Шахматы

Когда людям становится скучно на земле, они начинают играть…
Например, в шахматы…
Когда богу становится скучно на небе, он ничем не отличается от людей, начинающих играть…

Вот, только шахматы у него, естественно, Боговые…


-А, привет, Лю, что-то давненько тебя было не видно. Ты как, опять по делу или развеяться зашел?
=Привет, Бо, ну, что ты сразу с порога меня во всех тяжких начинаешь подозревать-то? Просто, вот, мимо проходил, решил, дай, Старика Бо проведаю, а то, небось, зачах там совсем…
-Да, уж, умеешь ты приласкать. Ну, да, ладно, заходи, будь, как дома, но не забывай, что ты в гостях…
=Забудешь тут с тобой… Ну, как житье-бытье, рассказывай!
-Да, какое тут бытие-то? Это у тебя там бытие, у меня тут сплошное существование…
=Что же это так-то, а, брат Бо?
-Так, ты говори-говори, да не заговаривайся, Лю! Какой я тебе «брат»?
=Ну, не горячись, не горячись, виноват, не со зла, ты же знаешь…
-Угу, ты, да и не со зла…
=Да, ладно тебе… Ну, так все же, Бо, чего это ты за существование запел вдруг? Неужели ж, скажешь, у меня веселее, чем у тебя?
-Веселее – это факт…
=ДА, ну… Неужели ж очередь в Рай иссякла? Или Гавврик перестал на пенсию проситься? А этот, как его, опять мой склероз треклятый, ну, что десятого дня тебе философский камень на голову не скинул?
-Ты чего-то путаешь Лю… какой-такой камень? И кто его куда тут мог скинуть, интересно?
=Ах, да… что-то я спутал… наверное, вчера опять новости во сне смотрел… Упс…
-Тааааак, это, значит, пока я тут в поте лица твоего… а ты там, значит, дрыхнешь!!!
=Ну, Бо, ну, дык скука же неимоверная, поневоле заснешь…
-Скука, говоришь? Странно, а я думал, наоборот, у тя там весело, это у меня тут тишь, гладь, да эта самая благодать…
=Ээээ, нет, Братец Бо, это у меня…
-Так, еще раз назовешь меня братцем Лю, покатишься к своей же матери в тар-та-ра-ры, потом будешь обратно проситься, не пущу! Так и знай!
=Ой, ну, что ж ты сегодня такой громогласный-то, Бо?! Прямо, как книжек про Зевса начитался…
-Да, было тут дело… Ну, а что еще делать… Скучно…
=Скучно? А давай партейку мож? Как в старые добрые времена, а, Бо?
-Ну, вот, опять ты Лю… Ну, сколько раз я тебе уже проигрывал, а невинные души страдали! Не буду!
=Ну, подумаешь, Бо, одна единственная душа… зато развлечемся, а?
-Ишь счетовод выискался – одна единственная, одна единственная… в прошлый раз тоже с одной единственной начали… а потом целый полк пришлось отправить на сковородку…
=А все почему, Бо… потому что мы тогда с тобой увлеклись… Ну, с кем не бывает… А сегодня мы с тобой по разику, оп… и по домам! Скучно ж, Бо! По разику, а?
-По разику, говоришь…
=Ага – по разику, и по домам…
-По разику…
=ну, один разик не… упс…
-Ну, Лю, ты совсем уже меры не знаешь!
=Пардону прошу, прошу пардону. Виноват-исправлюсь…
-Нет, знаешь что, давай-ка мы с тобой в этот раз по-другому договоримся, а то знаю я тебя – одна единственная, по разику и по домам…
=ну, а я что, а я ничего…
-не перебивай, Лю. В этот раз так – ты берешь какую-нить из своих душ, я – из своих, наделяем их ангельским обмундированием, как положено, ну, за исключением этой, как ее… инморталити что ли…
=бессмертия, Бо!
-а, ну, да, бессмертия… ну, и без крыльев обойдутся, а то начнут чудить, потом не разберешься, кто прав, кто виноват. Ну, как, идет те такая игра в шахматы?
=а мухлевать не будешь, Бо?
-Нет, Лю, ты меня сейчас выведешь из себя окончательно!
=ой, ну, да и пошутить нельзя даже. Все по-рукам! А то ты, Бо, окончательно заскучал, надо тебя развеивать!!!


