Двойник Ассоциации

«Двойник» (В.Фокин, 2005)
Петербургская поэма. Ф.М. Достоевский.
Театр им. Пушкина
Ассоциации…

С развитием действия, усилением эмоционального напряжения и все большим погружением зрителя в угнетающую мрачность Петербурга Достоевского, последовательно возникают три основные ассоциации.
Первая связана с «Тенью» Г.-Х. Андерсена и «выросшей» из неё одноименной пьесой Е.Л. Шварца, в которых одной из наиболее острых проблем ставится существование (и – главное – проявление, заявление о себе во всеуслышанье, своеобразный бунт) потаенной, скрытой от поверхностного взгляда обывателя, растворенной в сумеречном сумбуре дней, безудержном потоке однородных событий, второй натуры, не проявленной ранее сущности, темной стороны личности – собственно Тени. Появившись на свет с «хозяином», пройдя с ним путь в несколько десятков лет, разделив мысли, надежды, мечты и даже влюбленности, но однажды почувствовав собственную силу, она становится материальна, и, быть может, более реальна, чем бывший её владелец. Простоватый наивный ученый, желающий сделать мир прекрасней, но не придумавший до сих пор как, менее привлекателен человечеству, которое он решил «осчастливить», чем изворотливая и – по необходимости – услужливая Тень; она оказывается желанным гостем в обществе себе подобных (но людей): ответственным исполнителем, прекрасным министром, выгодной партией Принцессе – и, наконец, просто приятным собеседником. Заняв в этом мире – где только можно было – место Ученого, Тень не решила остановиться на этом – наоборот, она, выказывая чудеса хитрости, лицемерия и жестокости, стремиться выжить «хозяина» со свету и - … Ученый казнен. Ему отрубили голову.
 [Главный герой «Двойника» (Яков Петрович Голядкин) в итоге теряет разум – но, впрочем, есть ли отличие?]
И в «Двойнике», и в «Тени» наиболее удивляет то, что герои с легкостью, со свойственной им открытостью, наивностью (и, быть может, проявляя в том недалекость) принимают своих «двойников», стремятся узнать их ближе и завязать дружбу, определяя тем самым свою судьбу.
 Следует отметить, что Тень и Двойник появились в минуты слабости, моменты отчаяния – и Ученого, и Голядкина. Первый, не имея возможности узнать, кто живет в доме напротив и радует его ежевечерними появлениями на балконе (вдруг это и есть Принцесса?), позволил себе мысль: «А если бы тень ожила!..». Что та и сделала и, в последний раз выполнив просьбу «хозяина», выяснила: точно, Принцесса.
 Господин Голядкин, чуть было не разжалованный по службе, получив к тому же отказ на просьбу о встрече с отцом возлюбленной – Клары Олсуфьевны, возвращаясь домой, на Невском проспекте заметил в толпе Двойника.
 Характерно и то, что, как было отмечено выше, общество с большим желанием, вниманием и теплом принимает не человека (кого бы то ни было), а его чуть измененную копию – тень, двойника, отражение – не важно, как называть. Главное – с ними удобней, выгоднее и проще. Тень сумеет подстроиться под течение жизни, под установленные и царящие законы и нравы, как подстраивалась когда-то под свет солнца – тусклый ли, яркий; под каким углом ни падет луч – тень остается тенью. И Двойник оказался похож не только на своего прототипа, но, в отличие от самого Якова Петровича, и на всех персонажей, окружавших последнего [как ни пытался Голядкин все-таки доказать, появившись в начале спектакля в центре зала, внезапно поднявшись со зрительского места, что «Господа, я такой же, как все!» - ему никто не поверил, уж слишком бросалось в глаза отличие].
 Еще одним сходством (теперь уже не сюжетным, идейным, а визуальным) «Двойника» и «Тени» (в постановке Т. Казаковой, 2003года) является световое решение спектаклей. И в том, и в другом при появлении Тени-Двойника сцена и зрительный зал озаряются красно-кровавым, пламенным, волнующе и тревожно
 мерцающим светом – крупной, в полнеба, полной луны (в «Тени») и полусотни свечей (в «Двойнике»).

 Вторая ассоциация связана с «Шинелью» Н.В. Гоголя. Пусть не главным мотивом, но присутствие которого ощутимо, является тема «маленького человека». На мысли об этом наводят не только (не столько)
 незначительность, даже совершенная ненужность и не важность, Голядкина в кругу сослуживцев, друзей (а есть ли такие?), знакомых, его духовная близорукость и прочее, прочее, а – даже в большей степени – появление малышей, карликов: расхаживающих по сцене, подающих револьверы и совершающих другие (порой забавные) действия, выглядывающих из-за спин героев – и не имеющих иного предназначения, как быть символом.
 Интересен тот эпизод, где санитары спешат (со смирительной рубахой) к измученному и оказавшемуся неспособным доказать свою «подлинность» г-ну Голядкину, а Двойник торжественно провозглашает: «Гоголевскую шинель Якову Петровичу!». И тогда даже местный «дурачок», камердинер Голядкина Петруша, минуту назад – босой, без штанов, с бубенцом на шее и неизменной (чуть искривленной и диковатой) улыбкой на лице, за мгновение преобразился: на нем уже и парадный камзол, и на вид он серьезен. И только Яков Петрович теперь – сумасшедший. Петруша ласково на него смотрит, с укоризной, но понимающе, подходит ближе (кажется, освободит из пут?) – и затягивает узел сильнее…

… Танцующие чиновники, их жены (в платьях, усыпанных розами), вышагивающие по-птичьи, кудахчущие, щебечущие; Петруша, звонящий в колокольчик, смеющиеся карлики; «Его Превосходительство», ухающий как филин и (испугавшись новых вестей) кричащий попугаем; Двойник (скинув парик, он поет и играет на аккордеоне); господин Голядкин, связанный санитарами, беспомощный, униженный, потерянный; зеркальные стены, зеркальные двери, открывающиеся то тут, то там, отражающие пламя свечей, зал, героев; отражения сливаются воедино, разбиваются на сотни осколков, исчезают и появляются снова – невыносимый хаос. Сумбур. Дьяволиада. ( Вот третья ассоциация – и связана с повестью М.А. Булгакова).
 Зрители – теперь внутри действия, в эпицентре, на балагане, будто на дне преисподнии, ищут свое отражение в зеркале сцены – но где оно было, уже не найти; лучи пробегают по лицам, смешивают их выражения в темно-багровом отсвете…
 Раздается крик [герои замирают, загорается главная люстра; кто же кричал – Голядкин, не выдержав, не дождавшись конца вакханалии?]. Головы нервенно поворачиваются, взгляды ищут прервавшего представление. Смущенный юноша в ложе, поднявшись, неуверенным голосом начинает: «Господа, я такой же, как вы!..». Но его выводит из зала появившийся рядом человек в черном.
 Зрители в недоумении – кто это? Актер? Хулиган? Сумасшедший? – «Господа, я такой же, как вы!». Над этим стоит задуматься.