Два заката

                В закатном страстном расставанье
                С минувшим днём
                Прощанья ль больше? Обещанье?
                Надежды ль встретиться, потом?


       Он сидел на высоком берегу маленькой безымянной речки. Предзакатное солнце слепило глаза, и было жарко.
       Пешее путешествие с мольбертом и удочками продолжалось уже несколько дней. Он загорел и, кажется, немного похудел. Ночлег было найти нетрудно, его охотно принимали в деревенских домах, возле которых обычно рылись куры, и пахло навозом. Если было тепло, он устраивался в своём спальном мешке где-нибудь в саду или на сеновале.
       Так хотелось передать этот тёплый прозрачный зелёный цвет листвы, пронизанной солнцем! Но пейзажи всегда выходили какими-то сероватыми, не было в них этой жизни, этого чувства уходящей земной прелести, грусти, непонятно о чём.
- Издалека? – услышал он приятный голос и, оглянувшись, увидел женщину в выцветшем ситцевом платье и четырёх коз. – Места у нас красивые.
- Рисую, - ответил он. – У вас ночлега нельзя попросить? Я заплачу.
- Ночуйте, что же. Вон, через овраг мой дом крайний, показала она. – Коз подою, молока дам, хлеб сегодня пекла. Приходите через часок?- сказала она и пошла к деревне, помахивая веткой и покрикивая на свою компанию.
       Он пришёл через час и сразу же почувствовал запах свежевыпеченного хлеба и ещё чего-то особенного, чем пахнет только в деревенских домах. На столе стояла кружка молока и на вышитом  полотенце лежал тёплый хлеб.  Вкус его напомнил ему детство, бабушку и ещё что-то родное и близкое, что он не мог отчётливо вспомнить.
- Бог дал лето хорошее,- сказала хозяйка, подвигая к нему крынку.

       Перед тем, как залезть на сеновал, он ещё раз подошёл к реке. Течение её было медленным; но она всё же издавала иногда тихие плещущие звуки. На поверхности воды отражались склонившиеся ивы. От заката осталась только узкая багровая полоса далеко на другом берегу, а с другой стороны на небо уже высыпали первые звёзды. «От чего в городе мы никогда не видим таких звёзд? – спросил он себя и тот час же ответил, - Ах, да! Смог, транспорт». Когда возвращался, трава отсырела, и кусали комары.
       Проснулся он на рассвете от тяжёлого сна, в котором горько и безутешно плакал, и долго ещё лежал, глядя в окно на крышу сарая и испытывая щемящую жалость к себе, к умершим родителям, к жене, которую любил когда-то, и ко всей этой прекрасной тихой и безответной земле. Встав, он перешёл росистый луг и окунулся в холодную воду небольшой речки.
   Хозяйка была уже на ногах. Сегодня на ней была чистая выбеленная блузка с воротом, вышитым красными ягодами. Она подала ему завтрак: огурцы, яичницу, картошку, молоко. Была она статной и стройной, и веяло от неё теплом и надёжностью. Только сейчас заметил он, что она красива той возвышенной и простой крестьянской красотой, которую придают печаль и пережитое. «Как хорошо было бы остаться здесь с ней навсегда, жить этой обыкновенной жизнью, писать что и как ты сам хочешь!» - подумалось ему. Он поднял на неё глаза, и она улыбнулась ему тепло и открыто и, когда встал из-за стола, погладила по щеке своей чуть шершавой ладонью.
       Надо было уходить; но он остался и снова долго писал на берегу. И опять пылал закат, и о чём-то нашёптывала река.
       Его влекло к ней всё больше. Когда он наблюдал за её движениями в хлопотах по хозяйству, она чувствовала это и, вероятно, ждала… ждала чего-то. Любви? Грубой мужской ласки? Он не подошёл к ней, а, поблагодарив, отправился на сеновал и утром, оставив на столе деньги, ушёл совсем. И, когда шёл сначала берегом реки, потом полем по краю молодой берёзовой рощи, чувствовал себя легко и молодо; но примешивалась к его чувствам какая-то грусть, сожаление о том, что не сбылось и не могло сбыться.