Сколько себя помнила, она всегда жила в поиске.
Сначала поиск смысла, потом поиск любви, потом поиск истины. Потом снова поиск смысла, смысла в любви, смысла в истине. И, наконец, поиск самой себя.
Когда ее спрашивали – как ты докатилась до такой жизни, она лишь встряхивала головой и говорила – сама пришла… Ибо техника на тот момент ее развития явно отставала от желаемого…
Кто-то рождается в рубашке, у кого-то прорезаются волосы, 36 зубов… у нее при рождении обнаружились… крылья. Нет, в зачаточном, конечно, состоянии… Скорее похожие на куриные лопатки, но, все же сомнений быть не могло – крылья.
Врачи долго охали и вздыхали, советуя молодой мамаше немедленно сделать операцию – «пока скелет не окостенел», но мама разумно решила, что – «чего Бог послал, тому не миновать»…
Со временем мышцы спины развились, вместе с ними рельеф недоразвитых крыльев заплыл в легкий жирок, и об этой странной особенности напоминали теперь только не в меру выступающие лопатки. Но ребенок рос активным и физически здоровым, и мать перестала думать, а позднее и вовсе забыла, что дите когда-то чем-то отличалось от обычных среднестатистических малышей…

Шло время. Она перебирала дни, как цепочку, людей, как драгоценные камни, но колье так и не хотело складываться правильными узорами. Учебника же еще никто не написал… Те узоры, что были выведены в пособиях и практических трудах, почему-то при всех возможных вариациях из драгоценных камней и золота моментально превращались в бисер… «Метать бисер перед свиньями»… Она уже не помнила, что означает сие любимое выражение бабушки, но точно усвоила негативное его значение.
Метать бисер ей не хотелось…
Ей хотелось отыскать свое место в этой жизни и жить в нем до тех пор, пока не станет ясно, что пора искать новое…
Но, поскольку, найти даже это самое свое пока не удавалось, то она была в извечном поиске и даже изредка мечтала, что, вот, если найдет это самое свое, то, наверное, все же осядет, позволит себе разлениться, и останется в нем навечно… Ибо жить так, как она, означает обречь себя на вечные поиски…


Он жил давным-давно. Он уже не помнил, ни когда это было, ни даты, ни места, ни времени. Просто знал, что пришел сюда давным-давно и должен исполнить какой-то, позабытый им ритуал, прежде, чем снова сможет уйти.
Так он и жил.
У него непременно должно было быть рождение. Ибо так бывает у всяких. Но его он не помнил. Рассказывали же ему так мало, что он перестал задумываться об этом, а вскоре и позабыл сам факт своего рождения.
Дни протекали за днями. Он искал философский камень.
Нет, вы не подумайте, он не был сумасшедшим.
И прекрасно понимал, что само сие понятие абсурдно. В конечности обычного булыжника нет никакой философии. Конечно же, он, в отличии от древних алхимиков не стремился вывести формулу золота или, как древние архитекторы, не пытался из глыбы бесформия извлечь божественную форму.
Он просто жил. Тянулся к знаниям, к множеству из них. Отбрасывал ненужные и снова искал свой камень.
Я памятник воздвиг себе нерукотворный…
Где-то далеко в веках кто-то когда-то вывел эту формулу, и, вот, теперь, он считал себя обязанным найти способ дать ей рождение…
Но пока у него все не получалось и не получалось. И он даже было решил поиспытывать отчаяние, но вдруг понял, что от него лишь болит по утрам голова, появляются морщины на лбу и уходит светлая память.
И он перестал отчаиваться. Однако, и предаться счастью не спешил.

