Сатира, в которой фигурируют герои народного эпоса

ЖАР-ПТИЦА

 (Сочинение
 Филофея Гаврилыча Чистякова)

 ШАПКА:


 ВВЕДЕНИЕ

 ОБЛАЧЕНИЕ 1.Чучело
 Набивка 1.Бревно
 Набивка 2.Плотник
 Набивка 3.Болото

 Облачение 2. Головной убор
 Набивка 1.Шлем и перо
 Набивка 2.Витязь и храм
 Набивка 3. Церковная служба и жертвоприношение

 Облачение 3. Дурак
 Набивка 1.Кащей Бессмертный
 Набивка 2. Апостолы
 Набивка 3. Культ


 Введение

 Поставив бога всему началом,
 Богослов жует во рту мочало.
 И проповедь его потому льется нудно,
 Что начало найти здесь не очень трудно.
 Ведь богословие толкует о мудром:
 Лысы или вьются на их головах кудри -
 Мудрецы до богословия падки.
 Но бывает - как для мух пирог сладкий,-
 Разогрев их внимание,словно очаг,
 Стряпает какой-нибудь весельчак
 Разного рода шутки,
 Чтобы насытить эти умы-желудки.
 Что в них? Какая пища?
 Здесь начала никто не ищет.
 Известно только,что сатира толкует о глупом;
 Разглядывает наши поступки в лупу.
 Какой же образ мне взять,
 Чтобы сатиру начать?
 Я вот о чем веду речь.
 В основание картины глупого должно лечь
 Сперва нечто от него отвлеченное,
 Что-то крученое
 Вроде болотной жижи,
 Чтобы иной кто не был сразу обижен;
 То есть не являющееся результатом,
 Какой-нибудь сатирический атом.
 Сатира образует спиральный круг;
 У нее есть нечто первое: чурбан, бамбук,
 Баобаб, дубина -
 С этого, видимо, и надо начать картину.
 Здесь сразу не годится - дурак!
 С этого начнешь - попадешь впросак.
 Дурак не пролезет сквозь щель,
 Не завертит карусель,
 Не взлетит вверх под купол
 На представлении театра кукол.
 Другое дело - кол ивовый.
 Или, может быть, пень дубовый?
 Полено, бревно ... Догадаюсь сейчас!..
 Соринка! - ее метнуть в глаз,
 И пусть там торчит.
 "Вот он - дурак!" - весь мир тогда закричит,
 Хотя бы сам состоял из пней.
 Соринка - нет в сатире начала верней!
 Хотя мудрецу или скептику
 Покажется чудной подобная диалектика.
 И другие вторить им станут:"Чудно!"
 Ну что ж, теперь мне и вовсе нетрудно
 С такой подсказкой
 Начинать сказку
 О чучеле, о чудаке,
 Другими словами, об Иване-дураке.

 ~/~/~


 Облачение 1.Чучело.

 Набивка 1. Бревно.

 В некотором царстве,
 В некотором государстве
 Жили-были старик со старухой.
 Без вмешательства святого иль нечистого духа
 Родилось у них три сына -
 Двое умных и дурачина.
 Дураком был Иван, умными - Петр и Павел.
 В том царстве Змей Горыныч правил,
 С подчиненных снимая стружку.
 При уборке его дворца, не избушки,
 Пыль и сор пускали в глаза, а не просто выметали наружу,
 И народ видел хуже
 Подлинную жизнь дворцовых покоев.
 В общем народное просвещение было такое,
 Что из умных людей делали бревна
 И укладывали их штабелями ровно.
 Смотрят старик со старухой -
 Что такое с Павлом, с Петрухой?
 Были умными, а теперь
 Стали бревнами, хоть строгай с них дверь.
 И послали их в город в институте учиться,
 Чтоб кору содрали - заросли так их лица.
 Чтобы мудрецы их там обтесали
 Чтобы нужную форму придали.
 А младший не послушал умное слово,
 Ведь Иван - дурак непутевый.
 Стал он отесывать себя сам,
 Не веря мудрецов словесам.
 То книжку читает, лежа на печке;
 То, приведя стадо коров к речке,
 Играет у берега на свирели;
 То соловьиные трели
 Слушает где-нибудь в роще.
 Чучела не найдя проще,
 Садились на него птицы.
 И надо же было беде случиться -
 Вдруг являются братья в гости.
 Увидав Ивана, зашлись от злости:
 "Что это Иван у вас бьет баклуши?
 А вы и развесили уши!
 Птиц отогнали хотя бы -
 Квакают, как на бревне жабы!
 Учился б Иван в институте -
 Не плавал бы здесь в болотной мути!"
 Стали братья родителей поучать -
 Сучки на Иване подмечать,
 Ползать по дураку Ивану.
 Подались в другие страны,
 Разлетелись птички,
 Испугались пернатые невелички.
 Уползли Петр и Павел в институт обратно,
 Втихомолку довольны печалью брата.
 Старик со старухой, вслед им глядя, сказали:
 "А неплохо их там обтесали!"
 Затем бражки себе в дупла плеснули,
 Стали пилить Ивана, пока не уснули.

 ~/~/~


 Набивка 2. Плотник.

 Видит Иван, что живет в царстве Змея.
 "Ах, хитрец! - говорит, - Уличу злодея!
 Богатырям памятников наставил,
 А царит здесь сам!" Дудку Ваня оставил
 И собрал апостолов-бревен;
 Начал строгать их, чтобы каждый был ровен.
 Идет Иван, за ним двенадцать.
 Учение свое твердит им уже раз двадцать:
 "Вот сидит наверху Змей-Густые Брови
 И сосет он немало народной крови.
 План его экономики экономной -
 Высосать все из страны огромной.
 Экономит на бревнах-поленах только,
 Чтобы настоящих людей было вовсе нисколько.
 А взамен он дал план отопленья:
 "Поместить котлы под бюрократов сиденья!
 Пусть задницы к стульям прилегают плотно
 И дают им тепло бюрократов болотных.
 Доведенная в котлах до кипения влага
 Забурлит, вспенится самогонной брагой,
 Потечет по трубам везде -
 Даже трактор получит тепло в борозде!
 Бюрократы же пусть сидят, не вставая,
 Кусок мяса в хайло каждый день получая.
 Вот источник энергии бюрократа!
 И не нужна стране поленьев трата.
 Бюрократ пусть вцепится зубами в мяса кусок
 И тянет из него последний весь сок,
 Пусть от мяса оставит одни волокна
 И наверх сюда пусть доставит сок нам!
 Если голова бюрократа отгнила,
 Снесите в поле ее - в ней энергии сила.
 Пусть упревает там в качестве удобренья.
 Я за нее буду думать. Не пень я!" -
 Так размышляет Змей Густобровый,
 На подчиненных глядя сурово.
 Вот одна за другой
 Отвалились все головы кроме одной,
 Что на самом верху торчала
 И огромный кусок мяса сосала.
 И миллионы задниц срослись с ней вместе.
 Голова на задницах - точно курица на насесте.
 Народ внизу в поисках сена рыщет,
 Голова вверху о равенстве свищет.
 За это к ней поступает мясо.
 Голова же вниз кричит: "Лоботрясы!
 Живей трясите,тюкайтесь лбами!
 Эти мясо дают мне, а вы что ж сами?
 Ваша задача - устранить дефект,
 Дать экономике огромный эффект!"
 При этих словах головы с куском мяса
 На карачки становятся лоботрясы;
 Миллионы их разгоняются, бьются лбами;
 Искры с глаз летят, кругом скрежет зубами.
 От лоботрясов тянутся провода,
 По ним ток бежит туда-сюда.
 Сила науки перед нами тут -
 От тюканья лбами кукиши вверх растут.
 Видите, как план экономики прост?"
 Апостолы ставят Ивану новый вопрос:
 "Что ж в газетах не пишут об этом?"
 Иван в ответ: "Нет в газетах поэтов.
 Идеологических служб устройство
 Имеет одно важнейшее свойство.
 Расскажу вам все по порядку.
 Видите вон ту грядку?
 За ней омут мрачный, глубокий скрыт,
 На дне его крокодил плешивый карла сидит;
 Мнит, что он - будущего идеал.
 В руки карла Черномор тонкий прутик взял;
 Вертит прутиком, как вертел пушкинский Балда
 Веревкой в море , а чертям - беда.
 Здесь, напротив, сам карла - черт:
 Вертит прутиком, а чертям курорт.
 Но вообще я не верю в черта.
 Объясню проще, здесь дело особого сорта.
 Сверху в омут, в болотную жижу ..."
 Тут апостол один: "Где? Постой, не вижу!"
 - "Да вот здесь. Сюда высыпают
 Окороки, севрюжину, дичь, икру, в общем все, что знают.
 Затем поливают водкой, ликером, шампанским, пивом,
 И все крутится "... - "Да, красиво!" -
 Апостол другой говорит.
 - "Ну а мне неприятен вид.
 В общем вот такая выходит закваска".
 - "Фарисейская?" - "Нет, я с опаской
 Отношусь к библейским цитатам
 И даю свои термины супостатам.
 Так и здесь: этой массе дам
 Термин новый. Только, чур, к словам
 Придираться не будем. Отсель
 Вслед за мною зовите ее - Кисель".
 - "Как - Кисель ?!" - апостолы засмеялись,
 Переглядываться стали, зачертыхались.
 - "Да так, Кисель вот это".
 А они смотрят с недоумением на поэта.
 Иван им дальше рассказывать стал:
 "Только карла крутить перестал -
 И Кисель успокоится сразу.
 Он закрутит - Кисель по приказу
 Весь вспузырится, весь взвихрится
 И вздымается, как Жар-птица;
 Крутится затем червячками,
 Червячки бегут по кипам с листами,
 Опускаются в чернила,
 Пишут, что с ними крестная сила,
 Цитируют всевозможных ученых -
 Заморских, домашних, копченых;
 И идут газеты-журналы в продажу.
 Червячков там строчит не тысяча даже,
 А миллионы, уж мне поверьте".
 - "Это ж надо - что творят, черти!"
 - "Да нет, не черти они, просто Кисель.
 Вот такая с ним карусель.
 Карла закрутит быстрее -
 Тут Кисель на шестах, на реях
 Вверх взметнет сотни голов,
 Извергающих тысячи слов;
 Голов, набитых опилками, сосновыми шишками;
 Быстро они вертятся мартышками,
 С челкой налево, с вылупленными глазками,
 Со свастикой на щеке, писанной красками.
 Все это превращается в смесь,
 И вот тогда уже здесь
 Стокилометровой высоты кукиши вырастают
 И состязаться меж собой начинают -
 У которого из них палец большой
 Вылезет дальше длинной лапшой.
 Наконец Змей Брови Густые
 Плюет мяса кусок в щи пустые,
 Издает воинственный крик,
 Вслед за криком в единый миг
 Вся эта мешанина, словно из теста,
 Снимается с места
 И вместе с кукишами, на шестах головами,
 Вместе с задницами, трубами и котлами
 Ползет на другие народы и царства,
 Некоторые государства".
 - "Так это все Кисель творит неспроста?"
 - "Просто он - взвинченная пустота.
 Таково вам мое ученье".
 - "Мы не питаем к нему почтенья", -
 Апостолы отвечают.
 Умных слов уж и слышать не чают
 От дурака Ивана,
 Не знающего ни библии, ни корана.
 - "Какого ты там видишь Змея? -
 Загалдели апостолы, вверх глазея, -
 Мы видим там человека только,
 А змея не видим ни на вот столько!
 Видишь - он даже и книгу пишет!
 "Малой Земли", "Целины" кто не слышит!
 Пусть это будет и скучным чтивом,
 Зато теперь коммунистическим перспективам
 Посвящает он труд новый".
 Говорит им Иван сурово:
 "Надо судить всегда, особенно ныне,
 Не по наружности, а по сердцевине".
 Клим Хавроньин ему в ответ:
 "Да вон он и умер - с бровями дед
 И со вставными челюстями.
 Мы не слепые, все видим сами.
 Вон и стаи ворон
 Облепили его - те не ждут похорон:
 Клюют даже в глаза живые,
 Не только в эти глазницы пустые,
 Куда стая птиц уж укрылась.
 Вон и лобная кость оголилась,
 Нос отвалился ..."
 - "Да на его месте другой водрузился -
 Откушенный кем-то в ресторане столичном.
 По столице затем в мундире приличном
 Раз прошелся, вновь покрыл себя лаком,
 Влез на череп, покрутился там раком
 И уселся, на все царство чихая,
 Свистом, соплями народ пугая.
 А потому голову Змею надо рубить".
 Апостол Кривошеин стал ему говорить:
 "Умер и Нос, нами год лишь поправил,
 Не успев дать стране ни законов, ни правил."
 Кривошеину было сзади не видно,
 Что вскочил на Носу прыщик солидный.
 Но и Прыщ страною поправил лишь год
 И экономику не двинул вперед.
 "Чучело осталось от его Змея.
 Сознаться перед нами не смея
 В своей ошибке,
 Иван все носится с теорией зыбкой,
 Давно отжившей и старой", -
 Так, выпив пива и идя по базару,
 Апостолы про Ивана сказали.
 Там толпились люди и головы задирали,
 Глядя вверх за долину
 На огромную Гору-скотину,
 Покрытую всю вороньем,
 Ставшую известью и каменьем.
 "Как сверкает на солнце красиво! -
 Говорили одни счастливо, -
 Вот продукт истории нашей!
 Государственность вам - не каша!"
 А другие, среди них лоботрясы,
 Восхищались все куском мяса:
 "Какой он сочный там и большой!
 А у нас ничего за душой.
 Вырвать его из той пасти -
 Вот и кончатся наши напасти!"
 Снарядились некоторые на дело
 И на Гору поползли смело,
 Но едва до куска добрались,
 Как тотчас взметнулась ввысь
 Ворон огромная стая,
 Затем, медленно вырастая
 Из глазниц, из дыры на месте Носа,
 Вылезли и застыли в виде вопросов
 Три головы на змеиных шеях,
 На солнышке блестя, хорошея.
 "Перестроечная перестройка!" -
 Прошипели они, сделав стойку
 Над столпившимся всюду народом,
 Ждущим от них свободы.
 "Наконец-то народ пророка дождался! -
 Из рядов торговцев возглас раздался, -
 Он порядок теперь наведет!"
 Апостолы, видя такой оборот,
 Тут же самообтесались,
 В торговлю, в бизнес подались.
 Выходит, не нужно и в институте учиться,
 Чтобы мудрецом очутиться.
 Решил Иван к народу идти,
 Чтоб оружие против Змея найти.
 "Что же не завел он жену и приплод? -
 Говорил про Ивана народ, -
 У него неплохой костяк,
 Но он - холостяк".
 Без жены, как без шапки!
 Взял Иван пожитки в охапку
 И скрылся в лесную чащу.
 Тут его и вовсе сочли пропащим...

