Б. Лесьмян. Кукла

Мои бусы к замирью скользят, будто змейки;
Складки платьев моих, как могила, глубоки.
Я люблю этот лак духовитый и клейкий,
Что румянит мне смертью бесцветные щеки.

Я люблю, если мир задневел светозарно,
Я ложусь на ковра расписные узоры,
Где невянущий ирис, бесплотная сарна, –
И пылится мне вечность из плюшевой шторы.

Я девчонке мила тем, что нет меня въяве;
И когда из безбытья к ней на руки сяду,
Что-то мне говорит – и, почти не лукавя,
Ожидает от куклы услышать тираду.

Ворожит мне с ладони, что в месяце мае
К занигдетошним странам сумею шагнуть я –
И, бродягу юнца по пути обнимая,
Обниму вместе с ним бездорожье-беспутье.

На земле и на небе – мне надо беспутий,
Чтоб, когда у судьбы окажусь я опале,
Удалось перебиться уже без печали –
Без надежды – без смерти – без собственной сути.

Я почти Гуинплен. Я смеюсь до покату.
Я читала ту книжку: хозяйка-разумка
Обучала читать так, как учат разврату,
Я полна новостей, как почтовая сумка.

Сочиню я роман со своей героиней –
С Прадорожкой, ведущей к прадревней Прачаще, –
И укрыла там кукла в трущобе молчащей
Свою тминную душу, и облик без линий.

И зовет беспрестанно то Папу, то Маму:
«Мама» – это о смерти, а «Папа» – о гробе.
Над кормушкой пустот свои сны узколобя,
Усмехает уста, как разверстую яму.

И прикатится к бездне моя Прадорожка,
И покончит с собой, как велели туманы...
Занапастится кукла, смешливая крошка,
Ничего не останется – только тимьяны.

Так на что же писать? Сказки вышли из моды,
Словно фижмы из радуги!.. Надо молиться...
Посерела душа, и серы огороды...
Ну а мне еще есть – кукляная больница!

В прободенную рану мне вляпнут замазки,
Налощат мне губу тошнотворным ухмылом –
И поставят в окне, чтобы милым-немилым
Я прохожим стеклянные строила глазки.

Упадет мне цена, позабудут о куклах –
И, когда уже мрак преградит мне дорогу,
Две ладошки моих, по-черпачному впуклых,
Протяну к не за куклу распятому Богу!

Он поймет, – сквозь ухмылку – как трудно, как сиро
В это как-бы-житье выходить на просценок, –
И к бессмертью на пробу возьмет за бесценок:
За единую слезку загробного мира!