Легенда

И прячась с головою от ветра в саван, 
Подолом стирая дорожную пыль, 
В скользящих ладонях всё крепче сжимала 
Икону святого, что раньше хранил. 

Она несгибаемо шла к той вершине, 
Дрожали колени, металась душа.
Но шла, потому что она так решила. 
Пусть так, пусть надломлено, пусть не спеша, 

С рассветом она доберётся до верха 
Той самой, когда-то любимой горы.
Где (ходят легенды) теряется эхо,
И сходятся в тесных объятьях миры. 

И шаг за шагом движения простые
Давались труднее, лишив почти сил. 
И только хранимые в сердце святые
Манили всё выше, закат торопил. 

В преломленном свете крушились надежды, 
И ноги болели от долгой ходьбы, 
Всё выше и выше шагала, как прежде, 
И губы сводило от страстной мольбы. 

А слёзы мешались с дорожною пылью, 
Стирала упрямо их грязным платком, 
В себя лишь верила, но Бога молила. 
Спешила. То шагом, то просто ползком.

Зигзагом разрезала молния небо.
Последние метры, всё круче подъём, 
А вспышки пугают, пугают и слепят.
Не справилось небо. Низверглось дождём.

И медлить нельзя! Это смерти подобно.
Уже подгоняет чуть видный рассвет.
И шаг прибавляет, вздыхая утробно. 
Успеет? Успеет до солнца иль нет? 

Вот место, с заветной табличкой то место. 
И стоптанный круг от смиренных колен. 
Скользя, подползала. Уж саван, как ветошь.
А слёзы из глаз всё сильней и сильней. 

Дрожащие руки воздев жадно к небу, 
Слова повторяла, срываясь на крик:
"Советов не надо, Всевышний, но мне бы
Одно только чудо! Что хочешь, бери!

Твердили мне люди, что ты можешь слышать, 
Что с этого места чуть ближе к тебе, 
Что и с самой-пресамой высокой крыши
Нельзя докричаться до дальних небес. 

Ещё говорили, что ты, Бог, всесильный, 
Но только однажды лишь можешь помочь.
Прошу тебя, Господи! Да, я наивна. 
Спаси его, Боже, не дай сгинуть прочь! 

Взамен, если хочешь, отдам свою душу? 
Себя, если надо, отдам целиком!
Ну, слушай меня, ну, пожалуйста, слушай!" -
Дрожали уста, в горле слёзы и ком. 

Тянуло отчаянье ниже и ниже.
Молчал, словно камень, её адресат.
А тело сгибалось к сырой земле ближе. 
Лишь руки тянулись ещё в небеса. 

И только лишь губы ещё шевелились, 
Молиться и дальше уж не было сил.
А там, на другом конце мира, открылись 
Родные глаза. Так рассвет наступил.

Уже пробивалось чуть робкое солнце.
Под саваном сжавшись, дрожала она,
Не зная ещё, что к живому вернётся,
Стояла сутуло, как простынь, бледна.
 
А сверху на хрупкое, щуплое тело 
Взирал сам Господь, укрывая рукой.
Чуть слышно, шепнув: "Неужели успела?"
Она не ползла, а летела домой.

(апрель 2005 г)