 Вот идет Иван по лесу, слушая птичку.
 Глядь - на пне сидит и крашеное яичко
 Лупит красавица с распущенными волосами.
 "Христос воскрес! - говорит, - Давай и сами
 Поцелуемся, Ванюша, с тобой?
 Ты не кривой, не рябой,
 И, видимо, под одеждой
 Шерсть не растет медвежья.
 Присядь сюда отдохнуть.
 Куда, Ваня, держишь путь?
 Ну, что молчишь? Или ты немой?"
 Иван человек был прямой
 И ответил со вздохом:
 "Да вон - сидит в Горе Горыныч-пройдоха!
 Гора родила змею, а не мышь;
 Из-за нее и с друзьями-то замолчишь!"
 - "Неужто хочешь срубить Горынычу головы все, что есть?
 Так вон ты каков! По заботам и честь!
 Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет.
 Горыныч - хитрец большой; головы всем морочит.
 Что же тебе нужно, чтоб ему головы ссечь?"
 - "Нужны Шлем, Конь Крылатый и Меч.
 А это у народа лишь есть, а не везде".
 - "Стало быть, не верит народ твоей звезде?"
 - "Народ по наружности судит,
 Не слова слушает, а - что наружность пробудит".
 - "А ты яви народу знамение -
 Чтобы отбросил он все сомнения.
 Не только косточку ему показать,
 Во всей конкретности Плод надо ему в руки дать!"
 - "Народ всегда в окружении Киселя,
 Который вихрится, точно сопля,
 Вздымается червячком к Плоду,
 Находит пятнышко и вмиг породу
 Его взрывает и изнутри
 Все выедает в секунды три.
 Затем с другой стороны головку
 Высовывает - вот, мол, какой он ловкий".
 - "А ты, Ванюша, все пятнышки с кожицы-то сотри,
 Чтоб он не ползал внутри".
 - "Кисель тогда еще пуще вихрится,
 Вспузырится, вдруг желтым огнем осветится
 И сам вид Плода принимает,
 А то и целой ветвью качает.
 В окружении стольких плодов,
 Словно змей среди райских садов,
 Поневоле станешь.
 Нет, так Кисель не обманешь -
 Все равно ускользает:
 Он тогда в народ заползает.
 Теперь уже народ пятнышко ищет:
 "Странная, - говорит, - у тебя пища:
 Ни вина, ни водки не пьешь.
 На что, мол, тогда ты и гож?!" "
 - "Да, здесь не справишься обычным мечом,
 Тем более булыжником, кирпичом -
 Оружием, так сказать, пролетариата.
 Тут метким словом надо - и без мата.
 Образ был у греков - Протей;
 Затем понавыдумывали оборотней, чертей,
 А ты имя Киселя всучил этой массе
 И новыми образами запасся,
 С которыми стал ты непобедим.
 Так ли уж Меч теперь необходим?"
 - "Мир не стоит на месте.
 Замри на миг - и окажешься в тесте.
 Все время надо новые находить слова.
 Теперь другого бы вещества
 Название дать этой массе не против.
 Но не увязнуть бы с ним в работе!
 Ведь если другое название дать,
 Всю терминологию надо будет менять.
 К тому же название это,
 Видимо, покоробит эстетов.
 Да и рифмы с ним образовывать как?"
 - "Ты, Ваня, большой чудак!
 Если мораль тобой улажена,
 Эстетика - вопрос уже не важный.
 А рифмоплетство и того проще.
 Ты лишь попробуй вещество наощупь!
 Тогда великим поэтом сделаешься в одночасье
 И у любого вызовешь слезы участья.
 Узнай жизнь сортира поближе!
 Вон Черномор - часами ползает в этой жиже,
 Затем, хоть и течет с него все назад,
 Идет к трибуне читать доклад
 О текущем моменте.
 Окончит - буря аплодисментов".
 - "Да, это вернейшее знамение, что пророк
 Своему народу явить бы мог.
 Однако я неудачник, увы;
 Мне не просунуть в дыру головы.
 Ведь во лбу у пророков нет и пол-пяди,
 А у меня их семь, и больше сзади -
 Где затылок.
 К тому же не набито там опилок".
 - "Если б тебе нужен был только Шлем,
 Тогда бы не было особых проблем,
 А то ведь нужен и Конь Крылатый -
 Вот где трудностей край непочатый!
 А ты не пробовал попа ставить раком?
 Надеть уздечку ему, зад заткнуть бураком
 И целый месяц горошку ему, горошку -
 И с супом, и без супа немножко.
 Попы едят ведь индеек, уток;
 А ты горошку ему и без всяких шуток.
 Затем выкидывай из зада бурак,
 Садись на попа верхом и так
 Ты долетишь до самого до Кремля
 И там одолеешь и Змея, и Киселя.
 Да чтобы ряса у него развевалась пошире,
 Когда полетите в вышнем эфире.
 И, как пропеллер, вертелась чтоб борода.
 Пусть крестит лоб рукой туда-сюда!"
 - "Вряд ли удастся попа к тому подвигнуть,
 Чтобы на его жирную спину запрыгнуть.
 Хитрый попы народ!
 Попа бы не одолел
 Сам Вакула-кузнец, что на черте летел".
 - "А что, Ваня, если взять
 Тебе библию да почитать?
 Говорят, что в чтении этом
 Становишься мудрее целого света,
 Воспаряешь к поднебесью
 И оттуда уже, полный навозом (спесью),
 Смотришь на леса, реки, грады...
 Все тебе видно, даже гады,
 Что живут в страшных глубинах вод".
 - "Скорее наоборот.
 Был у меня как-то знакомый,
 Осел его имя, к чтению библий влекомый.
 Во все, что он мне говорил,
 Я внимательно вник и так решил:
 Если и возможно богов воплощенье земное -
 Будь то Будды, Вишну, Христа и все такое, -
 То это только в виде этого вот Осла.
 У него жиденькая бороденка росла,
 И в общем видно было, что это Христос иль Шива,
 А может даже и сам карла плешивый.
 Убедили меня в этом не его лоб и виски,
 А то, что он любил жевать кизяки.
 Этот Осел называл народ стадом,
 Идущим куда пастухам только надо.
 Говорил, что без пастухов,
 Вроде героев Ницше и всяких вещих духов,
 Народу не обойтись -
Пропадет, говорил, хоть волчком он вертись.
 И так, мол, будет до скончания века.
 Видала ль ты когда такого мудрого человека?
 Тогда я спросил: "А власть народа?"
 И тут увидел на лице его выраженье урода:
 "Это все равно, - говорит, - как если б коровы летали".
 Такого мудрого человека еще не видали!
 Я говорю ему: "Пастухи ведут стадо
 На выжженную землю, то есть куда им только надо,
 В соответствии с твоими же, Осел, словами.
 Слушай дальше, Осел, не двигай ушами!
 Зелень листвы будет только на деревьях, в их кронах,
 И власть народа - не отступая от твоих же, Осел, канонов,
 Строю я новое определение -
 Есть состояние общества, без сомнения
 И предисловий длиннейших,
 Где коровы летают над головами мудрейших".
 Он удивился последовательности моей мысли,
 Лицо его расплылось жидковатою дрыслей,
 Но он тут же объявил мои мысли бредом.
 Я ответил: "Не подкрепиться ль тебе обедом?"
 И небрежным движеньем руки
 Указал на сыпавшиеся с длинных ушей его кизяки.
 Он обиделся тут и ушел.
 Вот такой был мой знакомый Осел".
 - "Но он бы мог кизяки в кучку собрать,
 Домой унести и там жевать!" -
 Красавица Ивану сказала.
 - "Этого добра у него и дома навалом!
 Будто нет там кого, всем его знамениям вопреки,
 Сыплющего на уши ему кизяки!"
 - "А ведь знаешь что, Ванюша,
 Интересно мне тебя слушать!
 И беседовать с тобой интересно.
 Не подумай, что лишь похвалою лестной
 Захотелось воздать такому поэту.
 Кизяков, погляжу, на ушах твоих нету ...
 Ну а если бы кто, Ванюша,
 Вдруг повесил тебе лапшичку на уши,
 Осветил, так сказать, как сквозь призму
 Последовательность твоего материализма?"
 - "Разве я задрал голову в небеса
 И любуюсь там на чудеса,
 Как некогда Сократ глядел в облака,
 Пока с крыши в рот ему не наклала ящерка?"
 - "Стало быть, стремишь взор долу -
 К юбки моей подолу,
 А не к заоблачным чудесам?
 А я уж думала - когда отесывал себя сам,
 Не отхватил ли ненароком и сучок?"
 - "Ну и верткий у тебя язычок -
 Все норовит отыскать пятна!"
 - "Нет, я вижу кавалер ты статный
 И сумеешь наездником стать.
 Ну а какова моя стать?
 Не суди только строго".
 - "Да, стройны твои ноги,
 Да и вообще ты красива!"
 - "Тогда замри, словно Шива,
 Вот у этого пня
 И подожди меня,
 А я вернусь очень скоро обратно.
 Нет, я не стремлюсь отыскать в тебе пятна;
 Я лишь на миг отлучусь
 И быстро назад примчусь".
 Сказав так, она исчезла в чаще лесной,
 А лес пополнился новой сосной -
 То Иван на одном месте замер.
 "Пора бы уже вернуться даме! -
 Не раз он думал,
 Снимая угрюмо
 С ушей своих макароны, -
 Какие такие препоны
 Могли помешать ей назад воротиться?
 Солнце уже садится,
 А я все торчу в позе Шивы!"

 ~/~/~


 Набивка III. Болото.

