Вечером...

Воздух раскалялся с каждой минутой все больше. Казалось, само пространство закручивается в воронку, увлекая за собой людей, собравшихся в этот вечер, чтобы услышать его. Когда, наконец, психоделическая музыка смолкла, а цветовые пятна перестали изображать на потолке и стенах брачный танец калифорнийских бабочек, раздались возгласы приветствия. Толпа подалась вперед, ближе к сцене. Я – ловец настроения. В погоне за эмоциями оказываюсь в самом центре маленького зала. Пока остаюсь здесь. А дальше можно будет сдавать экзамен на маневренность и пробираться ближе к сцене. Руки и ноги движутся, как у манерной куклы. Приходится согласовывать свои действия с желанием и настроением окружающих. Меньше чем через полчаса они уже будут напоминать единый живой организм, тянущийся к источнику света, словно рой ночных мотыльков.
На миг я представила себе такую картину: плывущие в утробе мирового океана серебристые тела рыб. Редкие лучи света, пробивающиеся через толщу воды, рождают неясные блики на их чешуйчатых боках. Подчиняясь древнему инстинкту, скользят они в поисках пищи меж длинными стеблями сине-зеленых водорослей, увлекаемые порой горячими подводными течениями в сторону от первоначального пути. Появляется хищник. Вся подводная стая синхронно меняет курс движения, не давая агрессору возможность закусить одним из членов их сообщества. Поражает, как точны их движения. До последнего миллиметра, до ломоты в висках. Видение исчезло.
Мои мысли напоминают волокнистую мякоть манго. Жар поднимается вверх от пола и оседает на разгоряченных телах. Кто-то открыл маленькое окошко в углу зала. Жадно ловлю ртом свежий воздух. Туман в голове понемногу рассеивается.
…Звуковые волны многократно отражаются от стен, чтобы в итоге сфокусироваться на стержне, пронзающем меня насквозь. Этот стержень помогает мне держаться; не падать. Не знаю, что ощущают в этот момент другие… Они рядом, но в то же время бесконечно далеки от меня. Замкнулась на своих чувствах. Я не я. Все – я, все – во мне. Все – не я. Причастность-непричастность ко всему происходящему…
…Если бы… если бы я… я… бала собой. Собой была. Была… Звук то пропадает, то появляется вновь. Ничего не могу с этим поделать. Нервная дрожь охватывает мои руки, пробегает от плеч до запястий и замирает последним стаккато на кончиках пальцев. Звук снова пропал, зато зрение многократно обострилось. Начинаю замечать мельчайшие подробности, которые раньше ни за что не бросились бы мне в глаза…
…Иозеф Кнехт играет на твоих висках бисеринками пота. Голос твой дрожит, поднимаясь ввысь, замирает… и падает лавиной, оглушая, придавливая к полу. Тебя называют русским Куртом Кобейном? Неправда, все это ложь. Просто пой мне еще…

Вечер стремится к своему завершению, истончается, словно лезвие кухонного ножа, которое рачительный хозяин затачивает из года в год, не желая расставаться с привычным инструментом, необходимым для священного ему ритуала приготовления пищи.

Разрозненные обрывки фраз. Суетливая толкотня возле гардероба. Организм распался на множество индивидов, тенями разлетающихся в разные стороны. Прохладный воздух. Темнота, рассекаемая фарами проезжающих по Невскому машин. Изъеденная молью луна укутана лоскутами облаков. Захожу в метро. Пять минут на эскалаторе кажутся дорогой в вечность. Почему на меня так влияет подземелье? Сажусь на сиденье в полупустом вагоне, закрываю глаза. Шелест и скрип движущегося поезда давно стали настолько привычны, что почти не воспринимаются на слух. Что-то бьется у меня на запястье, закатываю рукав и вижу, как печать, поставленная при входе в клуб, начинает мерцать в такт судорожным толчкам моего сердца. Через несколько секунд она начинает тускнеть, цвет ее переходит от почти фиолетового к синему, а затем и бледно-голубому. Краситель полностью прошел сквозь тонкую кожу и впитался в вены, отправившись в путешествие по кровеносной системе моего организма в поисках Шамбалы. Пусть будет так.
Усталость последних дней берет свое; снова закрываю глаза. Тысячи разных сознаний, историй и миров живут во мне, борясь за первенство и возможность быть высказанными. Чужие жизни, опробованные мной осознанно или по случайности, волнуются, подступают к самому горлу.
Цепи в моей голове постоянно замыкаются на том или ином варианте развития событий. Шаффлинг? Неведомый регулировщик движения переводит наконец стрелку.
Меня качают волны всех оттенков голубого цвета. Ауум-ауу-ум. А-а-у-умм. Шшшелест. Тихий всплеск. Аууум! На краю сознания постоянно мелькает какой-то образ, окутанный молочно-белыми нитями, как муха паутиной. Повелитель мух? Или сам Голдинг? А-уммм… В переливах этой голубизны начинаю мелькать искры, больно режущие глаз. Когда снова приобретаю возможность видеть, осознаю, что запуталась в каких-то сине-зеленых жгутах. Водоросли! Понимание обрушивается на меня внезапно. Длинные листья оборачиваются вокруг моего тела. Аууу-а-у-м. Откуда-то снизу-сверху-сбоку раскрываются навстречу моим плавникам антрацитово-черные объятия. А-уум…