Таруса

В городах, захолустных и грязных,
Ариадны теряется нить —
память тела, что — память соблазна
в утомленной провинции жить;
снять в гостинице номер дешевый,
погруженный в вечернюю мглу,
и бессонно, и отрешенно
в самом темном сидеть углу;
просто думать: “зарплату не дали”,
“денег нет”, и не будет уже,
снег идет и желает печали
на дороги крутом вираже;
выйти в поле, расслабить походку:
горизонт проводами изрыт, —
и составить унылую сводку
того края, в котором закрыт:
вот река, вот дорога и роща
вдоль дороги, деревья шумят;
стать смелей и наивней, и проще
деревенских, которые спят;
ничего не желать отныне,
в темноту направляя свой шаг,
ни смирения, ни гордыни —
в думах долгих о плоских грошах;
ни тоски, ни любви, ни обиды, —
все померкло, прошло, отошло,
и с природы российской видами
в даль веков слабый ум унесло.
Но жестоко сигналят созвездья:
“о столице бы вспомнить пора”.
Там, наверное, бродят медведи,
и леса лишены топора.

1998