 Старик со старухой еще были живы
 И ездили как раз в лес по дрова.
 Смотрят - средь дерев иванова голова
 Взялась неизвестно откуда.
 "Что за диво, за чудо?
 Нет, вроде бы не мираж.
 Да это и впрямь Ванька наш!
 И чего здесь торчит, дурак?"
 Окоченевшее тело его кое-как
 К телеге своей подтащили,
 Затем на нее взвалили,
 Привезли к дому, к крапивным кустам
 И выставили чучелом там:
 "Каждая завалявшаяся мелочь в хозяйстве
 Пусть пользой обернется, а не разгильдяйством!
 Пусть Иван-дурак хоть птиц пугает,
 Раз ничего больше не умеет, не знает!"
 Кружила там какая-то птица,
 Но на Ивана не решилась садиться,
 А перелетела через плетень
 И уселась на чахлый пень,
 Стоявший у овражьего склона.
 "Сердцу девы нет закона!" -
 Только то и прощебетала.
 Вдруг денежку из-под пня достала -
 Оказалось, что чахлый пенек
 Скрывал золотых монет чугунок.
 Тут только поняли все, что Иван-дурак,
 Оказывается, голяк.
 Многих одолевали сомнения прежде:
 "Стоит и стоит! Хоть и в рваной одежде,
 Но не хозяин ли?" Теперь никто уж не сомневался,
 А, проходя мимо, камнями в него кидался.
 Да чтобы звон шел от такого битья,
 Одели ему на голову таз для бритья -
 Так называемый шлем Мамбрина.
 Даже старик смеялся над сыном:
 "Гляди, старуха, на наш огород
 Пожаловал Дон-Кихот!"
 Однако недолго длилась эта потеха.
 Не то чтоб Иван достиг богатства, успеха,
 А только раз ночью, очнувшись от сна,
 Старуха увидела вдруг - из окна
 Льется в комнату поток света.
 "Что такое? Что это?
 Эй, старый пень, спишь?"
 Выбежали во двор: "Кышь!
 Ишь, чертовка, куда залетела!
 Бесстыжая, чего захотела!"
 Короче, прогнали Жар-птицу,
 И не решилась она на Ивана садиться.
 Тут из дальних краев,
 Из полных благами своих раев
 Примчались братья Ивана:
 "Что такое у вас тут? Что с болваном?"
 -"Жар-птицу принесли тут черти одну!" -
 Старуха шепнула. -"Баранки гну!-
 Петр и Павел зашлись от злости, -
 Кто же дурацкие кости ставит среди бурьяна!
 Черт бы побрал Ивана!
 Он тут стой, болтайся,
 А мы Горбом всего добивайся!
 Должны работать, служить, стараться! -
 Кричат тунеядцы, -
 Надо Ивана сором замести
 Иль, на худой конец, в дом занести
 И спрятать в чулан!
 Не то хлопот доставит дурак Иван.
 А в чулане он и сам покроется пылью,
 И не бывать его сказкам былью!"
 Лысый Черномор тоже мигом
 Затрясся, запрыгал.
 Бросились во все концы змеи:
 "Где опасность? Сыскать злодея!"
 Но так как снесли в дом обратно
 Павел с Петром кости брата,
 То никого не нашли.
 Тут перемены всюду пошли:
 Чтобы предотвратить опасность,
 Была объявлена змеиная гласность.
 С улиц, со стен домов сняли галушки,
 На которых нарисованы были чушки
 Или написаны слова:
 "Задницам слава!"
 Появились новые телепередачи:
 "Как задницу втиснуть в дачу?",
 "Есть ли на Марсе колбаса?",
 "Наимудрейших словеса",
 "Как приобрести толстокожесть?",
 "Задницы на Христа похожесть",
 "Красавиц окороки и грудинки",
 "Заклинания кликуш под сурдинку";
 Но популярней передачи нету,
 Чем - "Гони монету!"
 Наконец сам Черномор,
 Полнощных и Крымских обладатель гор,
 Вылез из Черепа и на мяса кусок
 Стопку листов ложит: "Я вам доклад - и не на часок,
 А подольше - здесь прочитаю!" - всем говорит
 И вниз на царство глядит.
 В этом докладе,
 Уже на царство не глядя,
 Карла во всем обвинил
 Череп, из которого говорил.
 Тут на лоб облезлый
 Густые Брови полезли
 От удивленья, негодованья
 На коварство, коему нет названья.
 И, выплюнув кусок мяса, -
 "Вот вам! - промямлили хриплым басом
 Черепа бескровные губы, -
 Неблагодарные душегубы!"
 И, как их удержать ни старались,
 Вставные челюсти вниз сорвались,
 Где придавили людей тысяч двести,
 Деливших прямо на месте
 Кусок мяса огромный.
 Карла же вероломный
 Начал с Черепа ворон пожирать,
 Затем, шлангом прикинувшись, в неподвижности застывать,
 И тогда вороны
 Садились прямо на его клыков корону.
 Наконец, даже воронье его раскусило
 И, опачкав крокодилье рыло,
 Вся стая снялась и улетела,
 Ни одна птица больше не села.
 "Змей, а не Чучело!" - они догадались
 И в направлении Ивана подались.
 Повисев шлангом еще немного,
 Убрался карла в свой Череп-берлогу,
 Стал с другими головами там совещаться,
 Как и чем дальше питаться:
- "Значит где-то Чучело есть,
 Иначе птицы не боялись бы сесть
 Прямо в хайло мне. Чучело надо найти,
 Чтобы не сбил царство с пути.
 Цель вижу ясно -
 Она прекрасна:
 Все в навоз должны разложиться,
 Затем ему божиться.
 Но в данный момент какое есть средство,
 Чтобы отвратить бедство,
 Что Чучело нам готовит?
 Ну, кто из вас уловит?"
 -"Надо крикнуть: "Щипцы, из коробки!" -
 И снова станет народ тихим, робким", -
 Правая голова прошипела.
 -"Ишь, как тебе приспело! -
 Левая говорит,- Оракул нашелся вещий!
 Разве зажмешь в одни клещи
 Такую уйму народа!
 Не змея ты, а пень-колода!
 Быть неподвижны сейчас не можем,
 Но если число партий умножим,
 Идущих по нашей дороге,
 В покое здесь будем, как боги".
 -"Значит выхожу к народу
 И объявляю партий свободу.
 Еще пошлем из скорпионов кого-то;
 Уверен - то дурака Ивана работа!
 А Черепу больше сходства придам
 С Чучелом. Где этот хлам?" -
 Карла за шлем ухватился,
 Вылез из Черепа, с речью ко всем обратился:
 "Посовещавшись, избавившись от сомнений,
 Политику плюрализма мнений
 Мы начинаем", - и из фольги шлем фальшивый
 Одел на Череп вшивый.
 "Валить памятники богатырям!" -
 Раздались вопли тут и там.
 Кисельные червячки,
 Будто они вихрились не от одной карлы руки,
 Поделились на партии, стали под разные флаги,
 Заспорили, переругались, сутяги.
 Партии делились на левых и правых
 В соответствии с тем, откуда ползли их главы,
 То есть из глазницы какой,
 Тем топорща Брови удивленной дугой.
 Та, что лезла из дырки, где прежде был Нос,
 Центром звалась - кол ивовый в ней рос.
 Как-то левая голова, сменив кожу,
 Вылезла из Горы у подножия:
 "Не потерпим, - кричит, - чтобы голова Ильи Муромца там торчала!"
 И пойдя в атаку, ура закричала.
 Голова наверх с саблей несется -
 За ней толпа, все у них удается;
 Казалось, тут бы и Череп рубить,
 Как две другие головы их стали рвать, давить.
 Затем правая голова подвиг ратный
 Задумала - обнажив меч булатный,
 Завопила:"Срубим голову Змею! За мной!"
 И снова людишки мчатся гурьбой.
 Здесь уже три головы вместе
 Их кромсали, шипя: "Не лезьте!"
 Напившись крови,
 Мяска наевшись людского (коровьего),
 Головы в Череп убрались,
 Спать пока улеглись.
 А Череп во время сих ратных дел,
 Стуча пальчиками по пресс-папье, пел:
 "Мои мысли - мои скакуны!
 Эскадрон моих мыслей шальных!"
 И ведь какая в них глубина!
 Какая стройность и новизна!
 Такая глубина мыслей и Ослу впору!
 Смотрят зеваки на Гору.
 Иные же уставились в телевизор -
 На экране пророков ризы
 Блестят чешуей пятнистой.
 "Илья Муромец - сатана, дух нечистый!
 Он и не был никогда в чистом поле!" -
 День и ночь пророки глаголят,
 Все ругают богатырей.
 Снова Черномор появился в дыре:
 "Начинаем реформу политической системы!"
 -"Что такое! Где мы?!" -
 Паника началась на Кавказе.
 Вдруг в каком-то пролазе
 Узнали там опять Черномора.
 Как на Кавказ он приполз так скоро?
 Оказывается, трескаться Гора стала,
 Из каждой трещины змея выползала,
 Выискивая себе что-нибудь на обед.
 Тут обнажился горынычев хребет.
 Стал Змей Горыныч во весь свой рост
 На толстые лапы и жирный хвост.
 Задница у него трех километров шире,
 Тысячи голов торчат в вышнем эфире.
 Череп же вшивый
 Развалился - такой стал паршивый.
 Вот Горыныч уже идет по земле.
 Что ж не пишет никто о России во мгле?!
 Скрылось за тучами солнце,
 Не льется свет ни в одно оконце.
 Начал Горыныч лапами памятники сшибать -
 Никто, мол, не отважится с ним на рать.
 Стал трясти над царством массой своей,
 Культуризмом занялся Змей.
 "Вот так!" - Горыныч все мышцы напряг.
 "Вот так!" - и огромный пузырь вместо ляжки набряк.
 "Вот так!" - повернулся задом к стране.
 "Вот так!" - и еще пузырь набряк на спине.
 Смотрит Горыныч надменно вниз.
 "Долой тоталитаризм!" -
 Обрушили его головы на народ вой.
 "Тоталитаризм долой!" -
 Понеслось над землею эхо.
 "Начинается новая веха!" -
 Произнес Черномор довольно,
 Очи Горе вознеся богомольно.
 Стал карла скорпионам давать указания:
 "Не избежать вам наказания,
 Если будете, как баобабы!
 Помните, что лишь змеи и жабы
 Могут на выборах агитацию вести.
 А чучел следует мусором замести
 Или поступить с ними еще более круто -
 В колодки пусть будут обуты!"
 И снова пустился в вояжи,
 Уверенный, что всех неугодных скрутят и свяжут.
 Наконец, отложив в сторону все заботы,
 Отправился Змей на болото,
 То есть на съезд.
 Стали головы его тиснуться в подъезд
 Кремлевского дворца,
 Чуть не выломав дверца.
 Головы Змея влезли, однако, туда не все,
 Но на своей колбасе
 Отправились по телевизору съезд смотреть.
 Жаб целую треть
 На болото пустили,
 Чтобы доброту карлы оттуда вестили.
 Вперив в них цепенящий взор,
 Начал доклад Черномор:
 "Мы сказку сделали былью -
 Свободными выборы были.
 Хоть это кое-кому и не по нраву,
 Но мы сидим здесь по праву.
 Лишних здесь нет.
 Теперь в повестке другой предмет:
 Вы,вероятно, уже слыхали учение о Киселе?
 Сидеть в Носу, подобно сопле,
 И выжидать
 Когда живность в хайло нам будет летать,
 Мы не могли. Быть активнее надо
 И вести за собой коровье стадо.
 А ведь нам придется ловить не только телков,
 Но иной раз и человеков."
 -"Уже говорят,что мы - навоз".
 -"Кто это там, не подумав, ставит вопрос?!...
 Короче, до народных глубин
 Надо донести атмосферу съезда.
 Это вопрос один.
 Теперь другое. Надо нам с вами подумать о том,
 Как приватизацию провести,то есть разделиться с хвостом:
 По сколько голов - девять, три или шесть -
 Ассоциации, так сказать, наши иметь?
 Пусть отделяются, набираются ума
 И сами себе ищут корма.
 И еще вопрос очень важный:
 Мне письмо тут прислал змей бумажный -
 Много, говорит, у нас еще пней,
 Их запросы надо учесть поверней.
 И я думаю так:
 Надо нам с вами чердак
 Покрыть новым убором -
 Пнем с корнями. Как вам это? Согласны?" - Те хором:
 "Да-а-а-а-а-а-а-а-а!!!"
 -"Так, по очереди сюда.
 Будем пни выдавать".
 Стали пни одевать
 Корнями длинными вниз,
 Подчеркивая тем радикализм
 Своей политической доктрины.
 Небольшой слой депутатов, однако, отринул
 Пни в качестве головных уборов:
 "Мы не перевертыши, как тот жирный боров!"
 Против были также Жалов, Ядов,
 Чешуинов и Гадов -
 Не захотели носить пни с корнями,
 Бросили - носите, мол, сами.
 А жабам поручили важную миссию -
 Квакать в болотных комиссиях.

 ~/~/~


 Облачение II. Головной убор .

 Набивка I. Шлем и перо.

 Теперь нам предстоит вопрос разобрать,
 Который прежняя историография не думала и поднимать.
 А именно: каким образом российская бюрократия,
 Словно единая братия,
 Шлему треуголку предпочла,
 Затем в цилиндре моду нашла,
 После одела котелок
 (Видно лишь так чинуша пивной котел покрыть мог),
 Котелок заменила фуражкой,
 Затем под шляпу спрятала ряшку.
 Наконец одела с корнями пень.
 Только как его ни одень,
 Будет выглядывать жало.
 Словно метаморфозы капитала,
 Смену уборов головных
 Внимательно мы изучить должны.
 Первый метаморфоз еще не слишком явный:
 Треуголка, став убором главным,
 Казалось, не напоминала свойств ни змеи, ни иного пролазы.
 В ней Ероха, царь долговязый
 Горячился, уверял, что-де намерен
 На дыбы поднять свой мерин
 И прищемить хвост змеи копытом.
 Второй сильнее: цилиндр на денди сытом
 Уже имел некоторое сходство с колпаком.
 Однако, оказавшись вдруг дураком,
 Пусть под ним будет шулер
 Или даже сам Мюллер,
 Но колпак есть колпак -
 Сущность змеи в нем выражена кое-как,
 Иными словами, неадекватно,
 Хотя бы колпак и имел в-крапинку пятна.
 Другое дело - третий метаморфоз:
 Сразу ощущаешь некий гипноз,
 Когда видишь котелок -
 Открываешь рот, как телок,
 Чая заслужить поблажку,
 В почтении снимаешь фуражку.
 И пусть цилиндр требовал той же позы,
 Но побудителем был здесь кнут, а не сила гипноза,
 Которая заставляет сожалеть о котлах с мясом.
 И к новым украсам
 Чинодралы не прибегли бы никогда,
 Если б не случилась беда:
 К власти пришли фуражки гурьбой.
 Пришел к ней и Коба рябой.
 И мы должны признать все же
 Фуражку идущей к его рябой роже,
 Как идет к галстуку пан Цыпа,
 Когда галстук без пятен и шипа.
 Придавив гадину в Берлине,
 Фуражка нашла-таки место на господине,
 Подольстившись к славе Шлема.
 Однако тут встает иная тема -
 А как же шляпа
 Вытащена была из шкапа?
 И кто стал ее господин?
 Ответ, по-моему, тут один:
 Сперва в шляпе было видеть можно
 Просто задницу,
 Не всегда осторожную,
 Но чистую, гладкую, без прыщиков всяких;
 Стучала туфлей она, и тогда на ней волосяки
 Вылезли, то есть появились Густые Брови.
 Наконец весь язык коровий
 Окончательно сжат был челюстями вставными.
 Нос и Прыщ ходили с теми же уборами головными.
 И вот когда из-под пня Змея стала шипеть,
 О радикализме, о подколодности своей петь,
 Выметая мусор на шлемы;
 Когда вся элита и часть богемы
 Объявила шлемами тюбетейки -
 Мол, муромцы они да еще Илейки;
 Когда из музея убрали со звоном
 Весивший четыре тонны
 И размером с Царь-колокол, что в Кремле,
 Шлем с надписью: "Был на Илье";
 Когда народ, что судит обо всем по одежде,
 Хорошо знавший и прежде,
 Что о тюбетейках здесь явно лживо,
 Чтоб с колокол шлем был - представить живо
 Уже никак не мог,
 Тогда-то сизокрылый голубок,
 Что на Черепе никогда и не являлся,
 А на концертах забавлялся
 У Аллы Пугачевой,
 Помета кучку на ее халат парчовый
 Небрежно уронил
 И в сторону Ивана заспешил,
 Перышко в бурьяне оставил ...
 Едва уехали Петр и Павел,
 Иван из чулана исчез.
 То ли снова отправился в лес,
 То ли еще куда -
 Никто не заметил тогда.
 В лопухах над ложбиною
 Иван поднял перо голубиное.
 И тут можно вывести закон.
 Понять его просто, не труден он:
 На определенной стадии развития царства,
 Некоторого государства,
 Иван в руки перо берет,
 Им пишет каракульки,
 И жижа прет
 Туда, где сидит Черномор.
 Раскрасневшись, как помидор,
 Набрякнув от лезущей в него жижи,
 Карла кричит: "Не вижу!
 Найдите мне дурака Ивана,
 Не знающего ни библии, ни корана!"
 И если того не находят,
 Карлу самого искать Ивана уводят.
 Поскольку Иван облеплен птицами -
 Голубями, скворцами, синицами,
 Поскольку нет в голове его мутной жижи,
 И птицы не могут быть тут червями обижены,
 То Иван, как и следует всякому чучелу,
 Будь учено оно или же необучено,
 Может писать лишь то, что Змею противно,
 То есть, говоря по-книжному, высказываться о нем негативно.
 Это, разумеется, Горынычу неприятно,
 И он норовит жижу плеснуть обратно.

 ~/~/~



 Набивка II.
 Витязь и храм .