Так они и жили.
Каждый в своем мире.
До того момента, как Старик Бо и Лю не решили сыграть партейку в шахматы…

Ему вдруг стало плохо. Нет, не так, как в прошлый раз, когда потом выяснилось, что у него, никогда не болевшего, вдруг поднялась температура…
И не так, как тогда, когда он наступил на обнаженной душой на ядовитый шип, который потом долгие месяцы миллиметр за миллиметром пришлось выдавливать из себя, несмотря на диагноз врачей, которые пророчили ему так навсегда и остаться калекой…
Болело внутри. Болело изнутри. Болело везде.
Вот, так вот просто – болело. Боль бывает разной. И каждую боль можно описать, если ты с ней уже встречался, если ты примерно представляешь причину, следствия и месторасположение этой боли. У меня болит желудок, ага… это значит, что, проведя мгновенный анализ, мозг добыл из глубин памяти все необходимое для диагностики – анатомическое строение, причины и следствия подобной боли и, что самое интересное, память миллиардов поколений о том, что есть боль желудка…
Но как быть, если просто болит. Болит и невозможно описать словами.
Наверняка знаешь причину, и все же не способен продиагностировать ее…



Она проснулась в холодном поту. Чего-то не хватало. Ей чего-то вдруг стало не хватать в этой ночи.
Солнца? Луны? Звезд? Кислорода? Памяти?
Все было на месте.
Все. Вроде бы.
Все, да не все…
Чего-то явно не хватало.
Она перевернулась на бок и ощупала себя всю, начиная с лица и заканчивая кончиками пальцев. Абсурд.
И все же, она чувствовала, что что-то не так. И это что-то нужно искать внутри, а не вовне.
Так и есть… Проведя по спине, она почувствовала неизвестную доселе гладкость.
Ни одна женщина, либо мужчина не удивились бы, проделав такую простую операцию, и не найдя никаких рубцов и отклонений. Может быть, как в том анекдоте – улыбнулись и подумали – ах (ох), какая я худая (худой)… Ни одна… но только не она…
Да, эти крыльевые зародыши были практически незаметны… но они ныли в плохую погоду, они жарили, когда у нее поднималась в детстве температура, они облезали изнутри, когда она слишком долго оставалась на открытом солнце, в очередной раз забывшись о какую-нибудь романтическую натуру…
Зуда не было…
Обычного, привычного ей по ночам зуда в районе лопаток, не было…
Ей бы обрадоваться – экая невидаль, пропало то, чего все-равно не имела, и что, тем более, могло единожды перерасти в какое-нибудь подобие горба, например…
Надо было бы радоваться… но почему-то ей просто стало страшно…
Также, как проснулась, она вдруг упала в глубокий сон. И ей снилось, что она испытывает невыносимую усталость, как будто ей пришлось веками разрабатывать породу в руднике или вспахивать безграничные земные просторы…


-Лю, опять ты мухлюешь, тебя на секунду нельзя оставить одного!
=Где я мухлюю? Нет, ты скажи, Бо, ну, где я мухлюю?!
-да, вот здесь! Вот здесь только что был факт из Ее жизни, и на тебе… уже стоит факт из Его жизни! Тебе не стыдно, Лю? Ты что же думаешь, что я буду потакать твоей натуре? Тоже мне нашел оправдание…
=Ну, Бо, ну как ты мог такое про меня подумать!!! Несмотря на мой склероз, я абсолютно точно помню, что здесь был именно Его факт!
-Не зли меня опять, Лю, или очень об этом пожалеешь!
=Ну, Бо, ну, вот, ты опять… пользуешься своим положением. Ну, хорошо, ставь свой факт! Но учти, это ты неправ и сам нарушаешь цепочку событий! Ты же знаешь, что происходит, когда кто-то нарушает цепочку событий, Бо?!
-подумаешь цепочка! Эка невидаль! Сам нарушу, сам исправлю, в крайнем случае! Тьфу, Лю! Нет, экий ты нахал… еще и грозиться… да, если б не я, там все давным-давно запуталось из-за тебя!
=а там и так уже все запуталось… все, молчу, молчу…. Твой ход, Бо!


Крыльев не было. Они пропали. Как будто их не было никогда.
Она не поняла, что же именно с ней произошло. И хорошо это или плохо. Но порою факты приходится принимать, как они есть. Просто принять. Не придавать значения и передавать его, но принять и смотреть, где этот факт найдет свое место.
Она давно поняла, как это важно – для всего в жизни найти его место.


