Эпитафия

Старая, старая сука Бальмонт – вечный мертвец в своих траурных багровых лохмотьях, и – гниющий, источающий немыслимый аромат падали Бодлер, и – причудливый до хитровыебанно-сти Лотреамон, и – упивающийся собственным остроумием и спермой Де Сад, и – старая фригид-ная шлюха Шелли, и – Оккам со своей бритвой, отрезавшей последнюю крайнюю плоть человече-ского невежества – обнаживший настоящую истину, и – старина Кант, и – пугающийся своего от-ражения Лавкрафт, и – пугающий свое отражение Блох, древний Готорн, рыдающий над кучкой черных перьев По, вызывающий порывы к рвоте и сонливость Гегель, величественный до безумия визионер Блейк, разложившиеся Хлебников, Бродский и Пастернак, не вернувшийся из очередной прогулки по деревни Толстой и Достоевский, надевающий запачканный кровью невинно убиен-ных старушек фрак, мессир Булгаков, Оскар Уайлд со своим мальчиком-звездой, земноводное – Гоголь, насекомое – Кафка и старина Маркс со своею извивающейся, словно ход мыслей Чарльза Дарвина, бородой, металлически-серый Сталин и прихотливо-персиковый Вольтер, искрящийся Эдисон, Есенин, для чего-то взобравшийся на секретер – словом, все те мертвецы, что были здесь до меня, я посвящаю это стихотворение вам:
Солнце, Небо и Земля!
Вы – мертвы,
А я – живу,
Хотя, сколько буду жить –
Неизвестно никому.
Я – пишу,
А вы все – нет.
Вот такая вот ***ня!