 Вспомним теперь, как головы в Черепе совещались;
 Скорпионы им Чучело найти обещались.
 С этой целью, а вовсе не из-за морозов,
 Они проделали ряд метаморфозов:
 Пни с корнями сменили модными шляпами,
 Затем они жалами ляпали
 В гостях у шляп,
 Сунули в рот им кляп,
 Когда те про фуражки им настучали,
 Чтобы шляпы уже молчали;
 Одели на себя фуражки,
 Выпили за успех дела бражки,
 И некоторым из них удалось затесаться
 Среди фуражек, что никак не могли обтесаться.
 От фуражек узнали про шлемы,
 Зажали фуражки в клеммы,
 Каждый нахлобучил шлем медный,
 И, вскочив на кобыл, все исчезли бесследно.
 Вскоре они очутились на краю света.
 Там, в доме одном где-то
 Апостолы, смакуя пиво,
 Рассказывали игриво
 Про местного мудреца,
 Строгающего без конца
 Апостолов из чурбанов.
 "А сам сидит без штанов!" -
 Апостолы засмеялись,
 Аж жирные животы их заколыхались.
 Тут со лбом медным витязь
 Сказал: "Друзья, поделитесь,
 Что это за мудрец?
 Роскошный ли у него дворец?"
 -"Раньше сидел у себя в дому,
 А теперь где - сам не пойму.
 Мы как-то упустили его из виду
 И не ведаем про его планиду.
 У него где-то жилище есть,
 Но это надо высоко в горы лезть", -
 Ответил апостол Вшеин.
 А Глист Кривошеин
 Тут всем поведал,
 Как Иван однажды у него обедал,
 Излагал учение о Киселе.
 Стало за столом еще веселей.
 А витязь со лбом медным,
 Любуясь в бокале пивом бледным,
 Сказал: "Я этого мудреца отыщу.
 Своего не упущу!"
 -"Учеником его быть собрался? -
 Весь стол над ним засмеялся,
 Стукнув бокалов дном, -
 Себя признаешь чурбаном?"
 Скорпионы уже уползти собирались,
 Но тут задержались.
 Один из них шепнул витязю осторожно:
 "Коли будет возможно,
 Сообщи нам,
 Что за мудрец сидит там".
 -"А вам кто нужен? - спросил витязь, -
 Да вы не спешите, садитесь,
 Выпейте по бокалу еще.
 Я хозяин здесь, можете не оплачивать счет".
 -"Мы Чучело ищем.
 Не знаем, как оно свищет,
 Но птицы почему-то к нему летят
 И там спокойно сидят".
 Витязь обещал оказать ему услугу,
 Как лучшему своему другу.
 На другой день он вскочил на кобылу
 И, всадив ей шпоры в бока что было силы,
 Поскакал в горы, соприкасавшиеся с небосводом.
 Там, над темным в пещеру входом,
 Его конь вдруг заржал:
 В пещере книгу кто-то листал.
 Зубы Вронского в улыбке ощерив,
 Витязь спешился, вошел в пещеру;
 Меч на боку нес с осанкой победной,
 Шлем на голове красовался медный.
 Перстнем на пальце сверкнув,
 Им в грудь себя ткнув,
 Изрек:"Мудрец, не узнал меня?
 Дождался наконец дня,
 Предвиденного тобою давно?..
 Дело у меня к тебе есть одно:
 Снабди-ка меня живой водой!
 Тогда вернусь к тебе с черноморовой бородой!
 Не подозревай тут обман.
 Взгляни - разве я не Руслан?
 Вот - мой конь, вот - шлем, а вот - меч.
 Скажи только, где течь
 Изволят твои ключи -
 И на подвиг пойду!" - "Не кричи.
 Хочешь карлу победить в круговерти?"
 -"Да!" - "Но ты ведь боишься смерти!
 Да и оружие твое устарело".
 -"То есть как? Объясни в чем дело!"
 Иван открыл шкаф на миг -
 Там теснилось собрание книг.
 "Вот с живой водой ключ.
 Прочти - и много с лица сгонишь туч;
 Станет оно полным жизни,
 Исчезнут с него болотные слизни".
 -"А мертвая?" - "Эту у карлы в болоте ищи.
 Хочешь - там лицо полощи.
 Станешь тогда ты слаб,
 Тростник будешь, а не баобаб".
 -"А ты где лицо полощешь?"
 -"Приходится мне наощупь
 И ту и другую брать,
 Чтобы ключ живой иссякать
 Не мог на земле никогда".
 -"Так вот где бьет живая вода! -
 Витязь изумленный сказал,
 На иванов стол указав, -
 Ну, ум у меня есть да и хватит силы,
 Чтобы ляпать на бумагу чернила".
 -"Но ведь это нужно делать пером,
 А не этим вот топором,
 Что висит у тебя на боку.
 Все равно - умному или дураку,-
 А на голове своей надо иметь
 Не эту звенящую медь,
 А пернатых птиц стаю.
 Жена пусть не ржет, а книжки листает.
 Без знаний головы Змею не срубишь.
 Махать наугад мечом - невинные головы лишь погубишь.
 Но и знания могут лежать мертвым грузом.
 Окончи хоть десять вузов,
 Но коль нет вдохновения,
 Не будет знаниям применения;
 На такую Голову птицы
 Не захотят садиться.
 Лишь стаи сов
 Будут ночами смотреть с усов,
 Если ты, Голова, лишена богатырского остова.
 Вспомни теперь пословицу англичан:
 "Перо сильнее меча".
 Сколь же важнее пера язык!.."
 Сковало витязю тут кадык,
 Руки повисли, как плети;
 Ничего не мог Ивану ответить;
 Выпучил глаза с изумлением;
 Тупицей уже смотрел, а не гением.
 Увидел у горы птичью стаю -
 Тут геройский пыл и вовсе расстаял.
 Сдвинулся его шлем нахлобученный,
 И он понял, что перед ним не мудрец, а Чучело.
 Тут же вскочил на коня
 И ускакал, мечом о стремя звеня.

 А тем временем патриарх всея Руси
 У карлы аудиенции попросил.
 Приехал в Кремль на черной "Волге"
 И с ним беседовал долго;
 О том, о сем все речь заводил.
 В конце беседы сказал Алексию крокодил:
 "Лучшее, что из твоих уст -
 Хоть котел твой и пуст -
 Сегодня звучало,
 Это слова из библии.
 Повтори-ка сначала!"
 -"Бог покарает беззаконника-скотину, -
 Заговорил Алексий с елейной миной, -
 Который начальство не уважает,
 Неутвержденные души прельщает,
 Не страшится высших злословить".
 -"Вот бы эту мысль всем усвоить!
 Да, библия - книга хороша!
 При чтении ее электризуется душа.
 Вот какие книги народу надо!
 Признаюсь, для парада
 Эти вот книги у меня на полке.
 В Марксе, в Ленине мало толку.
 Куда нынче годны эти тома?
 Уж лучше собрание сочинений Дюма.
 Считается, что его могут читать лишь дети,
 А вот порядочно уже пожила на свете
 Моя супруга,
 Но как сойдется с подругой -
 Все читают своего Дюма".
 -"Да, нынче многие от него без ума, -
 Почесал Алексий лоб, -
 Церковь вовсе не против, чтоб
 Издавалось больше книг этого романиста.
 Обычная шляпа неказисто
 Выглядит в представлении многих;
 Другое дело - с перьями;
 Да чтоб ноги
 Вставить в какое-нибудь стремя.
 Вернуть старое время
 Было бы вовсе неплохо -
 Вплоть до царя Гороха!"
 Тут к карле вошли с докладом.
 -"Заходите, тут всегда вам рады.
 А теперь - дела", - сказал Черномор,
 Выводя Алексия в коридор.
 Главный скорпион доложил: - "Нашли Ивана!"
 Карла хлопнул в ладоши: - "Где охрана!
 Живо мне Ивана схватить
 И голову ему тут же срубить,
 Пока он куда-нибудь не сбежал!"
 Скорпион продолжал:
 - "Я еще вот какие сведения получил -
 Иван апостолов там учил,
 Но они не помогали ему ни в чем,
 Махали лишь картонным мечом;
 Из них некто Хавроньин Клим,
 Скользкий, словно налим,
 Чаще других к нему ходил,
 Речь о том, о сем заводил,
 Все в душу к Ивану лез,
 Пока Иван не скрылся в лес,
 Сказав: "Если бы в твоей голове было что-то,
 То, говоря языком Гегеля, не кого-то,
 Совершился бы переход логики в этику,
 Теории - в практику,
 То есть идеи Истины в идею Добра".
 Затем Иван пожитки собрал
 И в лесную чащу ушел.
 Видимо, раскусил достаточно хорошо
 Своих апостолов".
 "Чувствую, будто я остолоп.
 Кто это Гегель такой?
 И что есть этика, логика!
 Ладно, над этой ерундой голову другим ломать надо", -
 Думал во время доклада
 Крокодил жирнобокий.
 И утонула в омут глубокий
 Вся эта информация.
 Утром скорпионов целая депутация
 Разбудила чету крокодилью,
 Нарушив в спальне идиллию:
 - "К Ивану не можем добраться!
 Едва полезли на гору - камни начали осыпаться,
 Произошел страшный обвал".
 Карла разозлился, забушевал;
 Даже с любимой крысой поступил грубо -
 Посадил себе в рот - мол, грызи крокодильи зубы;
 Не по-джентльменски с ней обошелся.
 Наконец один мудрец нашелся:
- "Государь, надо выстроить у горы
 Башню в форме туры,
 Да чтоб у нее с гору был рост,
 От башни перекинуть мост ..."
 - "Ерунда! - другой мудрец буркнул тут, -
 Не мудрец ты, а шут!
 Пусто под твоим колпаком!
 Разве справишься так с дураком?
 Незачем городить весь этот сыр-бор!
 А лучше возвести там православный собор.
 Птицы на его купол будут садиться,
 Тогда не надо и с топором возиться -
 Если стая птиц с дурака слетела,
 То это все равно, что голову ему отделить от тела".
 - "И чтобы собора купол
 Был похож на человека кумпол!"-
 Третий мудрец сказал.
 Зашумел весь дворцовый зал:
 - "Стены должны быть большой прочности!"
 - "Из гранита!"- "А купол в точности
 Соответствовать черепу дурака!"
 Карла завозражал: - "Пока
 Дурака никто из нас не видал,
 Форму его черепа не наблюдал;
 Возможно, что его череп отклонен от нормы,
 Поэтому с меня надо взять форму.
 Материалом взять кость слоновую,
 С позолотой; да всю церковь новую
 Внутри побогаче убрать;
 С прихожан побольше денег драть,
 Чтоб строительство окупилось за год ..."
 Тут еще мудрец выступил вперед:
 - "С Муромца маска посмертная
 Даст точно череп ..." - "Кащея Бессмертного! -
 Карла закричал,-
 Я вам указания дал?
 Выполняйте!
 Мне не возражайте!"
 Карла тут так ногой топнул,
 Что у мудреца мочевой пузырь лопнул.
 Карле видеть храм не терпелось,
 И строительство завертелось.
 Архитекторов тут же нашли,
 Немалые деньги на храм пошли.
 И еще вынес карла решение -
 Назвать его "Храм спасения".
 Да чтоб не каждого несли туда ноги,
 Камнем с мрачной надписью преградил дорогу.
 Наедине с любимой крысой
 Делился мыслями крокодил лысый:
 - "Я возведу чудо света.
 Пусть каждый скажет:"Не чучело ль это?"
 - "Зачем тогда камень?"-спросила крыса.
 Тут нервно дернулась крокодила пыса:
 - "Надо проверить немногих реакцию,
 Прежде чем предпринимать важную акцию!"
 - "Построил бы храм у моря, -
 Продолжала с ним крыса спорить,-
 Где-нибудь среди Крымских гор,
 Не зря ведь тебя зовут Черномор!"
 - "Вспомнила о золотой рыбке? -
 Карла расплылся в улыбке, -
 Не беспокойся, она тоже не будет забыта.
 Слава богу, у нас теперь не корыто;
 Со временем будешь и владычицею морскою!" -
 Стал он гладить крысу рукою.
 - "Не ограничишься одним храмом?"
 - "Я целое представление дам им!
 Выставлю кукол, чучел -
 Весь мир будет закручен!"

 Богословие, толкуя про чудеса,
 Тащит бога за волоса
 Для их объяснения -
 Мол, чудеса есть бога знамение.
 Сатира все чудеса сводит к чудачествам;
 Одни из них истинного качества,
 Другие - ложного.
 И нет ничего сложного
 В том, чтобы разглядеть,
 Кто пень с корнями вздумал одеть,
 Чтобы чучелом показаться.
 Гдлян-Холмс и Иванов-Ватсон
 Уже не помогут здесь со своей лупою детектива,
 Здесь уместнее сарказм, гротеск, инвектива.
 Уже и прежде мода была на чудачества,
 На всяческие дурачества:
 Некто петушка по столице водил,
 У другого жил крокодил
 Дома,
 Так что не нужно и лезть было в омут,
 Чтобы увидеть будущего идеал,
 Как Фома Опискин сказал.
 После того, как витязь был у Ивана,
 И вовсе все стали, что пьяные -
 Еще больше стали чудить.
 Некто даже вздумал задом трубить,
 Стал давать повсюду концерты.
 Не смущаясь воздухом спертым,
 Публика валом туда стала лезть.
 "Вот же, - думала, - чудаки есть!"
 Но все это были чучела липовые.
 То они на концертах визжали и всхлипывали,
 То, жуя мочало,
 Без конца и начала
 Лилась из них сатира жалкая.
 Они же, лишь денег алкая,
 Мололи свой умный вздор,
 Выметая помелом сор
 На горемыку-пьянчужку;
 Из слона делали мушку -
 Мол, и хоботок у него маленький,
 И нюхает он цветочек аленький.
 Говорили, что в Америке одни мудрецы -
 Потому, мол, там всюду дворцы.
 А мы, русские, потому живем плохо,
 Что у нас, мол, одни лишь лохи.
 Чудно тебе, читатель, подобное легкомыслие,
 Недопонимание, недомыслие?
 Ничего нет тут чудного.
 После представления нудного
 Публика расходилась не дураками,
 А, взвихряя кудри руками,
 Брела с умными физиономиями.
 Значит какая тут анатомия?
 Несли в головах сор, опилки,
 Словно и не концерт был, а лесопилка.
 Понятно, откуда сор-то берется?
 Если звук пилы о дерево раздается,
 То вот и соринки, опилки тебе.
 Отсюда довольно просто представить себе,
 Что общество делится на чурбаны и пилы.
 Но такие отвлеченности еще не дают силы
 С уверенностью судить,
 Кто глуп, а кто только вздумал чудить.
 Чтобы ответить конкретно, как полагается,
 Надо показать - чему человек поклоняется.
 Когда сора в обществе накапливается много,
 Кругом начинают молиться богу,
 Ставить ежедневно водку на стол,
 Вокруг жилищ возводить частокол,
 Чтобы ничья не вошла стопа;
 На частокол насаживать черепа.
 Понятие глупого по своему становлению
 Трактуется, таким образом, без сомнения,
 Вне сатиры и вне морали.
 Сперва мы взяли,
 Чтобы глупого представить начинку,
 Как первый его момент - соринку.
 Но не в сатире определяется суть
 Самой соринки. Другой путь
 Для этого пройти полагается.
 А в сатире предполагается
 Дедукция соринки уже имеющейся налицо.
 Сатира, в конце концов,
 Есть лишь часть идеологии нашей.
 В качестве части, а не самодовлеющей каши,
 Исходную точку имеет она,
 Которая есть результат и истина
 Того, что прежде сатиры идет;
 То есть результат опыта, научных работ.
 В сатире излагать это не место,
 Иначе не сатира будет, а тесто.
 В сатире достаточно лишь указать
 На условия, способные сор порождать.
 Он порождается в условиях капитализма
 И есть психические микробы индивидуализма.
 Сатира становится более зрелой,
 Если в куче мусора прелой
 Все разгребет и сделает своим предметом,
 Как и зрелая философия, свой собственный метод.
 Она любого может вызвать на бой.
 Сатира способна посмеяться и над собой,
 Не говоря о том, что вплетет крапиву
 И в лысину, не только в гриву.
 Вот идет к трибуне мудрец,
 Словно лавровый венец
 Цезаря на голове у него.
 Что ему из того,
 Что кругом дерьма гущи?
 Он доволен моментом текущим.
 Свою длинную речь
 В обтекаемые формы облечь -
 Вот для него задача.
 И пусть неудачник плачет!
 А для него жизнь - игра.
 Нет тут места идее добра,
 Места истине нету тоже.
 И не лавры на этой роже,
 А свисают вниз корни.
 Из-под них, словно дырки в уборной,
 Смотрят глаза.
 Вот он речь, наконец, сказал
 И уходит с трибуны
 Под гром аплодисментов бурных.
 То ли хлопают крыльями птицы?
 Неужто опять решили садиться?
 Ни для кого уже не ново
 Понимание того, что велика сила слова -
 Ею пользуются не одни кликуши.
 И думать, что развесили уши
 Все остальные, - ошибка тоже.
 Всякий своим словом подкрепить может
 Того же кликушу
 Либо затолкать ему обратно в душу
 Опилок, шишек, помоев, ваты -
 Ныне этих веществ взаимообмен богатый
 Происходит между людьми ежедневно.
 И будет участь плачевна
 Тех, кто, желая превзойти самого Толстого,
 Переборщит в самосовершенствовании и силу слова
 Ограничит приятной речью -
 Набьют сора в их души овечьи.
 Гегель не изобрел категорий логических;
 Большинство образов сатирических
 Эта сказка тоже берет
 Из того, чем пользуется народ.
 Приемы сатиры применяют и дети.
 Вспомним, например, выражения эти:
 "Дуб", "шляпа", "осел",
 "Пень", "козявка", "козел".
 Каждый из нас почти ежечасно
 Пользуется словцом каким-нибудь красным,
 Иронией, сарказмом, гротеском,
 Осуждением гневным, резким.
 Главное - чтобы уместно было слово,
 Чтобы не переносило нашу вину на другого;
 Чтобы наш смех доброму придал сил,
 Чтобы идеал положительный был,
 А не одни ругательства,
 Иначе это не сатира, а злопыхательство.
 Сатира - не помело, а Меч.
 Ее задача - найти и ссечь
 Кочан капусты.
 Иной сатирик напустил в глаза публике дуста,
 Которым травил в черепе вшей,
 Сделал рот до ушей,
 Под аплодисменты кланяется все ниже.
 А ты подойди поближе,
 Загляни сатирику в рот,
 Словно в пещеру иль в грот,
 И увидишь в этой пещере
 Вьющегося Кащея -
 Так там клубится,
 Будто собрался биться
 С Горынычем Змеем!
 Мол, во рту он имеет
 Меч, а не половую щетку.
 Вот еще стало модой ходкой
 На стадионах глотать мечи.
 Тщась и пыжась народ учить,
 Норовили толкнуть его на путь ложный
 Языками столь длинными,
 Хоть суй их в ножны!
 И бывало,что птицы
 Начинали над ними кружиться
 И даже на головы им садились -
 Пшеном и перловкой кормились.
 Ведь те не посыпали себе голову пеплом,
 А партия чучел еще не окрепла.
 Вы спросите тут меня - почему?
 По кочану!
 А тут еще птицы ивановы разлетелись
 И на какой-то вблизи храм уселись.
 Иван все водил пером каракули,
 Над ним лишь вороны каркали.
 Исписал Иван бумаги несколько пачек,
 Тогда и вороны улетели купола пачкать.
 Нет, так птиц с храма не сгонишь,
 Лишь белый свет прошляпишь, проворонишь.
 Надо пойти погулять -
 Других посмотреть, себя показать.
 Вымел Ваня сор из пещеры,
 Одел пиджачок свой серый
 И снялся с места насиженного,
 Где невдалеке храм высился неподвижно.

