Последняя секунда

Система в центре с желтою звездой
Плывет у дальних мира перехлестов,
У звездочки, в системе мелкой той
Планета есть, а на планете – остров.

А на планете, острове на том
Лежит и млеет городишко сонный,
Светила восходящего лучом
С востока, как обычно, освещенный.

Под стрелами из арбалетов дня
Ночь отступает, прячется в овраги,
И чуть качаются устало, без огня,
Фонарики из рисовой бумаги.

Но город спит, витает среди снов,
Видения несут его как щепку,
Зажмурены еще глаза домов
Ресницами-циновочками крепко.

Из света в тьму и вновь из тьмы на свет
Трех местных речек сонное журчанье
Несет обрывки памяти-газет
В воде зеленоватой подсознанья.

Наседка спит, в наседке два яйца
Спят притулившись, спят запанибрата,
Дороги спят, у каждого крыльца
Приткнувшись как усталые щенята.

В узорах из старинных якорей,
Бел, призрачен в предутреннем тумане,
Чуть вздрагивая, спит бумажный змей,
Забытый кем-то в парке на поляне.

Спит потолок и пол, спит дверь, засов,
И покрывала на кроватях сонных.
И люди спят во чреве всех домов
Сном праведным младенцев нерожденных.

Идет с востока пламенный колосс
И попирает океан ногами,
На запад гонит Солнца яркий пес
Ночную кошку с лунными глазами.

День наступает, ночь переборов,
И засыпает тьма в лучах восхода,
С заплатами из круглых облаков
Укрывшись покрывалом небосвода.

Подзвездный сумрак - смоляной баран,
Мыча, за кошкой медленно уходит,
И сердце города – старинный ветхий храм -
Удар свой первый тихо производит.

На тишине как на воде висит,
Негромок, но всем городом услышан, -
Звук гонга, чуть от холода дрожит
Среди ветвей пятисотлетних вишен.

От гонга пробудившись и взглянув
На город вниз, бог мира и участья,
Бросает, полной горстью зачерпнув,
Бумажных журавлей людского счастья.

Летят, в неслышном клекоте поют
Над реками, сквозь улицы у зданий,
И людям всем журавлики несут
На крыльях исполнение желаний:

Всем старикам – заботливых семей,
Их детям  - пару в точь по зодиаку
По лунному.  А детям их детей  -
Огромную пушистую собаку.

Но на восток взгляни, не на зенит,
Где шар небесный горизонтом вспорот,
Войны и гнева злобный бог глядит
На журавлей летящих и на город.

Через минуту все одарены
Счастливой будут легкою судьбою...
И богу мира темный бог войны
Сказал с презреньем, смехом и ленцою:

“Что за подарки для слепых котят?
Не знаешь разве – в зависти и склоке,
Раз взявши, люди счастье извратят,
Чтоб умереть в мученьях и пороке.

Тебя проклянет сын, проклянет дочь,
Семья тебя проклянет новой сварой,
Но я тебе могу сейчас помочь
Знакомства ради, дружбы ради старой.

Не надо журавлей, ни суетни,
Не надо тратить бесполезно силы,
Я сделаю, чтоб счастливы они
До смерти легкой, до могилы были”.

И бог войны на огненных крылах
Преобразился заклинанья строчкой
И сделался, свернувшись в небесах,
На город опускающейся точкой.

Проснулся город, тянется, встает,
Снимает со стола свечи огарок,
А точка падает и людям всем несет
Божественную милость и подарок.

Проснулся дом, нора, гора, гнездо,
Вода проснулась в речке-пилигриме.

Все это было за секунду до
Известного момента в Хиросиме.