Мелькают...

 
 
 1
 
Бывает, в голове мелькают фразы:
Я б никогда такой не сделал шаг,
И никогда не начал пить заразы,
И не поверил в то, что у меня есть враг.
И тут же! Что же вру себе нещадно?
Я столько сделал необдуманных шагов,
А сколько гадости проглатывал я жадно,
И скольких в жизни я нажил врагов.
Нет, это явно было не со мною,
Такого просто не могло со мною быть,
Я отрицательных не выбирал героев,
С такими запрещали мне дружить.
А вспомни, пацанами в хмурый вечер,
Взломав замки, вы воровали голубей,
А вспомни, как ударом точным в печень,
Валил ты с ног, бахвалясь силою своей.
Или залив мозги дешёвым пойлом,
Сидели в парке шумною толпой,
И дружно, ржали словно кони в стойлах,
Ну, а в стране тогда царил «Застой».
Ну, что ты? В это вряд ли кто поверит,
Какой «Застой»? В стране – мир и покой,
На « Западе» - не люди, просто звери,
У нас же - все друзья в стране родной.
Плечом к плечу мы ходим на парады,
Кричим – Ура! Ударникам труда,
И соревнуются бригады и отряды,
И песни звонкие поются у костра.
Мечтаем о космических свершеньях,
Шагая в ритм с огромною страной,
Поддерживаем все, какие есть движения,
Считая их освободительной борьбой.
А классиков Марксизма – Ленинизма,
Штудирует и знает вся страна,
Развенчан Бог, наукой атеизма,
О нас заботится лишь Партия одна.
Стакан воды с сиропом три копейки,
Не полных три рубля – бутылка водки,
И выйдя с фабрики, завода и «литейки»,
Ей заливали работяги свои глотки.
Не может быть, что всё так было плохо!
А кто сказал, что плохо было так?
И отдавали жизнь за Родину, без вздоха,
Под «Левый марш» выравнивая шаг.
Клеймили диседентов мы позором,
Не прочитав, что пишут, ни страницы,
За наказание, взывая к прокурорам,
Позор вам – Сахаров, Аксёнов, Солженицын!
Позор всем тем, кто негров угнетает,
И тем, кто угнетал рабочий класс,
Позор – кто Павлика Морозова не знает,
И тем, кто взносы профсоюзные не сдаст.
Ура! Мы первые в хоккее и балете,
И инженеров у нас больше, и врачей,
А наша Армия сильнее всех на Свете,
И всех счастливее мы на планете всей.
Мы первые в учёбе и науке,
В строительстве, и производстве стали,
А если совесть не чиста, или же руки,
Тем - отмывать их на лесоповале.
Всё делалось с отеческой заботой,
С заботой о советском человеке,
И каждый обеспечен был работой,
И целью – Коммунизм, в грядущем веке.
Сажали в тюрьмы тунеядцев, спекулянтов,
Цеховиков, контробандистов всех мастей,
Пытавшихся уехать – эмигрантов,
И тех, кто слушал « голоса» из – за морей.
Я тоже слушал, средь щелчков и треска,
Где на волне звучали Рок и Джаз,
«Бич Бойс» и «Смокки», «Битлс», «Арабески»,
Магнитофона хрип, Высоцкий, Клячкин, Кукин,
И вальса «школьного» чарующие звуки,
Прощайте школа, мой десятый класс.
 
 2
 
Я не пишу, как в балке возле дома,
Я пятилетним пацаном таскал снаряды,
Кто рядом жил, тем ситуация знакома,
Флажки, милиция, сапёрные бригады.
Я не пишу, о финках и обрезах,
О катакомбах, что внушали страх,
И о родителях, о их несчастных нервах,
О тех, кто подрывался в пух и прах.
Я не пишу о патрулях военных,
О светомаскировках и сиренах,
Как плакала соседка тётка Лена,
Когда соборный двор лежал в крестах.
Нет, мы не плакали в очередях за хлебом,
Грозил Хрущёв в ООН всем каблуком,
И Мир завис, между землёй и небом,
А Кубы гимн, так близок и знаком.
Карибский кризис разродился мирно,
И не нарушен был приоритет,
Но весь «Союз» застыл в команде – « Смирно!»
Тогда Америке мы заявили – Нет!
Наш двор – мальчишек двадцать – тридцать,
А на каникулах, быть может, тридцать пять,
Соседний двор, он – меньше, он – боится!
Они не смеют к нам прийти играть.
Но в комнате культмассовой работы,
По вечерам, туда мы шли гурьбой,
Где моя мама, рукоделья мастерица,
Крутила «Диафильмы», и читала в лицах,
Впитали мы культуры целый слой.
 
 3

Мелькают, уносясь воспоминанья,
Давным – давно, а было как вчера,
И трепет первого невинного свиданья,
И поцелуи в парке до утра.
И первые стихи, и первые аккорды,
И первый опыт отношений половых,
А я мужчина - говорилось гордо,
Что вызывало зависть у других.
Я помню вас, мои друзья, подруги,
Кто жив сейчас и тех, кого уж нет,
Я помню ваши губы, ваши руки,
И буду помнить, пока вижу свет.
И Юрку Стоцкого, и Юрку Беккермана,
Кто мог судьбину им такую предсказать,
И об Андреях, что ушли так рано,
О Людке, Верке, можно книгу написать.
Не буду всех перечислять имён ушедших,
Пусть будет пухом крымская земля,
Застыло время, для сюда забредших,
Здесь мама спит и бабушка моя.