 ~/~/~


 Набивка III.
 Церковная служба и жертвоприношение .

 Долго ли,
 Коротко ли
 Иван по свету ходил,
 Нового пристанища не находил.
 И вот однажды,
 Покружив дважды
 Над какой-то болотной мутью,
 Вышел к распутью,
 Где камень-латырь лежал
 И надписью путникам угрожал:
 "Направо пойдешь -
 Богатство обретешь!
 Налево пойдешь -
 Жену там найдешь!
 Прямо вздумаешь пойти -
 Свою смерть там тебе найти!"
 "Такое лишь в голову карлы придти могло -
 Все норовит сеять обман и зло!" -
 Подумал Иван и упрямо
 Пошел по дороге прямо.
 Тут сразу же два голубка на Ивана сели,
 И он там же, в лесу, в течение недели
 Правду писал о карле,
 Так что пришлось даже марлей
 Забинтовать на пальце мозоль.
 Карлу он на бумаге превратил в ноль.
 Засмеялся, выломал кол,
 Сбил им гриб на пол -
 То ли мухомор, то ли поганку.
 "Вот бы все это в гранки
 И пустить в печать!
 Тогда бы научились добро от зла отличать!"
 Иван пошел дальше по лесной дороге.
 Ударил ливень, промокли ноги;
 Вышел он на поляну,
 Во все стороны глянул,
 Хутор приметил.
 Бросился стучать - никто его там не встретил.
 Затем в другой стороне
 Увидел церковь и свет там в окне.
 Побежал туда, но и храм был пустой.
 "Дверь открыта, стану здесь на постой,
 Пока не прояснится, -
 Подумал он и вошел, изучая святые лица,
 Нарисованные на стенах,
 Подмечая своеобразный оттенок
 В каждой иконе и фреске.
 Вдруг что-то стукнуло с треском -
 Захлопнулись двери.
 Иван подошел, проверил -
 Дверь была заперта.
 "Порыв ветра", - подумал он и вновь лик Христа
 Стал внимательно изучать
 И головою качать.
 Все иконы
 В соответствии с церковным каноном
 Были написаны с одинаковым мастерством,
 Как если бы неким родством
 Иконописцы связаны были,
 Одни в иконах чувства сквозили.
 На них нарисован был человек
 С хитрым лицом, особенно в области век.
 Иван постоял у алтаря немного,
 Сходил еще раз двери потрогал,
 Снова на середину храма вышел,
 Прислушался - ничего не услышал.
 В вольтеровское кресло там опустился
 И сном глубоким забылся.
 Тем временем полночь пробило;
 На улице уже не лило,
 Блеснул лунный луч.
 В дверях повернулся ключ,
 И вошел поп с бородой,
 Длинною и седой.
 Следом за ним,
 Снимая у входа с корнями пни,
 Потянулась толпа прихожан.
 Никто не видел, что в церкви Иван,
 Поскольку голубков с него спугнули,
 И те под купол порхнули.
 Началась служба вскоре;
 Одни молились, другие пели в хоре;
 Все было обычно, пока
 Не застучала чья-то клюка.
 Вмиг настала тишина гробовая.
 - "Вечно двери в храм закрыть забывают! -
 Скрипучий голос раздался, -
 Иначе как здесь Иван оказался?
 Вижу вон двух голубков под крышей -
 Воркуют в оконной нише.
 Живо все Ивана ищите!
 Не найдете - тогда не взыщите!"
 Иван уже давно чутким ухом
 Уловил голос старухи,
 Оглядывался вокруг, в кресле сидя.
 По-прежнему его никто не видел.
 "Очертить, что ли, круг мелом? -
 Подумал Иван несмело,
 Но тут же мысль отбросил, -
 Профан я в этом вопросе."
 - "Он наверняка очертил мелом круг,-
 Прозвучал голос старухи вдруг, -
 Ищите плотное, как стена!"
 "Вот те на! -
 Подумал Иван, - Да они сами профаны!"
 Те носились уже вокруг Ивана,
 На карачках ползали, всюду искали,
 Заглядывали в лицо его и не узнавали.
 - "Сочкуешь? - крикнул Ивану кто-то, -
 Ищи тоже этого обормота!"
 -"Какого черта заниматься тут ерундой!" -
 Проворчал Иван. - "Ну-ка, ну-ка постой! -
 Подбежал поп,
 Сморщив свой толоконный лоб, -
 Ты чертыхаться?" -
 Начал поп зло задыхаться,
 Не отрывая глаз от иванова лица.
 - "Он наверняка сейчас богу молится
 Или под куполом кружится,
 Чтобы сквозь щель удрать и на дальней звезде воплотиться!" -
 Крикнула старуха с клюкой.
 Поп, сделав взмах рукой,
 Взметнулся под потолок
 И прихожан за собой поволок.
 Как крылья, развевалась его ряса,
 Ревел он, как самолет, басом.
 И как пропеллер, вертелась его борода.
 Таскал прихожан он туда-сюда.
 Вереница прихожан запуталась в паутине,
 Иван засмеялся при этой картине.
 А вон еще вереница
 Под купол взметнулась кружиться.
 Иван с интересом за всем наблюдал
 И знаменитостей узнавал.
 Вон Руцкой
 Ухватился волосатой рукой
 За ельцинские подтяжки;
 Хасбулатов кусает его за ляжку;
 Известная киноактриса
 Оторвала хвост крокодиловой крысе,
 А та исцарапала ей лицо.
 Попов обозвал Бабурина подлецом;
 Укусил Рыжкова Собчак,
 От укуса тот едва не зачах.
 Ельцин же в самого карлу вцепился,
 А тот от гнева весь взбеленился
 И, ненавистью горя,
 Несет под купол Ельцина-богатыря.
 Один лишь Лукьянов
 Целует карле зад, точно пьяный.
 - "Отстань!" - карла его ногой пнул,
 Плотно к стене прильнул,
 Резко от Ельцина оторвался
 И сквозь щель наружу убрался.
 - "Бездельники, тупицы! -
 Стала старуха злиться, -
 Не знаете какой Иван из себя?
 Вцепились друг в дружку, грубят,
 Стаскивают друг с друга штаны.
 Видно, не обойтись здесь без сатаны!"
 И поросячьи лица
 Еще пуще стали носиться.
 Известные киноактеры,
 Выдающиеся режиссеры,
 Предприниматели, бизнесмены,
 Апостолы, супермены,
 Маршалы, генералы,
 Вышибалы и зашибалы,
 Вереница священников,
 Уплетавших со сметаной вареники,
 Как то делал гоголевский Пацюк;
 Таможенники, потрошившие тряпок тюк;
 Военные атташе, дипломаты,
 Всевозможные контры лупатые,
 Литературоведы и критики,
 Мировые политики -
 Все вокруг летали, ревели
 И в поисках совсем озверели,
 Слушаясь лишь взмахов клюки.
 Наконец старуха крикнула: - "Дураки!
 Вот и втолкуй простым смертным!
 Ступайте за Кащеем Бессмертным!
 Бессмертного приведите сюда!
 Он живо найдет, где Балда".
 Бросились апостолы Вшеин,
 Клим Хавроньин и Глист Кривошеин,
 За Кащеем понеслись трое,
 Чтобы тот мигом дело устроил.
 Старуха в позе искривленной
 Остановилась перед иконой,
 Застучала по иконе клюкой:
 - "Вот он теперь какой!"
 Указывала всем на Христа:
 - "Вот каким Иван теперь стал!
 О, он хитрец великий!
 Разве не написано на этом лике,
 О чем он хлопочет?
 Он после смерти воскреснуть хочет!
 Но мы расстроим планы Балды -
 Не избежать ему сковороды!"
 Иван по-прежнему в кресле сидел
 И на звериные морды вокруг глядел.
 Страшнее, чем дикие кабаны,
 Раздавшись вширь, разоравав штаны,
 С клыками, как у драконов,
 Одни разглядывали икону,
 Другие в контакт с Иваном входили,
 Разевая пасть крокодилью.
 Иван заметил, что сам зарос щетиной.
 Тут сквознячок заиграл паутиной.
 Снова раскрылись двери храма,
 Вошел человек, за ним три хама.
 Утихли в церкви вопли и стоны -
 Вошедший, казалось, сошел с иконы.
 Взгляд его на кресле остановился
 И в глаза ивановы впился.
 "Сейчас что-то будет здесь интересное!" -
 Подумал Иван, привстав с кресла тесного.
 Тут старуха его увидала,
 Мигом к нему подбежала
 И за ухо стала трепать:
 - "Сочкуешь? Живо мне дурака сыскать!"
 - "Так вот же - дурак!" - вытянув черный, как деготь,
 Острый медвежий коготь,
 Крикнул Иван.
 Тут в церкви словно начался ураган -
 Все, кто в ней находились,
 Вошедшему в горло вцепились,
 Повалили его на пол,
 Зубами грызли ивовый кол.
 Через минуту дело кончено было.
 Все в глазах Ивана поплыло,
 И перед ним стояла
 Красавица, какая когда-либо на земле бывала.
- "Сочкуешь? - серебристым голоском щебетала она, -
 Никак не очухаешься от сна.
 Я бьюсь одна, готовлю,
 Тащу все в дом, под кровлю,
 В очередях стою, не сплю всю ночь,
 А он совсем не хочет помочь.
 Сел в кресло книгу читать,
 Но даже и здесь стал засыпать".
 Красавица оставила трепать его ухо,
 Ушла на кухню. До иванова слуха
 Донеслось журчанье воды и шипение сковороды.
 Он вдруг заметил, что газовая плита
 Была как раз там, где прежде - церковный алтарь.
 Красавица снова в дверях предстала:
 - "Фу, сковороду драить устала!
 Иди мне ее почисти,
 Наточи нож. Срежу капустных листьев
 И сделаю тебе голубцы.
 Надо ведь как-то сводить с концами концы!"
 Он пошел к ней на кухню помочь,
 Но вскоре она прогнала его прочь:
 - "Э, неумека, ступай!
 Испортишь - снова тогда покупай!"
 - "Нет, что же, голубочка, я могу
 Готовить из капусты рагу".
 - "На этом не уедешь далеко.
 Выпей вот молоко
 Или вскипяти чай
 И иди к себе в кабинет изучай,
 Пока голубцы будут готовы.
 Да примерь - там лежит костюм тебе новый!"
 Язык у Ивана заплелся
 И в кабинет он поплелся.
 Там на диване
 Увидел Ваня
 Серый костюм с крапинкой черной.
 Посмотрел на него и упорно
 Одевать отказался -
 Каким-то мрачным казался.
 Сел затем за столом,
 Раскрыл толстый том,
 Где были сводки золотого запаса,
 Данные о вкладах в сберкассы,
 Сколько денег за границу течет,
 Сколько оттуда, полученной мзды рассчет.
 Полистал том, хотел за голову взяться, ахнуть.
 - "Хватит над златом чахнуть! -
 Обедать иди", -
 Голос прозвучал позади,
 И чудные руки его обняли
 И в сердце гнев как бы сняли.
 Он пошел за нею на кухню.
 - "Огонь вот-вот потухнет.
 Совсем слабо включила горелку".
 -"Голубцы тушатся. Давай тарелку -
 Налью борщ капустный.
 Ну, чего ты грустный?"
 -"Что-то болит голова".
 -"Вот голубчики тебе, целых два
 Приготовила на обед,
 А то совсем стал скелет.
 Садись к столу! -
 Потянула она его за полу, -
 Ну, что ты не ешь? Решил поститься?"
 -"Это не мой принцип,
 Просто нет аппетита.
 Ешь сама". - "Я-то сыта.
 Это ты все худеешь.
 Ах, голубцы какие! Я балдею!
 Ну не строй из себя дурачка,
 Замори ты хоть червячка!
 На вот, возьми вилкой.
 Как похудел! Кащей!" - сказала она с ухмылкой.
 -"А ты - Баба-Яга
 Костяная нога".
 -"Ладно, брось свои шутки!
 Я уже знаю все твои прибаутки.
 Не пойму - что ты за человек?"
 Что-то хитрое шевельнулось в уголках его век,
 Когда он на кушанье посмотрел.
 Но вдруг он вскочил, вскипел,
 Опрокинул стол одним махом.
 Красавица в угол отступила со страхом.
 - "Спасибо за честь!
 Но я не Топтыгин - не стану даже чижиков есть!
 А ты мне что на стол подаешь?
 Меня не обманет твоя хитрая ложь!
 Размахалась своим хвостом гремучим.
 Убрала бы лучше мусора кучи,
 Что по твоей богадельне летало!
 Ну, что как вкопанная стала?
 Ты же не морковка!
 Знаю - помелом орудуешь ловко.
 Слышишь запах, что в воздухе носится?"
 - "Это твои слова относятся
 К той, что ли, куче в углу?
 Ты совсем стал глуп
 От своих книг! Ума у тебя не густо.
 Это же просто капусты
 Свалены кочаны
 Вон там в углу у стены!"
 -"Но почему в кочанах шевелится мясо?
 Крыса? Дождалась бы своего часа
 Тут чья-то шпага!
 Жаль, мой инструмент - перо, бумага,
 И я - человек штатский,
 А не военный, как Гамлет, принц Датский.
 Но чувствуя в кочанах возню,
 Я тем не менее их казню!"
 -"Какие у тебя мысли дурные!
 Ты еще мельницы ветряные
 За великанов прими!
 Ты в конце-то концов хоть пойми,
 Что ты в плену чьих-то чар
 И тебе всюду мерещится какой-то кошмар,
 Что это только твоя фантазия".
 - "Какое же я вижу вокруг безобразие!
 А на твою чешую,
 Что купила мне, я плюю!
 Пусть она на каком-нибудь гаде лоснится!"
 - "Тебя надо сдать в психбольницу".
 - "Да ты закоснела в бесстыдстве, карга!
 Ты надеешься, что твоя кочерга
 Или там лопата
 Поможет тебе справиться с супостатом
 И в печь раскаленную сунуть?
 Мол, для тебя это все - раз плюнуть,
 Не так ли?
 Только волосы свои, точно из пакли,
 Побереги от огня!"
 - "Оскорбляешь меня,
 Я этого не заслужила".
 - "Видимо, ты забыла
 Нашу встречу в лесу -
 Показывала там мне свою красу;
 Махала ловко гремучим хвостом! -
 Иван указал ей в ноги перстом, -
 Вот этой костяшкой!"
 Тут красавица тяжкий,
 Глубокий издала вздох -
 У ее ног
 Костяная клюка лежала.
 И вмиг она старухою стала.
 - "Вот он - Иван!
 Не ждан, не зван
 Сюда явился,
 Не запылился!
 Не захотел меня слушать,
 Не стал голубчиков кушать!" -
 Проворчала престарелая дама.
 Со сводов храма,
 С купола вниз слетая,
 Кружила там птичья стая
 И уселась в таком чудном виде,
 Что каждый Шлем пернатый увидел.
 Но лишь на миг - ослепли сразу.
 То есть произошел у них сдвиг по фазе.
 Старуха в страшной злости
 Сломала клюку из кости,
 Упала на каменный пол,
 Зарыдала. О, слабый пол!
 Над ней сидел Змей многоглавый,
 Пуская столбы лавы
 Прямо себе на грудь.
 - "Ну, теперь можно и в путь", -
 Сказал Иван, пошел за порог,
 И никто его тронуть не смог.
 Змей топтался на месте роботом,
 Пуская лаву из хобота.

