за стола все стали вяло,
И кто-то крикнул: «Расстилай!»

LIII

Включая кухню и входную,
В просторном доме залов – шесть:
В двух первых, – ясно, – не ночуют,
А в остальных постели есть.
Но нас довольно-таки много –
Мужчины улеглись на пол
(Пусть это выглядит убого,
Но всё ж ночлег любой нашёл).
…Две стрелки слились воедино,
И за окном в разгаре ночь.
Храпят безудержно мужчины,
А мне заснуть никак невмочь.

LIV

Привык в студенческие годы
Ложиться ближе к двум в кровать –
Теперь от этой «поздней» моды
Мне стало трудно засыпать.
Иду по залам аккуратно,
А в доме мрак и тишина.
Уселся в одеяле ватном
На стул на кухне, близ окна.
Взглянул в окно бессонным взором –
Там в лунном свете тишины
За огородом и забором
Идёт прощание весны…

LV

Такой прекрасной светлой ночи
Не видел я уже давно…
Вернулся в зал, где пьяный отчим
Храпел протяжно и чуднО.
Улёгся нА пол, рядом с братом,
Что громко-жалостно сопел,
Укрылся одеялом ватным
И больше двигаться не смел.
И этой ночью, тёплой, майской,
Устав от праздничного дня,
Мне снился сон – чудной и райский,
Слегка волнующий меня.

LVI

«В вершинах горного Памира,
Где на верхах лежат снега,
Вдали от сумрачного мира
Ходил покорный ваш слуга.
Слегка прохладой обдавало,
Сжимало лёгкие в груди,
Я лишь терял пути начало
И шёл с надеждой впереди
Сыскать себе уединенья
От лживых уст и хитрых глаз, –
Как свет неяркого свеченья
Привлёк мой взор и вмиг угас.

LVII

«Какое странное явленье:
В горах Памира этот свет» –
В лице какое-то волненье
Лишь дополняло мой портрет.
Я дальше шёл, – раздался говор,
А вслед раздался чей-то смех;
Подумал: бред!.. но слышал снова
Чудесный смех в вершинах тех.
Зашёл я внутрь, на середину –
И вот что виделось глазам:
Ужасно дивная картина,
Которую представлю вам.

LVIII

Растут прекрасные деревья,
Журчит, сверкая, ручеёк, –
В тот миг подумал: Боже, где я?
И только радоваться мог.
Ко мне едва летело пенье
Полураздетых милых дев,
Я отдавался наслажденью
И слушал молча, фрукты ев…
В вершинах горного Памира,
Казалось, время движет вспять…»
Как вдруг раздался глас Тахира:
– Пора вставать, пора вставать!

LIX

Уж все проснулись в это время,
Я был последним, кто вставал;
Я поздоровался со всеми, –
Но был от сна немного вял.
Спокойно солнце пробивалось
Сквозь слой оконного стекла,
Семейство наше собиралось
На завтрак около стола.
И каждый гость, при мне сидящий,
Уж завтра примется опять
К своей работе настоящей,
О коей я хочу сказать.

LX

Начну, пожалуй, с самых младших.
Наукой школьною объят
В потоке знаний будет Саша –
Хотя тому он сам не рад.
В математической науке
И в информатике – силён,
В гуманитарии – «безрукий»
И в языках «безрукий» он.
И для него начнётся снова:
Компьютер, школа и борьба –
Ведь это для него основа…
Прошу к другим гостям стола.

LXI

Марину (дочку Анатоля),
Студентку вуза БГУ,
Займёт учёба в «высшей школе»
И изученье языку.
Меня, студента БГУИРа,
В столице «мучает» диплом
И нега горного Памира,
Что мне явилась дивным сном.
Мой брат Тахир на службу двинет
Хранить наш белорусский сон,
Он в лейтенантском нынче чине
(Душой – транжир и бабник он).

LXII

Вторую дочку Анатоля,
Наташу, – ждёт далёкий путь.
(Была её такая воля:
Пожить в Ирландии чуть-чуть.)
И завтра с первыми лучами,
Простившись вновь с семьёй своей,
Над голубыми облаками
Уже лететь придётся ей.
В столице ожидают Люду
В кругу компьютера, бумаг
И папок, что в столе полпуда, –
С работой справится не всяк.

LXIII

Стоять у кассы в магазине
Придётся матери моей,
В халате белом быть Марине
С компанией своих врачей.
Олегу ездить по колхозам
И делать справным агрегат:
Его вправлять «своим» морозом,
Проверить – справен ль термостат.
Быть Анатолю в Сельсовете,
В племстанции Ларисе быть,
В «ГорГазе» – Юзику… Отметим:
О том не надо их просить.

LXIV

У каждого своя работа,
Чем-то полезная стране:
От каждого исходит йота.
Моя ж за все роднее мне,
К тому ж, не та, пред монитором,
Стуча по клавишам рукой,
А та – с молчаньем, с томным взором,
Что выражается строкой.
Я отдаюсь в неё всецело, –
Я Музой русскою объят,
И заявить могу я смело:
Я Музе этой очень рад…

LXV

Отзавтракав и выпив чаю,
Мы собираемся домой.
Улыбку грусти замечаю
В портрете бабушки родной,
Немного слёз из глаз уставших,
Благословения чуть-чуть
Для нас, близ бабушки стоявших:
– Езжайте с Богом, в добрый путь…
С окон машин, рукой махая,
Мы покидаем этот двор,
Туда, где бабушка родная,
Направив свой печальный взор.

LXVI

Вновь в ожидании томимом
Осталась бабушка одна.
Часы и дни промчатся мимо, –
И будет новая весна.
Пока ж ужасное молчанье
Лишь разбавляет трости стук,
И километры расстоянья,
И взгляд в окно – а вдруг… а вдруг
Мелькнут приветливые лица
Родных детей и все родни…
Но остаётся лишь смириться
И коротать спокойно дни…

LXVII

Мы появляемся из чрева
Родимой матери своей,
Сперва – невинны, словно дева,
В теченье очень многих дней.
С годами разум обретаем,
Свободу личную свою,
А вскоре вовсе забываем
Для нас родимую семью.
С родимым домом связь теряя,
Не стоит вовсе забывать
Тех, от кого исходит стая, –
Своих родных отца и мать…

LXVIII

Ну, вот и вся моя поэма,
Уж строфы близятся к концу.
Быть может, не понятна тема,
Кою хотел раскрыть чтецу?
Быть может, мой читатель милый
Не смог в ней что-нибудь понять,
А, может, не хватило силы
Или желанья дочитать?
Возможно, слог не настоящий,
Слегка убог, зажат, не чист,
Возможно, стиль не подходящий, –
И я лишь зря порочил лист?


LXIX

Порочил, да! Порочить буду
Ещё в теченье многих лет,
Чтоб говорил и всяк и всюду:
В его душе живёт поэт.
Сквернил бумагу словом русским,
Сквернил наивною строкой,
Душой таджикско-белорусской,
Сквернил открытою душой, –
Холодной, как снега в Памире,
И тёплой, словно солнца свет,
За две других гораздо шире.
Пожалуй, в этом весь ответ.

LXX

На этом мысль свою кончаю
И предаюсь опять мечтам.
Ещё раз всё перечитаю,
Чтобы представить это вам:
Кой-где подставлю запятую,
А кое-где подправлю стих.
И вот небрежно я рисую
Автограф – мой последний штрих.
Строфа последняя допета,
И мой читатель – лучший суд!..
А деревенского поэта
Уже иные рифмы ждут.

К О Н Е Ц

18 марта – 7 апреля, 2004.