4

Колышет зной бульвар Приморский,
И пляж гудящий городской,
Где лежаков скрипящих доски,
Горячих тел скрывает плотный слой.
Грибки, шезлонги и подстилки,
Зонты и шляпы всех цветов,
Арбузы, термосы, бутылки,
Волна буёк качает ныркий,
Гудки снующих мимо катеров.
Толпа народа возле автоматов,
С такой желанной газированной водой,
А возле лесенок весёлые ребята,
«Начёсы» ждут, носили их когда - то,
Чтобы прыжком «накрыть их с головой».
За ними мы весёлою ватагой,
Сигали в воду, кто на что горазд,
С безудержною детскою отвагой,
Кто больше брызг ей на причёску даст.
Заходит крейсер в бухту величаво,
На палубе стоит матросов строй,
К родному возвратившийся причалу,
И я приветливо ему машу рукой.
Промчатся годы, и я сам вернувшись,
Из стран далёких, где бывал порой,
Стою у планшира, от счастья задохнувшись,
Мой Севастополь - город мой родной!
Утёсом - равелина серая громада,
Собор Владимирский, над головой у «Ильича»,
Толпа встречающих гудит – конечно, рада!
И встреча явно будет горяча.
Мне повезло! Я обошёл пол – Мира,
Я столько видел городов и стран,
И Южный Крест во глубине надира,
Моря глубокие, бескрайний Океан.
Я видел острова, архипелаги,
Проливы и саргассы у «Бермуд»,
А на Гренаде, развлеченья ради,
Ночами мы ловили барракуд.
Я ел кокосы, сам, срывая с пальмы,
Ловил лангустов средь коралловых кустов,
Мне очень хорошо знаком Лас – Пальмас,
А также, вид Нью -Йорковских мостов.
Я много раз пересекал экватор,
И не по книгам знаю, что такое шторм,
Когда броняшкою закрыв иллюминатор,
Вдоль борта пробираешься ползком.
Я видел штиль и стаи рыб летучих,
Акул, дельфинов, скатов и китов,
Я видел саранчи летящей тучи,
Когда мы шли у африканских берегов.
Я провожал закаты и встречал восходы,
Я таял от жары и замерзал во льду,
И изучал влияние течений на погоду,
По три, четыре месяца в году.
Мне хорошо знакомы: скрип лебёдки,
Тот, что порою переходит в вой,
И троса звон и треск плохой намотки,
И дрожь метала где – то под ногой,
И скрежет буя, что идёт вдоль борта,
И палубной команды злая брань,
Порою всё послать хотелось к чёрту,
Но, что поделать?! Это жизни грань.
Мы наливали спирт в граненые стаканы,
И заливали душу - что болит,
За Новый Год, за день святой Татьяны,
По - тихому, чтоб не унюхал замполит.
Мы пили за удачную работу,
Или когда она не ладилась совсем,
За тех, кто ждёт! За то, что любит кто – то!
За то, чтобы домой вернуться всем!
Не все вернулись! Кое - кто остался,
Кто за границей, кто на дне морском,
Кто в «цинке» самолётом возвращался,
А кой – кого вернули нам потом.
Я не пишу о том, как было стыдно,
За ту валюту, что тогда платили нам,
О том, когда становится обидно,
Осознавать какой ты нищий там.
Уделом нашим были распродажи,
Корзины под названием «рой – рой»,
Копались в них и замполиты даже,
Не стыдно? – кое - кто с упрёком скажет,
Но, что – то надо было привезти домой!
Ну, в общем – то везли, и даже продавали,
Кто постоянно в рейсах был, имел «навар»,
А, кто «крутился», на машину собирали,
Не все, для этого особый нужен дар.

 5

Я вспоминаю это всё с особой болью,
Мне жаль Державу, что порвали на куски,
Ту Родину, что предки защищали кровью,
Те, ценности, что были мне близки.
Я не пишу на украинской «мове»,
Той, что насильно стали насаждать,
Я не пророк, но много будет крови,
Когда татары будут Крым «освобождать».
Когда погонят неугодных «русских»,
Они уже готовы объявить джихад,
И ненависть, потоком переполнив русло,
Снесёт хохлов, евреев, всех подряд.
Дай Бог, чтобы всё это не случилось,
Дай Бог, не повторить Чечню,
И уповаю я на Божью милость,
Не дай, случится я его молю.
Мне жаль, что стала не нужна Наука,
Что за границу «утекли» Умы,
Недавно встретил я на рынке друга,
Он гидрофизик, химиком была супруга,
Стоят вдвоём и продают штаны.
Мне жалко стариков - пенсионеров,
Дерущихся за мусорник бомжей,
И что убита в справедливость вера,
И беспризорных голодающих детей.
Мне жаль поляну стадиона «Чайка»,
На ней играть мне в регби довелось,
Не голова у мэра – балалайка,
Под рынок лучше места не нашлось.
Как много безвозвратно потеряли,
Разрушили до основанья, а затем,
Что будут строить? Если б только знали?!
Кто был никем, тот и останется никем!
И пусть мне скажут – это ностальгия,
Да, я тоскую по своим друзьям,
Мне дорог Крым и дорога Россия,
Иначе, стал бы я писать об этом сам!


 Сентябрь. 2004.