 ~/~/~


 Облачение III. Дурак.

 Набивка I. Кащей Бессмертный.

- "Кого мы тут душили?" -
 Пришли наконец в себя, кучу сора разворошили.
 Вот лежат Жалов, Ядов,
 Чешуинов, Гадов;
 Под ними карла держится за бока.
 - "Хватит валять дурака!"
 - "Ивана уже поймали?"
 - "Нет, лишь слепыми стали".
 - "Я еще зрячий, его шлема не видел".
 - "Вот как ты нас предал, обидел!"
 - "Я не виноват, меня повалили.
 Кстати, кто первыми были?"
 - "Вот эти - Чешуинов, Жалов, Ядов ..."
 - "Я этих предателей-гадов
 Немедленно сажаю в тюрьму!"
 - "Господа, скажите вы ему -
 Мы ревностнее всех сражались за общее благо!"
 - "Где здесь перо-бумага?
 Вот я тут же пишу приказ
 И на цепь сажаю вас".
 - "Да ведь у тебя ни птиц, ни перьев нету!
 Чем подпишешь указ или вето?"
 - "Ты, боров, не лезь не в свои дела!"
 - "Вон тем торчащим из щели у угла
 Крысиным хвостом?"
 - "Да, Черномор, пренебрег ты постом,
 За это и поплатился!" -
 Сонм политических червей вдруг сплотился,
 Стремясь убрать с поста Черномора.
 Но тот покрыл голову новым убором,
 Ощипав какого-то страуса или павлина
 И пошел в атаку языком своим длинным:
 - "Что вы бросились на меня, чуть вошел?
 Ведь я Ивана уже нашел!
 Он в вольтеровском кресле сидел!"
 - "Натворили мы дел! ...
 Однако он вовсе не был похож
 На икону. Кто пустил эту ложь?
 Ага, вот она лежит на полу,
 Тяни ее сюда за полу.
 Слышала? Живей отвечай!"
 - "Ах, Горыныч дорогой, не серчай!
 Карла был болен,
 Ужасно всем недоволен.
 Со всеми грубый, суровый,
 Прямо не змей, а кол ивовый.
 Вот точно такой,
 Как Иван дурной.
 Но только тот ничего не трогал,
 А этот, напротив, есть требовал много.
 Жиром заплыло
Его крокодилье рыло
 От лезущей в него жижи.
 Стал он кричать: "Не вижу!
 Найдите мне дурака Ивана,
 Не знающего ни библии, ни корана!"
 Мы карлу сюда привели -
 Поклонись, мол, Христу до земли,
 Может, станешь зрячим,
 Ивовый кол ходячий.
 Карла вел себя здесь тихо, спокойно,
 Словно и не живой, а покойник.
 Тут оказалось, что в церкви Иван.
 Бросились искать, а карла мне шепчет: "Обман!
 Я здесь Ивана не вижу!"
 Я толкнула его: "Ступай в болотную жижу!
 Ищи Ивана вместе со всеми!"
 Вот, - думаю, - чертово семя!
 Затесался, нами управляет,
 А каков Иван - и сам не знает.
 Куда же, думаю, Кащей делся
 И кем он теперь переоделся?
 Ведь теория говорит ясно:
 Сидеть на троне должен тот, кто видит прекрасно
 И знает, какой дурак из себя".
 - "Слишком долго и витиевато здесь у тебя!"
 - "Погоди, Горыныч, дай молвить слово.
 Я хочу лишь сказать, что дурака такого,
 Который не знает в лицо дурака
 Нельзя пускать на трон валять дурака".
 - "Но я же доказал, что знаю - я Ивана узнал!
 ....
 - "Это потом, когда тебя привели снаружи,
 Где ты сначала растекся лужей,
 Затем в ком собрался.
 Кстати, как ты там оказался?"
 - "Ты сама кричала искать стену плотную -
 Я наткнулся, нашел щель с вошь болотную
 И вылез, оставив храм ... "
 - "Лучше б ты и остался там!
 Если б Бессмертный вместо тебя вошел,
 Он Ивана враз бы нашел!"
 - "Да я и есть Кащей!
 Никто не пролезет сквозь щель!
 А я пролезу всюду
 И все, что мне надо, добуду!"
 - "Вот ты и раскрылся - теперь будем знать,
 Кого на трон не надо сажать".
 - "Горыныч, ведь это крах!"
 - "Крах позади - мы теперь впотьмах -
 И все по твоей милости".
 - "Горыныч, прости!
 Но ты ведь знаешь -
 Сражался за общее благо!"
 - "Где здесь перо-бумага?
 Да не прячь ты голову в песок!
 Мы же не в гроб из досок
 Тебя забиваем. Будешь жить на своей даче".
 - "А как иначе
 Вам указ подписать?
 Только много не надо щипать,
 А так, слегка". - "Мы пух оставим.
 Значит, как запишем в уставе?
 Карле на троне впредь
 Не дозволяем сидеть.
 Кстати, почему войдя ты стал
 Так похож на Христа?
 Ты ведь слышал, как она кричала
 Всех клюкой поучала,
 Что Иван похож на икону!
 - "Я уже влез тогда под раму оконную!
 Только вылез из храма туда,
 Навстречу вот эти движутся господа.
 Идут они трое
 И планы строят,
 Как им найти Кащея Бессмертного.
 Я еще плыл тогда массой инертною.
 Слышу: "Только Бессмертный найдет Ивана!"
 И вот тут - говорю, господа, без обмана -
 Я вид Кащея принял,
 Все разногласия я унял,
 Помнил только про общее дело..."
 - "А когда ты вошел - точно икона глядела
 С этаким лукавым взглядом".
 - "Тебе, Горыныч, ее допросить надо!"
 - "Ладно, ты не окончила, продолжай!"
 - "Ты только ее на трон не сажай!"
 - "Кого надо ,карла, того и посадим.
 Ее тоже по головке не погладим.
 .... Так, вот тут оказалось,
 Что с Иваном ты раньше зналась.
 Ждем объяснений по этому случаю,
 Иначе ускорим тебе смерть неминучую!
 Солжешь - шутить я не привык:
 Откушу коровий язык
 Тебе мигом!" -
 Змей вдруг густыми бровями задрыгал;
 Откуда-то вставные челюсти взялись,
 Губы плотоядно заулыбались.
 - "Было, Горыныч, тому уж несколько лет.
 Только разложила на пне я обед,
 Крашеное яичко,
 Слышу - щебечет птичка.
 И тут я Ивана увидала.
 Его сразу узнала -
 Шел он понурый и удрученный,
 На лице выраженье иконы.
 Поняла, что его искусали
 Вот эти апостолы, чьи рожи в сале.
 Выведала все его беды -
 Чтобы добиться победы,
 Ему нужны Шлем, Конь и Меч.
 И я должна, Горыныч, тебя предостеречь,
 Что теперь лишь Коня нет у Ивана.
 Я раскрыла тебе все его планы!"
 - "Даю, Горыныч, слово,
 Что лишится и остального
 Иван немедля,
 Если с Конем промедлит!
 Ну а уж Коня я припрятать сумею!"-
 Сказал вдруг Горынычу Змею
 Жирный, как боров,
 Главный оппозиционер черноморов.
 - "Но ты толстозад чрезмерно и стар!"
 - "Зато какой жар
 В крови моей разгорится,
 Когда сажусь я на кобылицу,
 Выпив порядочную порцию коньяка!
 Я облапошу дурака!
 Потружусь на общее благо!"
 - "Ладно, где здесь перо, бумага?
 На трон сажаю этого - с жирным задом и животом,
 Называю его Кротом,
 А тебя, карла, - Мишкой. Пиши
 Книжки, в которых будут шиши.
 Ты, карга ... И кто тебя сюда впутал?"
 - "Здесь рядом мой хутор".
 - "Ты, карга, выметайся,
 На глаза мне больше не попадайся.
 И без тебя есть кому Ивану вредить,
 Чтобы своей дурацкой мордой не мог он светить,
 За собой коров вести
 И, где им надо, пасти.
 Хотя как ей выметаться? -
 Горыныч стал усмехаться, -
 Она ведь дурака проморгала,
 Да и щетку свою сломала!
 Разве что веник из этих колосьев сплести?
 Тогда можно и всю эту команду смести,
 Возглавляемую Горбом.
 Надо решить вопрос и с гербом.
 Распрощавшись с Совком,
 Мы легче справимся с дураком.
 Посему постановляю герб сменить.
 Ни к чему нам в снопе этом гнить!
 Это пища не наша, а коровья -
 Пусть жуют ее себе на здоровье.
 Мы себя украсим иначе:
 Чтобы считалось, что мы не слепы, а зрячи,
 Здесь будет орел двухглавый".

 "С большим пониманием отнеслись главы
 Государств Запада и Востока
 К тому, что недреманное свое око
 Двухглавый орел устремил на мятежников-дятлов, вцепившихся в ивовый кол всех первей", -
 Так говорилось в сообщениях журналистов-червей.
 Последние потому были въедчивы, беря интервью,
 Что стремились, подобно Разбойнику-Соловью,
 В дупле у Останкино крепче засесть,
 Разнося на весь свет свою весть.
 Жалова, Ядова,
 Чешуинова, Гадова
 Было приказано в тельняшки матросские облачить
 И затем судить
 Как не соблюдающих тишину дятлов-путчистов.
 - "Дух в них вселился нечистый!
 Не соблюдали они постов,
 Гады!" - шипел Буш из кустов.

 ~/~/~

 Набивка II. Апостолы.

