Городской с ума с шедший

К нему уже давно привыкли, как к местной курьёзной достопримечательности.
Откуда он появился – не знает никто. Да и сам уже забыл, как однажды метельной ночью родила его Большая Медведица, и увидев, кого произвела на свет, всердцах сбросила вниз с Млечного Пути  в сугроб наметённой на век судьбы.

Стряхнув пушистые снежинки с по-девичьи длинных ресниц, и оглядевшись вокруг, выбрался он из хрустящего заточения, улыбнулся собравшимся поглазеть на вновь прибывшего аборигенам, и с головой окунулся в реку под названием Жизнь...

...Всё произошло в одночасье.
Злые языки утверждают, что какой-то ушлый фотограф-любитель, притаившийся в кустах в ожидании пикантного сюжета, случайно запечатлел на плёнку увиденное, и поседел мгновенно, сражённый невероятностью и  в то же время повседневной обыденностью происходящего на его глазах тем вечером...

...Ещё секунду назад держал он её бережно на вытянутой ладони, любовался ей, лепетал бессвязно ласковые слова, и она слушала их снисходительно, благосклонно склонив голову, глядя рассредоточенно во влюблённые зрачки, и думая о чём-то своём.
Из-за курчавых облаков выглянуло предзакатное светило, на миг ударило озарением невнятно жучащую свои бесконечные истории речку, вечно-зелёное, спокойное в своём величии бескрайнее поле, нахохлившийся гребешками сосен к вечеру лес, тяжко позолотило её волшебные крылья.
И в этот момент с протяжным криком впорхнула Синяя Птица с его ладони, обернулась серой летучей мышью на фоне мгновенно темнеющего фиолетового горизонта, и обкаркав его с ног до головы, беспорядочно меняя траекторию полёта, унеслась в сторону резко очерченного жёсткими контурами леса.
Там спикировала на почти лысую болотную кочку, с наслаждением нырнула в затянутую коричнево-красной ряской зловонную жижу, и пропала.

Не веря глазам своим, замер он посреди всколыхнувшегося недобро поля, с открытым теперь уже навсегда в столбняке ртом и застывшим взглядом. Немо кричал в навалившуюся темноту, звал по имени, уже чувствуя, как холодеют руки от осознания невозможности изменить, повернуть вспять Её Высочество - Время. И онемел, и оглох, превратился в одночасье в свою противоположность.
Таким и нашли его утром пастухи - заиндевевшим в нелепой позе, как пугало торчащим среди помертвевшей травы...

   Им пугаю детишек. Смотри на дядю, будешь плохо кушать – станешь таким же худосочным, как он!
 Обожает цветы. Дарит их по поводу и без повода всем: шикарным девушкам, выставленным на продажу в мерцающих ультрафиолетом витринах, старушкам-одуванчикам, пролетающим сквозь него на блестящих велосипедах, проходящим мимо гордо мамашам, и тем, кто ими ещё только будет когда-нибудь. Обязательно будет.
 Его даже любят по-своему, выкидывая из окон слащавые объедки жалости, и реже подсохшие корочки сопереживания.
Только он об этом не знает. И поёт себе целыми днями свою бесконечную печальную песню.
 Живёт в хибаре, сляпаной из картона, найденного на городской свалке, но свято верит, что это и есть его хрустальный дом.
 Постоянно моет земляной пол сухой колючей тряпкой, окуная её в придырковатое ведро без ручки и без воды.
 Тщательно вытирает ноги перед входом, и хмурится, когда этого не делают редкие гости и любопытные горожане, без спроса заглядывающие за полог из плетёного камыша. Ему нравится чистота.
 Бреется осколками льдинок, с лёгким треском отломаных с поверхности замерзающих по ночам луж, смотрясь в их зеркальную поверхность. Порезавшись ненароком, долго любуется расплывающимися по льду фантастически-алыми пятнами.
 Вздрагивает, когда слышит раскаты грома или чей-нибудь плач в ночи. Тогда взгляд его становится диким. И бежит, куда глаза глядят, спотыкаясь и не разбирая дороги. Проваливается в ямы с ледяной водой, и снова бежит, задыхаясь, через поле, через ночь, через жизнь.
 Под утро успокаивается и засыпает на ложе из пожухлой травы, вязкого тумана, укрывшись с головой запахом призрачного счастья.
Во сне улыбается кому-то очень знакомому, совсем не предполагая, что наступающий день уже приготовил ему очередной потрясающий сюрприз.

 Но ведь и мы не знаем, что ему уготовано. Так что пойдёмте  баиньки: домохозяйки с научными работниками, слесаря с сантехниками, поэты с прозаиками, коммунисты с неофашистами. Сладких сновидений!
 А я пока пойду осмотрю небосвод. Протру от дымки янтарное блюдце луны, надраю поблекший от звёздной пыли Орион к чьим-то завтрашним прогулкам, напою ночной росой дружище - ветра.
Рассвет так близок, что кажется можно дотронуться до него рукой.
Вот уже розовеет кромка леса, хрипловато отчирикиваются ранние пташки.
 Бегемотное стадо автомобилей, сгрудившихся на ночь под балконом, постепенно разбегается по траекториям, прочерченным первыми солнечными лучами.
 Только тише! Пожалуйста не будите его воинственными выкриками и грязными ругательствами. Пусть поспит ещё немного, не зная, что они предназначены ему, городскому сумасшедшему, на этом празднике смерти.
Пусть. Поспит.
Ещё.
Немного.