Ему показалось, что он повстречал ее случайно. Нет, конечно, он не верил в случайности, но в миллиардный раз, проходя мимо человека, он усвоил простое правило – если человек не задерживался в его жизни надолго, значит, он был в ней случайно. И это всегда оправдывало себя.
Он любил людей на расстоянии. Впрочем, они отвечали ему взаимностью.
Встреча была мимолетной, как всегда болезненной, а расставание, как всегда легким. Почти все его встречи и расставания были такими…

Шло время, они забыли друг про друга…
Видимо, на небесах наступило время обеда…

И, вот, однажды, к нему снова вернулась та боль. Та самая боль.
Его ломало, гнуло, коверкало под ней. Он выл и не знал, как выскользнуть из ее цепких лап. Ему вдруг за многие тысячелетия стало в первый раз по-настоящему страшно.
И это погнало его к людям…

Первое, что он увидел – были ее удивленные глаза. Он хотел по привычке оттолкнуться и пойти дальше, но что-то не пускало его, что-то вдавило его в подушки и, словно бы, приковало вечностью к земле…
Он попытался повернуть голову. Ему удалось.
То, что он увидел, было гораздо страшнее той боли, которая привела его сюда…
На свой незаданный вопрос он незамедлительно получил ее ответ – мои крылья…
Контрастируя с его лицом, люминесцируя в сумерках, два четко очерченных крыла безвольно лежали вдоль его тела…
Но как?! – его вопрос был, как горький напиток, в котором смешались и яд прожитого одиночества, и горечь непокоренных вершин, и боль отвращения…
Не знаю. Прости, я не знаю ответа. – она была раздавлена. Это были ее крылья, это она знала наверняка. Но как, как возможно такое? И, главное, что теперь с этим делать…
Ты можешь сесть?
Кажется, нет… он сделал отчаянную попытку, но крылья были слишком тяжелы, и он совершенно ими не владел.
Нет.
Плохо. – да, она всегда находила самые неподходящие слова в утешение…
Ну, почему мне?
Значит, так надо.
Кому надо? О чем ты вообще? – она прикусила язык. Спорить о том, чего не знаешь – бессмысленно. Говорить с тем, кто знает больше тебя – глупо.
В вопросах веры она была маленьким ребенком, единожды поверившим. Но личные примеры хороши лишь в уборке квартиры. Попробуй убедить взрослого человека, что мир вовсе не является тем, чем он является…

Дни шли за днями… Ему то казалось, что он начинает понимать структуру и механику этих крыл, то, вдруг, наоборот, он впадал в уныние, потому что вдруг оказывалось, что это не он сдвинул крыло, а она забыла закрыть окно, когда ночью прошел ураган… И, правда, комната напоминала поле боя, хотя еще минуту назад он совершенно не обращал на это внимание…

К нему снова вернулось отчаяние. Он снова стал уходить в себя и проклинать свою мелочность и бессилие. Его глаза высохли и стали покрываться сеткой неровных морщин.

Веселый Лю должно быть снова мурлыкал свою любимую песенку, раздражая тем самым Старика Бо.

Однажды утром Она не узнала его. Вместо иссохших глаз и почерневшей кожи, на фоне белесых крыльев, на нее смотрел ребенок. Улыбающийся, светящийся светом водных огней и матовым блеском мириады зеркал.
Ребенок протянул к ней руку, как бы призывая разделить с ним свою радость – я летал!
Ее сердце больно сжалось.
Я летал во сне! – его улыбка была триумфом. Она улыбнулась в ответ, привычным жестом умыла разбросанные крылья и тихо ушла, пока он, упоенный своими ощущениями, передразнивал стайку птиц на подоконнике…

Она ушла далеко. К реке. К воде. Слезы катились из глаз. Она не знала почему.
Руки сами обхватили девичий стан. Прикрыли двумя длинными кистями то место, где когда-то были нелепые бугорки куриных лопаток…
Слезы ее стали горьки. Ее душил смех. А отражение улыбалось ей опущенными уголками губ…
Она покинула себя только лишь на рассвете.