 У известного уже нам собора
 Столпились люди густым бором,
 Слушали Осла речи.
 - "Мудрый же ты человече!
 Блаженны сосцы, тебя питавшие!"
 -"Блаженны слову божьему внявшие!" -
 Отвечал Осел урок твердо,
 Светясь ослиной мордой.
 Тут кто-то из толпы
 К Ослу направил стопы,
 Начал задавать каверзные вопросы.
 Словно кликуша, забегал босым
 Осел по кругу.
 Тогда поспешили на помощь другу
 Апостолы, сидевшие невдалеке.
 Лишь Клим Хавроньин остался сидеть на доске,
 Занимаясь каким-то чудным с виду делом -
 Чертил на асфальте крестики-нолики мелом.
 Вдруг Клим Хавроньин,
 Словно спросонья,
 Шевельнул веками,
 Поперхнулся чебуреками,
 Которыми закусывал рюмку водки, -
 Его осенила мысль-находка:
 "А она ведь знала,
 Что Иван неверующий. А что кричала?
 Что Иван молится наверняка!
 Она хотела себе заполучить дурака.
 Она его в лесу видала
 И в церкви сразу узнала
 Сидящим в кресле.
 Тут же воскресли
 В памяти ее с ним разговоры.
 О, у меня есть воры,
 Похищающие сердечные тайны,
 И ум необычайный!
 Она Ивана в лесу узнала
 Не потому, что в рожу его было всажено жало,
 Что он якобы похож на иконы-бревна,
 А потому, что Иван не похож на клоуна
 Вроде Черномора, Жириновского, Крота
 Или Буша, что шипит из куста.
 Но увидела, что Иван нищий -
 Не захотела питаться коровьей пищей,
 Какой-нибудь лебедой,
 Перемешанной с водой;
 Облепила его навоза кучей,
 Чтобы при случае
 Вновь ее разгрести
 И с Иваном трон обрести.
 Устроила в церкви тупеж,
 Что Иван на икону похож, -
 Это уже когда вымела карлу наружу.
 Затем кричала, что Кащей Бессмертный нужен.
 Вот карла и вошел с рожей,
 Словно бессмертный боже.
 Едва ступил на порог,
 Как его повалили с ног.
 Бессмертия на лице выражение -
 Вот причина его поражения.
 Ведь Кащей он будет или Христос -
 Это уже второстепенный вопрос.
 Она одного не доглядела,
 Потому и проиграла дело.
 Она думала, что дурак
 Будет хлопать ушами, словно ишак,
 Слушать, что она ему скажет;
 Думала, что она язык дураку свяжет,
 Заставит играть карлы роль -
 Чтоб сидел, как король,
 С нею на троне,
 А она - в золотой короне.
 Но дурак ушел,
 Иначе бы карла в нем щель нашел,
 Вылез бы из-под кучи сора
 И без долгих разговоров
 Все выел бы в нем.
 Иван, может, и владел бы Конем,
 Но остался б без Шлема.
 Вот она в чем проблема.
 "Зло сильно только связью с добром", -
 Так, перестав махать топором,
 Иван однажды сказал.
 Когда бы в душу ему ни влезал,
 Я всегда чувствовал прилив сил.
 И Крот тоже просил
 Припомнить год за годом
 Из ивановой жизни все эпизоды.
 Я напишу так, что не разберешь,
 Где тут правда, где ложь.
 Я своего сердца Кроту не открою,
 Но Ивану отрою
 Не яму, а целый котлован,
 И утонет в нем дурак Иван.
 Я свинью подложу Ивану -
 Напишу, что он не был болваном,
 Что был верткой змеей,
 Блестел чешуей,
 Что он кукиши целовал,
 Колоды тасовал,
 На шестах крутился,
 Киселем вихрился,
 Что он день и ночь не уставал Киселю молиться,
 Чтобы после смерти на дальней звезде воплотиться.
 Его учению целую главу посвящу,
 До неузнаваемости его извращу!
 Скажу, что оно есть теология
 И самая что ни на есть демонология.
 Жар-птица - это дух святой,
 Что в виде голубка садится на котел пустой.
 Иван есть Кащей - главный догмат.
 И разве не плагиат
 Из "Божественной комедии" Данте
 Этот Змей Густобровый? Он списан с Люцифера-гиганта,
 Терзающего в пасти Иуду.
 Только здесь в челюсти Чуду-Юду
 Угодил язык бычий.
 Сдеру деньги с Крота -таков обычай,
 Надо платить за труды.
 Не зря я был учеником у Балды!
 Да, Хавроньин,
 Твой мозг не вороний,
 Он у тебя могуч!" -
 Думал Клим, вороша несколько куч,
 То есть гладя на лице морщины рукой.
 За работой мысли такой
 Апостолы его и застали.
 - "Ну, что вы мне свет солнца застлали? -
 Буркнул Клим-Диоген,
 Ощутив в себе мыслителя ген, -
 Отойдите в сторону!
 Путем торным
 Вам только и ходить!
 Истину находить
 Вы неспособны.
 Своей костью лобной
 Вы рассмешите и обезьян.
 Неудивительно, что изъян
 В ваших проповедях отыскать легко.
 Видите вы недалеко,
 Кругозор ваш узок.
 Вон Иван - не оканчивал вузов,
 А что совершил?
 Жар-птицу распотрошил
 Как ловко!
 Сунул ее затем в духовку -
 Что вышло? Святой дух!
 Отнес он перья и пух
 На ложе наследника Мономаха
 И после, праха
 По уши полный,
 Погрузился в Киселя волны,
 Чтобы воскреснуть уже на другой звезде
 И там в борозде
 Возиться с гусеницей какой-нибудь.
 Вот его учения суть!
 Вот что, разинув рты,
 Будут слушать коровы и слепые кроты!
 Использовать в качестве сора пудру -
 Разве это не мудро?
 Мы Ивана так разрумяним ею,
 Что станет он подобен Кащею,
 Когда тот взлетал до потолка.
 Сделать клоуном дурака
 Нам поможет еще помада.
 Новую религию на свет родить надо!
 Намазав помадой губы,
 Куплеты Касторского Бубы
 Петь с эстрады не станем.
 Мы Ивана иначе обманем -
 Поцелуем своим умаслим!"
 -"Ты, видно, Клим,
 Совсем очумел от пьянства.
 Этим своим киселианством
 Ты ничего нового не изобрел.
 Старо!" - сказал тут Осел, -
 Иван есть Киселя воплощение,
 Так? Чье только это наущение?
 Неужели по собственному почину
 Ты погрузился во лжи пучину?
 Ведь мы ивановой жизни свидетели!"
 -"Ладно, не корчи из себя образец добродетели!
 Ты - Осел! Этим все сказано.
 Мы с тобой одной веревочкой связаны.
 Сам знаешь, в кого нам судьба воплощаться".
 -"Но как нам с Кротом общаться?
 Нельзя ли обойтись без помад?"
 -"Крота не в лицо мы целуем, а в зад!
 Публике здесь помады не видно".
 - "Как, однако, обидно
 Ты говоришь!"
 -"Ты, Осел, все в эмпиреях паришь.
 Опустись лучше на землю".
 - "Твоим поучениям, Клим, я не внемлю.
 У меня интерес другой! -
 Осел сделал брови дугой,
 Вперил взор в небеса, -
 Я отесываю себя сам!"
 - "Ладно, оставим этого остолопа,
 Ушами не будем хлопать.
 У нас есть иная задача:
 Каждый пусть переедет к себе на дачу
 И там в тиши
 Напишет книгу, где будут шиши.
 Идем!" - скомандовал Клим-вождь.
 "Кажется, собирается дождь.
 Надо поторапливаться и мне! -
 Проворчал Осел, ощутив на спине
 Три-четыре капли, -
 В такую погоду от цапли
 Кто сокола отличит?
 И желудок уже бурчит.
 Пора подкрепиться обедом.
 Побегу-ка за ними следом!"

 ~/~/~


 Набивка III. Культ.

Мишка-Топтыжка
Выпустил книжку -
Мол, слепой толстый Крот
Стянул подтяжками свой живот,
Чтобы выглядеть не столь тучным.
В общем труд Миши вышел скучным.
Он стремился лишь доказать,
Что сквозь щель пролезать
Крот не способен,
Что Горынычу более был удобен
Прежний руководитель -
Его, мол, обратно на трон и посадите.
Крот страшную крамолу тут увидал
И декрет он издал:
"Глупую книжку
Топтыжки-Мишки
 Во всех концах страны запретить,
 Самого же Мишку схватить,
 Затем ко мне привести
 И тем страну от потрясений спасти!"
 Бросились во все концы мыши
 Искать, ловить крамольника Мишу;
 Привели его пред ясные Крота очи.
 - "Ты что же, - сердито очень
 Произнес Крот слепой, -
 Нарушаешь в державе покой?
 Пишешь крамольные книжки?"
 Отвечает Мишка-Топтыжка:
 - "Не уловил, государь, ты текущий момент.
 Моя книжка державе - точно цемент!
 Она скрепляет партий жижу!"
 -"Ладно, не учи! Будто бы я не вижу! -
 Вылупив из жировых складок глазки,
 Проворчал Крот, - Я тоже иногда люблю сказки,
 Всякие тары-бары
 И, конечно, за них на нары
 Не отправлю тебя из кресел.
 Ты лапшу повесил,
 Понимаешь, коровам тоже.
 Но маловато все же!
 Апостолы в ивангелии своем
 Изобретательнее - пишут, что залез в водоем
 Иван и на дне сидел без скафандра!"
 - "Похож, что ли, на Ихтиандра
 Характером храбрым?"
 - "Причем тут характер? У него жабры! -
 Завопил Крот слепой, -
 Теперь дорогу на водопой,
 Понимаешь, мы коровам закроем!
 Тут Иван представлен таким героем,
 У которого челюсти, а не Меч во рту!
 Теперь, понимаешь, новое оружие обрету
 С помощью этой книги!
 Ну, каковы в ней фиги?
 Не правда ли - хороши!
 Не то, что твои шиши!
 Закручены лихо!
 Даже моя кротиха
 Ивангелие это листает,
 Все, понимаешь, его читает
 И что-то бормочет -
 Какой-то плод отыскать в нем хочет.
 А ты, я слышал, организовал фонд
 Для своих анаконд?
 Урвать хотите кусок?"
 - "Нет, просто в песок
 Я не прячу голову, словно страус.
 Решили идти в Эммаус,
 Ведь мы в оппозиции ныне".
 - "Ладно, ползи в пустыне,
 Если у тебя поехала крыша".
 И вот с телеэкранов Миша
 Излагает свое учение уже раз двадцать.
 Ползет он - за ним двенадцать.
 За Кротом же ползут миллионы.
 Крот-то, оказывается, дальновидный, ученый,
 А вовсе не слепой.
 Правда, у него частенько бывает запой,
 Но зато в управление государством,
 Некоторым царством,
 Он вложил больше ума,
 Чем Черномор, - цистерны дерьма
 Стал закупать за границей,
 Расплачиваясь за каждый ушат его кобылицей.
 Стал устраивать гекатомбы -
 Пулять в мирных жителей бомбы,
 Утешая в то же время сирот и вдов.
 Неудивительно, что после таких трудов
 Крот слепой очень скоро
 Стал напоминать Черномора
 Своей бессмертной рожей.
 Кротиха ворчала: - "Куда это гоже!
 Сел ивангелие в кресло читать,
 Но даже и тут стал зевать!
 Нет, ты не дрыхни, а ищи Ивана!
 Расставь на его пути силки, капканы,
 Иначе Горыныч снимет тебя с поста
 И нового на трон посадит глиста.
 Кто же пустит, чтоб с телеэкрана
 На стадо коров смотрела морда ворана?!
 Нет, ты учти поверней
 Интересы средних слоев, то есть пней,
 Сумей в них вползти
 И их головной убор обрести.
 А пни уже поползут к Ивану
 И тебе его Меч достанут.
 Затем, как на коня, залезешь с этой саблею на меня,
 И оба в небеса начнем возноситься,
 И там ты схватишь Жар-птицу.
 Тогда будет у тебя и Шлем,
 А с ним ты всегда избавишься от проблем.
 Учти только интересы пней и колод!
 Вот тебе моих размышлений плод!
 Иначе на тебя лепешку оденут коровы -
 И станешь пень безголовый".
 - "Да, мудра ты, старуха! -
 Почесал Крот за ухом,
 Взвихрил сивые кудри, -
 Однако и я тоже мудрый.
 Я поступлю еще более хитро!
 Вот выпью коньяка пол-литра
 И к дураку сам поползу.
 Занесу свою я шизу
 В его дурацкое сердце,
 Затем посыплю перцем
 И съем, спокойно жуя".
 - "Вот теперь, как погляжу я,
 Ты действительно государственный муж!
 Действуй, раз взялся за гуж!"
 Крот направил в зеркало свои ясные очи,
 Увидел там мужа, что благом страны озабочен;
 Выпил коньяк и отправился в путешествие -
 По пням и колодам шествие,
 Шевелясь в них языком,
 Чтобы самому не стать пнем, то есть дураком.
 Пока по пням пролезал,
 В каждом пне воскресал,
 Вынюхивал - нет ли дурака где?
 Но встречались ему везде
 Лишь чучела липовые.
 Нескромно колоды за ляжки пощипывая,
 Крот все дальше и дальше лез,
 Пока в гнилом пне не воскрес.
 Повернулся к лежавшей рядом колоде:
- "Ну вот, мы с тобой вроде
 Опять, что ли, рядом?
 Теперь дураку засаду
 Я устрою точно!
 Это что за стена? Стоит прочно.
 Но я и в ней найду щелку,
 Попадет нынче ночью дурак в переделку!
 Нюхом чую - за этой стеной он лежит
 И, ничего не подозревая, спит.
 Вот я до него доберусь!
 Пусть узнает, как пахнет Русь!
 Я и не такую еще заверчу карусель!"
 Крот полез сквозь щель,
 Ползать вокруг Ивана стал.
 - "Фу, черт возьми, устал,
 Будто сделал круг в несколько верст!
 Один ты, дурак, здесь, как перст,
 В виде гегелева абсолютного духа.
 Залезу-ка я в твое ухо!"
 Крот залез в ухо Ивана,
 Затем, словно на подушки дивана,
 Спрыгнул на мягкий язык,
 Гадюкой к нему приник
 И пополз осторожно на кончик.
- "Вот я твоим же Мечом тебя и прикончу! -
 Зашипел Крот, все силы собрал
 И концом иванова языка очертил овал,
 Словно рубанул по ивановой шее:
- "Хотел перехитрить Кащея? -
 Сказал Крот гордо, -
 Вот пну, понимаешь, тебя в морду! -
 Толкнул он в подбородок ногой,
 Голова покатилась... - Не герой
 Ты уже, а чучело.
 А я с нахлобученным
 Твоим головным убором
 Уйду этаким вором,
 И все будет в моем царстве спокойно.
 А ты лежи здесь, как покойник,
 Раз не хотел идти путем торным.
 Можешь пускать корни.
 Меч коровам показывать не стану,
 Да и махать им лишь под силу Ивану.
 А я хитрее буду -
 Вот бычьего языка им себе добуду!
 Покажу всем - вот, мол, Меч настоящий!
 Надо только мычать почаще
 Этим мясистым языком коровы,
 Тогда этого остова хобот слоновый
 Уменьшится до размеров хоботка мухи;
 А я взлечу в небеса на моей старухе!..
 А что если крылатая кобылица
 К дураку вдруг примчится?
 Надо, чтобы пошевеливались апостолы и попы -
 Вдалбливали поглубже своих истин столпы!
 Побольше приверженцев поповского культа -
 И тогда катапультой
 Кобылица не станет для дурака!
 Не дай бог взлетит он на ней до потолка
 И, загнав кол в половую щель,
 Чтобы в их храм не проник Кащей,
 Будет затем держать Жар-птицу в руках!
 Оставит тогда нас в дураках!
 Надо перехитрить кобылицу,
 Иначе станет разводиться
 Сторонников дурацкого культа много,
 И все забудут Бессмертного, то есть бога...
 А вдруг кобылица вороной
 Прилетит на остова похороны
 И перо свое там оставит?
 Тогда дурак мне хлопот доставит -
 Станет на меня пером сор мести,
 Чтобы снова головной убор обрести.
 Хотя вряд ли пером вороны
 Он превзойдет искусства каноны,
 Которое и мне почитать любо -
 Не то, что язык дурака грубый.
 Совсем не умеет он вежливо обращаться!
 Все, пора назад возвращаться
 К моей Кротихе.
 Тут все спокойно, тихо.
 Меч пусть под головой лежит,
 Пусть это Чучело его сторожит.
 Кто за ним придет к Ивану?
 Я башку отсеку и Руслану!
 Не только тому, что в Верховном Совете
 Целит мне в задницу этим
 Своим тупым шилом,
 Но и тому, что за Людмилой,
 Понимаешь, поскачет!
 У меня любой богатырь заплачет!
 Я Людмилу сделаю спящей -
 Насую в почтовый ящик
 Ей вонючих галушек,
 На которых портреты чушек
 И прочая писанина,
 И наступит тогда холодина.
 Накинет Людмила тулуп на плечи,
 Станет возиться с кочергою у печи,
 Чтобы от холода не озябнуть.
 Будет сидеть в норе, как суслик иль зяблик.
 Нет, зяблик - это, кажется, птица.
 А Руслан к Людмиле явится -
 Так она ему по лбу кочергой:
 "Не смей и ступать ногой!"
 И упадет Руслан ее милый
 От руки своей же Людмилы.
 Будет бездыханен лежать,
 Дурака Ивана ждать,
 Чтоб живой водой его окропил,
 Придал ему сил.
 Затем, шишку на лбу щупая,
 Побежит Руслан снова совершать подвиги глупые.
 Где тут у Ивана с живой водой ключ?
 Не залезть на стол, да и лунный луч
 Из окна на чернильницу светит -
 Вдруг Голова заметит?
 Вот она приоткрыла глаза ...
 Полезу назад,
 Пока она не уставила на меня свои глупые очи.
 Приползу сюда следующей ночью".
 Крот тут же на Кротихе своей оказался
 И за глупое дело взялся.
 Но, видно, много еще в нем было ума.
 Не только Кротиха сама,
 Но и Крот устал довольно скоро.
 Пробовал всадить в круп коня шпоры,
 Стал даже сыпать маты,
 Но конь был все равно не крылатый,
 А - ни то, ни се;
 Будто хрюкает парасе,
 Что мордой в корыто тычет.
 Однако достался-таки ему язык бычий.
 Начал Крот разъезжать в вояжи,
 Высовывать там язык говяжий.
 Гладя жирные ляжки,
 Стал он болтать без бумажки:
 - "Я - избранник народа!
 Вам семьдесят четыре года
 Вдалбливали, понимаешь, туманные мысли,
 Чтобы у вас килограммы лапши с ушей висли.
 А я дам вам свободу, рынок,
 Чтобы не было, понимаешь, соринок,
 Наваленных коммунистами.
 Они, стремясь выглядеть чистыми,
 Выметают на меня сора кучи,
 А я с их коммунизмом вонючим
 Покончил одним ударом -
 Махнул раз, и, пожалуй, что даром
 Мне досталась тарелка щей
 С мясом - языком пронырливым,как Кащей.
 Разве не я сразил Горбача?
 Я, как богатырь, срезал сплеча
 Этот кочан капусты!
 У кого в голове пусто,
 Я живо сниму ее с плеч!
 У меня не язык, а Меч!
 Могу показать даже.
 Вот! -высунул Крот язык говяжий, -
 Вы видите теперь сами,
 Что я не со вставными челюстями,
 Как Брежнев, чтобы откусывать вам язык.
 Но и болтать попусту не привык,
 Как Горбачев. Я, пожалуй, даже молчун.
 Но коль что промычу -
 Срежу, как бритвой!
 Язык - мой Меч на поле битвы!
 Пусть я не воин,
 Но только я на троне сидеть достоин!
 А все потому, что я за правое дело,
 Иначе Жар-птица с меня бы слетела.
 Моя жена знает, какой я мужчина! -
 На лице Крота морщина
 Извивалась гадючьей складкой, -
 Она у меня не из породы гадкой,
 А сама, понимаешь Жар-птица,
 Что лишь на Чучело может садиться.
 Поэтому не нужно мести на меня сор,
 Городить, понимаешь, сыр-бор.
 Все выметете, а останется пусто,
 Никаких идеалов, лишь кочан капусты -
 Вот я этот кочан Мечом и срежу!
 Но я и не грежу,
 Как те мудрецы,
 Что никак не могут свести с концами концы.
 У них лишь стаи сов
 Смотрят ночами с бровей, с усов.
 Ну что могут сделать они?
 Корнями вросли, как пни.
 А под ними не Меч, что высунул я,
 А Кащей, то есть подколодная змея,
 Метущая на вас сор.
 Ну а пень, это уж ясно, - змеи головной убор.
 Разве Жар-птица на эту змею сядет?
 Сразу угодит, понимаешь, в засаду,
 В расставленные пнями силки!
 Пусть не прикидываются, что они чудаки!
 Поэтому не нужно, как те лоботрясы,
 Точить, понимаешь, об меня лясы.
 А принимайтесь-ка за работу!
 Лясы точите лишь по субботам.
 Вы недовольны, что повысились цены?
 Ну, надо потерпеть. Вот произведем перемены,
 Перейдем к частной собственности, к рынку,
 Уничтожим, понимаешь,.. соринку,
 Понимаешь, - вот жизнь и наладится тогда.
 А без рынка нам никуда -
 Не только "Волгу", не купишь и клизму!
 Поэтому не слушайте тех, что зовут к коммунизму!
 Это змеи все подколодные,
 Марксисты, понимаешь, негодные!"
 Оглядел собравшихся слепой Крот,
 Увидел телка, раскрывшего рот,
 Поймал слетевшую с него птицу.
 - "Ну, теперь пора расходиться! -
 Промычал Крот публике, -
 Несколько, понимаешь, рубликов
 Мы вам добавим к зарплате.
 В этом капустном салате
 Можете вертеть своим языком.
 Я сам некогда был влеком
 К политической экономии,
 Ходил, понимаешь, с умной физиономией.
 Точите там вслед за Гайдаром лясы -
 Вот и будет у вас с капустою мясо!
 Мы еще напечатаем эти бумажки".
 Повернул Крот к народу жирные ляжки,
 На которых заиграла улыбка,
 И пошел закусывать водку - не рыбкой,
 А - рябчиком жареным,
 Прямо в хайло ему дареным.
 ...........
 В один из вечеров января 1993-го года
 У телевизоров собралось множество народа:
 Евгений Петросян двухчасовой
 Концерт давал свой;
 И после говорили:
 "Высмеял все в пух и прах!"
 В этих словах
 Есть доля правды, как и везде.
 Точно так, есть пятна на звезде,
 В истине есть заблуждения крупица
 И даже на Жар-птице
 Есть несколько пятен родимых.
 Поэтому необходимо
 Уметь разобрать любую кутерьму.
 Ведь вопрос в том,кому
 У Петросяна достался прах, кому - пух.
 Сатирик не святой дух,
 Он может ошибаться.
 К тому же если сор им не будет возвращаться
 Подлинным его виновникам и хозяевам,
 То я заявляю вам,
 Что вместо метлы
 Он мог бы языком подметать полы
 У себя на даче.
 Сатирик ведь у нас как чучело обозначен,
 А у чучела Меч во рту,
 Который не достался даже Кроту.
 Злопыхатель же прячется под пнем,
 То есть на нем
 Маска радикализма.
 Кто не видит, пусть вооружится лупой, призмой.
 Вооружились? Теперь исследование начнем,
 То есть будем шарить под пнем.
 Вот Петросян выходит на эстраду.
 Зрители ему рады -
 Хлопают, словно крыльями птицы.
 Ему пришлось несколько раз поклониться,
 И птицы, наконец, уселись на пень-колоду.
 Птицы означают доверие народа.
 Петросян начинает сыпать за остротой остроту.
 Вот он высмеивает работу
 Съезда депутатов в кремлевском дворце,
 Где кто-то из них - нет, не взвился мухой цэ-цэ,
 Чтобы укусить Горби или что-нибудь в этом роде,
 А - оказался вдруг в заднем проходе.
 Остроумная игра слов
 Производит впечатление на ослов -
 Публика хлопает еще больше.
 Стало быть, дела у Петросяна, как в Польше.
 Хорошая сатира без инвективы не бывает,
 Но если в ней летает
 И каркает только стая ворон,
 То это сатира невысокого уровня.
 Ворона - это шляпа
 (И то, и другое означают растяпу),
 А чучело в шляпе - дурак небольшой.
 Чучело, у которого ничего за душой
 И на которое села Жар-птица,
 Есть уже не просто дурак на ослице,
 А Иван-дурак, ибо Жар-птица, на нем сидящая,
 Есть уже не пропащая
 Какая-нибудь там шляпа, а Шлем.
 Следовательно, не заводя гарем,
 Иван сделает Жар-птицей и ворону.
 Какому-нибудь нынешнему Пиррону,
 Видимо, не по вкусу мой уверенный слог?
 Потерпит. Вот на Петросяна сел голубок
 И проворковал, что для него вечерний звон -
 Это смех зрителей, а храм и амвон -
 Театр и подмостки эстрады.
 И чуть ли не в позу героя Эллады
 Петросян сразу стал.
 Социализм, как известно, тоже положительный идеал.
 Как же Петросян относится к социализму?
 Не нужно брать призму,
 И без нее видно - из-под корней
 Лезет змея метра длинней
 И на Ленина, на Октябрь шипит.
 Следовательно, Петросян только делает вид,
 Что следует завету Козьмы Пруткова
 Смотреть в корень. На деле же никакого
 Исследования корней не проводит,
 А языком колобродит.
 Он смотрит не в корень, а выглядывает из-под него.
 Заключить можно из чего,
 Что это липовое чучело,
 Как бы оно свои глаза ни пучило,
 Стремясь их выдать за увеличительные линзы иль лупы.
 Кто своими руками не щупал,
 Уверить вас смею -
 Под липами нередко водятся змеи.
 Вылезла змея, выела голубей и ворон,
 На Петросяна слетевших со всех сторон,
 И те вернулись к публике уже змеями, а не птицами -
 Публика ушла с концерта с мудрыми лицами.
 Значит власть Горыныча еще более возросла,
 Ибо он скорее побоится Осла,
 Чем этой толпы,
 В которую мудрости вбиты столпы.
 Следовательно, Горыныч выпустил Петросяна
 Два часа болтать с телеэкрана,
 Чтобы тот, используя сатирика имя,
 Горынычев прах на Чучело вымел,
 А ложе Змея пухом устлал.
 Даже упавшее было перышко он затолкал
 В перину, совершая поклоны.
 Что там у звезд нынешнего политического небосклона
 Красуется на макушке?
 Да это вовсе не звезды ведь, а гнилушки!
 Они кажутся звездами в темном лесу.
 Колупните - нет, не пальцем в своем носу! -
 Колупните трухлявые пни каким-нибудь колом!
 Вот на что болтуны петросяновой школы
 Птиц пернатых сажают!
 Потому-то и окружают
 Мусорки нас повсюду.
 И от каждой мусора груды
 Вонь за версту.

 Вернемся, однако, к Кроту.
 Когда Крот коньяком заправился,
 К Ивану снова отправился.
 Иван не только был жив,
 Но стопку листов на стол положив,
 Писал на них что-то.
 - "Ага! - зашипел Крот, - занят работой?
 А что пишет? Ну-ка на стол залезу!
 Мне там быть теперь - до зарезу!"
 Крот забрался на стол кое-как,
 Руки развел: - "Ремонтирует свой чердак!
 Вот он - Органчик Щедрина!
 Эта его писанина
 Тоже есть лицо дурака.
 Чернил тут пошло, наверное, река!
 Вот я, понимаешь, рукой своей твердою
 Ткну Ивана в чернила мордою!
 Понаставлю здесь кляксы!
 Он словно рисует баксы,
 Только нет здесь портрета мужа.
 Я покажу, кто России нужен!
 Он у меня узнает,
 Что побеждает -
 Зло или добро!"
 Крот ухватился за перо,
 Но оно тут же его повалило,
 К бумаге прилепило,
 И он пополз по листу,
 Подобно глисту,
 Но ощутил на себе иванов взгляд
 И замер, изогнув толстый зад.
 А Иван прошептал: - "Вот досада!
 Снова переписывать надо.
 Сиди, опять поправляй,
 Дурака здесь валяй".
 - "Кого это он назвал дураком?
 Вот я соколика сейчас поймаю силком!" -
 Крот приподнялся,
 Снова за перо ухватиться было собрался,
 Но оно вдруг в чернильницу его окунуло
 И там стряхнуло.
 - "Цапля, понимаешь, а не сокол!"-
 Крот как сибиряк заокал,
 Барахтаясь в чернилах.
 Потом собрал силы
 И за перо ухватился опять:
 - "Не так-то просто, понимаешь, меня убрать -
 Дерьмо не тонет!
 Сейчас он на бумагу меня уронит!
 Он у меня, понимаешь, узнает,
 Что побеждает -
 Добро или зло!"
 Кроту опять повезло,
 И ему удалось поставить еще несколько пятен.
 Теперь, надеюсь, понятен
 Вам его план?
 Он хочет, чтобы Иван
 Стал воплощением Киселя,
 Который вихрится, точно сопля,
 Вздымается червячком к Плоду,
 Находит пятнышко и вмиг породу
 Его взрывает и изнутри
 Все выедает в секунды три.
 Но Иван сумел соблюсти меру
 И в голове лелеять химеру,
 Будто искусство может быть без изъяна,
 Не захотел. Так что Ивана
 Крот не поймал на этом.
 Ползать, как то делают критики-эстеты,
 Равнодушные к жизни,
 Этаким слизнем
 По слогу, по стилю -
 Значит и впрямь представлять собой простофилю.
 Некоторые же критики,
 Искусствоведы-аналитики,
 Возомнившие о себе много,
 И сами пишут слогом
 Довольно-таки топорным.
 Но хуже всего, когда в словах из-под корня
 Жало змеи торчит,
 Что-то мудренькое шипит,
 Полагая к тому же, что это ново, а не старо.
 Иван встал, воткнув в чернильницу перо,
 И Крот оказался в ней, как джинн, закупорен.
 Впрочем, вопрос этот спорен:
 Иные сатирики утверждали,
 Что и после Крота видали.
 Весь в чернила он был обляпан,
 На голове нес не пень, не шляпу,
 А была там лепешка коровья.
 Жалуясь на здоровье,
 Величал он себя дураком.
 Этот метод уже нам знаком.
 Только здесь Крот не чудил,
 А, сам того не зная, истину подтвердил.
 И не стоит подобным метаморфозам дивиться.
 Нам диалектике еще учиться, учиться, учиться.

 Диалектика для Гегеля означала
 Критику, опровержение и уничтожение своего начала.
 Наступит время, и сора не будет.
 Следовательно, и сатиру народ забудет.
 Но останется юмор.
 Никто не станет, подобно Беркли иль Юму,
 Считать весь мир своим я,
 И единая всех людей на земле семья
 Не установит для смеха каких-то преград.
 Чужой шутке любой будет рад,
 Поскольку смех этот будет беззлобным.
 Здесь я счел бы удобным
 Подвести черту моему рассказу.
 Думаю, что Кащея-пролазу
 Я изобразил здесь в общем правдиво.
 Пусть птицы решат, где большее диво -
 Болтовня Жванецкого, Хазанова, Петросяна
 Или мой рассказ про Ивана.

 ~/~/~
 1993 год

 КОНЕЦ