=Слушай, я проголодался, Лю. Не отложить ли нам эту партию на следующий раз? Что-то в этот раз ты не торопишься мне проиграть.
-Да тебе и проиграть-то невозможно… упс… я не это имел в виду…
=имел – не имел, а я есть хочу, да, и дела накопились опять.
-Нет, Бо, я потом не знаю, когда у меня снова свободная минута выпадет. Давай, уж, так и быть, эту партию доиграем по-быстрому, и по домам. Давай уже, хватит вечность продумывать – не корову проигрываешь!
=вот, то-то и оно, Лю, что не корову…

День за днем она наблюдала, как он учится управлять крыльями…
Как он делает первые робкие движения опереньем, как начинает напрягаться каждая мышца под его невыверенными еще движениями. Как он становится все сильнее и сильнее, и все терпеливее в этом своем желании.
Она грустила за него, она печалилась и радовалась вместе с ним. Но где-то там, глубоко в недрах, что-то продолжало сопротивляться. Что-то древнее, как первый день сотворения.
И порой, по неясной даже для себя причине, она убегала, она садилась на берегу и все повторялось вновь…
Шли дни, он больше не разу не видел того сна. И мрачнел все больше. Ему все казалось, что он недостаточно напрягает себя, что крылья не желают его слушаться, что все прошлые накрепко приковали его к постели.

Ей нечем было возразить или успокоить его. Она не знала ответов на эти незаданные вопросы.
Иногда она просто приходила среди дня, чтобы смотреть, как он спит. И ждать, когда, проснувшись, он снова будет печалиться и грустить, и рассказывать ей о том, что он снова не увидел того самого сна…

И не увидишь! Хотелось крикнуть ей миллионы раз… Но каждый раз она сдерживалась…
Ведь, она давным-давно поняла, почему крылья не держат его…

«Господи, зачем ты сотворил меня такой? Зачем вложил в мою душу понимание, в мою память – время, а в мое сердце – сострадание? И при этом отнял у меня самое ценное – мои крылья? Почему ты дал мне бесконечную веру, которая способна поднять их в небеса, но отнял их у меня и подарил их тому, кто единожды отвергнув, не способен разглядеть простого в сложном? Зачем?»

Но Старик Бо не слышал этих вопросов. Ему снова казалось, что Лю мухлюет.

Однажды ночью проснувшись, он услышал, как кто-то плачет во дворе. Он позвал ее, но не услышал ответа. Плач все надрывался, и резал его барабанные перепонки.
Он попытался привстать. Ничего не получилось. Крылья, как всегда не слушались его.
Он сложил их руками и завязал в узел на груди, потом, напрягая все свои мышцы перекатился на живот, и медленно, миллиметр за миллиметром стал сползать с кровати.
После падения он очнулся все от того же жалобного, тонкого плача… Снова позвал ее, и снова же не услышал ответа…

Когда он дополз до нее, уже почти выходило солнце… На бледной оголенной спине, словно отражения солнечных лучей, алели две кровоточащие полоски. На него пахнуло гнильем, паленой кожей и еще чем-то таким же гнусным… Он снова позвал ее.
И она снова его не услышала…
Он полз. А запах все усиливался. Запах манил и раздражал его одновременно… Запах серы…

Когда он дотронулся до нее рукой, она вздрогнула, как от электрошока. К нему повернулось лицо с пустыми глазницами, из которых сочились слезы.
Они пришли в себя одновременно – она шарахнулась от него, он, отшатнувшись, упал на спину, слыша треск разламывающейся кости, и одновременно отмечая, как улетучивается этот сконцентрированный серный запах…
Она побежала не разбирая дороги, он остался лежать на сломанном крыле.

=Все, Лю, я больше так не могу. Я устал, хочу есть и пить. Ты там у себя, небось, уже обожрался шашлыками, а мне тут на завтрак яичница, на обед яичница, на ужин омлет – не долго и ноги протянуть…
-Бо, о чем ты? Куда ты собрался протягивать свои вечные чресла?
=Ай, да, ну, тебя, Лю… Я уже и сам не рад, что опять ввязался с тобой в игру…


Когда она вернулась, то нашла его на том месте, где оставила. В той же позе. Он почти не дышал. Его лицо слилось с землей, грязные крылья покрывала кровь из раны, его глаза закатились…
Ей вдруг стало страшно. Ей стало страшно за то, что она сделала.
Ей стало страшно своего неверия…

Его тело было нестерпимо тяжелым. Ей пришлось напрячь всю свою веру, все свое желание и сочувствие, чтобы оставшееся целым крыло помогло ей донести его до постели… Ведь, это было Ее крыло… Она в последний раз провела мокрыми пальцами по обоим крыльям, уложила в необходимом порядке каждое перышко.
Если ты действительно хочешь взлететь, попроси, ибо меня одной не хватит. Ответом ей была тишина.
Но у нее не было больше времени проверять, расслышал ли он ее слова, сказанные на одном дыхании…


Она сидела у реки. Ее глаза были закрыты. Она размышляла.
Она размышляла о смысле жизни. Об истине. Об истинности смысла.
Она уже понимала душой, что все делает правильно, но еще не хотела в это верить.
Последние секунды. Хотя, что есть секунда по сравнению с вечностью – целая вечность…
«Господи, ты знаешь все лучше меня. Ты одарил меня этими крылами, и ты никогда не лишишь меня их, я знаю. Поэтому, я прошу тебя – забери их и отдай их тому, кто в них нуждается больше меня»
По воде начали расплываться круги, она открыла глаза и на миг ей показалось, что вместо её собственного лица в этих кругах проявился странный силуэт, напоминающий жука-скоробея.
«Это да или нет, Господи?»
В ее мозгу начали рождаться слова, из многочисленных шумных и не очень, она без труда угадывала нужные –
Ты же знаешь, что, единожды отдав, ты не сможешь вернуть их себе обратно?
Я знаю.
Ты уверена в том, что действительно хочешь этого?
Да, Господи, иначе бы я не попросила.
Будешь ли ты искренне рада своему поступку?
Она задумалась… Искренность невозможно обмануть. Будет ли она действительно искренна в своей радости…
И вдруг Бог улыбнулся ей словами –
Ну, конечно, будешь.
Помоги ему поверить.
Я постараюсь, Господи.


Над лесом раздалось хлопанье крыльев – это стая лебедей погнала на круг своих однолеток перед дальней дорогой…



=Так не честно, Бо!!!!! Ты самый большой жулик, каких я только встречал!!!! Ты выиграл не по правилам! Не по правилам! Ты же сам, сам, помнишь, сказал, что никаких крыльев!!!!!!
-Перестань вести себя, как ребенок, Лю! Умей проигрывать с достоинством!
=Проигрывать?! Проигрывать?! Это ты называешь «проигрывать»?! Мало того, что мухлевал всю игру, так под конец еще и правила изменил?!
-Лю, на то я и Бог, чтобы изменять правила, забыл?
=Нет, я требую компенсации! За моральный ущерб! Дай мне ее!
-Лю, не нервируй меня. Компенсации в этот раз не будет. Все остались при своих. Сделаем вид, что победила ничья. По рукам?
=Какая-такая ничья, Бо?!
-обыкновенная дружеская ничья, Лю. Все закончили на этом.
=И ничего и не закончили. Не хочешь отдавать их, отдай мне крылья! Уж, я-то найду им правильное применение!
-Лю! Оставь их в покое! Всех троих! Слышишь! Иначе, я сам найду тебе такое применение, что ты всю вечность не сможешь забыть эту партию в шахматы! А вообще, хорошо, что заскочил, повеселил Старика. Вот, только в следующий раз прихватил бы шашлыка что ли… А то у меня с твоей игрой, вон, уровень глюкозы упал… Ты же знаешь, Лю, что я становлюсь злым и раздражительным, когда у меня падает глюкоза. Пошли-ка, друг Лю, исправим по-быстрому эту нашу непростительную оплошность… а шашлык, ты в следующий раз прихватишь, ведь, верно, Лю? И не бурчи, не бурчи… Ну, успокоился? Вон, смотри, как тебе улыбка к лицу… Вот, за что я тебя Лю и лю…