Мухоморный вечер

Вчерась пошла я в церковь под видом «просто покурить». А может быть, под видом «пошла в церковь», решила пройтись и затянуться, ведь до первой звезды нельзя...пока Г.А. не уснет, и я не устроюсь нервно под вытяжным окном в кухне.
Как тут продолжить повествование? В стиле Тургенева? "Безжалостный, уже почти февральский ветер приносил с реки невыносимый холод и шарканье пластиковых стаканов, бутылок и прочих незаменимых, классических предметов потребления»… Слишком невротический, тяжеловесный синтаксис. Лучше пойду по простой, протоптанной тропе: "Смеркалось. Мороз крепчал".
Мороз крепчал, и я бежала в припрыжку до церкви. Как и в прошлый раз, двери оказались закрыты.  Тело надеялось на тепло, и не найдя приюта, ощутило себя обнаженной пустой бутылкой, бесцельно катящейся вдаль. Но намерение идти обратно опередило внезапное открытие: в глубине домов, на спуске к реке стояла еще одна часовня, - небольшая, белая, подающая признаки жизни ровным желтоватым светом. Это было подобно цветному кадру в черно - белом кино, согревающему сердце надеждой на новый этап эволюции.
Спускаясь к ней, я обнаружила по сторонам домики 19 – начала 20 века, явно обитаемые. Возможно, жители – из церковных служащих. Кроме того, вокруг церкви была небольшая ограда и площадка, выложенная плитами – вообщем, неброское, эфирное, намагниченное уютом место. Тем же домашним, SMIC- овским цветом мерцал еще один духовный маяк на другом берегу реки, словно они вели между собой перекличку. Явно не случайную, заставляющую взошедшего на площадку почувствовать себя частью тайного рисунка, организованного по собственным внутренним законам.
Но и здесь дверь оказалась закрытой. На миг сквозь окно взгляд ухватил внутренний вид - чистый, полуосвещенный предбанничек, где кроме икон – сумеречных, акварельных эскизов, повисших в воздухе,  никого и ничего больше не было. Одна только теплая, пахнущая воском и ладаном тишина. Хотелось войти...
В поисках другой, возможно открытой двери, я обошла церковь кругом (странно должно быть это выглядело для хмельной компании неподалеку), обнаружив их в количестве четырех и все - закрытыми. Каждой соответствовал проем в ограде и дорожка, пересекающая площадку. Только  вчера эта особенность, часть той же шуршащей древней клинописи, бросилась мне в глаза. Обращенность ко всем сторонам света – как же еще может быть в доме Господа?
Надпись на плите перед главной дверью возвещала о том, что некогда, в 1735 году была здесь усадьба, в которой посчастливилось родиться и стать великим «механиком-самоучкой" Н.В.Кулибину. Воображаемое пространство воображаемой усадьбы огласил детский плач и стук сталкивающихся по второму закону термодинамики деревянных шариков из кабинета физики, а тусклый, мумифицированный взгляд над тонкими шевелящимися губами «физицы» Светланы Ивановны,  секунду оценивал происходящее. Картинка, пойманная внутренним зрением, смазалась в размышления о самой нижней строке плиты: "В честь России. 60 лет технических открытий". Плита с выбитым 1735 годом противоречила самой себе - техническим открытиям уже явно за 60 . Видимо, ее поставили в "совковские" времена. Не увязывается, однако, совок и внимание к "святым местам".
Я шла обратно вверх по откосу. В голове медленно чеканилось: "Странно: каждый раз, как намереваюсь пойти в Храм Божий, он оказывается закрытым. Кто-то его запирает. Вот только, кто?".
Поднявшись на "более главную" улицу, я увидела стоящего на тротуаре мужчину лет пятидесяти в затертом ватнике, облезлой шапке, с лицом, которое ни за что не признаешь, встретив вторично – отнюдь не раритетный персонаж вечерней улицы. В руках его безвольным парусом шуршал белый пакет – такие обычно выдают в ларьках и магазинах. Их кладут в более крупные и несут домой вместе с провизией, а дома заполняют требухой и мусором. Я как раз думала о том, кто же, не считая священника, запирает перед моим носом двери церквей, и что это жжж неспроста, когда столкнулась с непотопляемым героем горьковских пьес. Он значительно посмотрел на меня, словно услышал мои мысли и удивился им, но я поначалу не обратила на это внимания…почувствовав, однако, что мужик потащился позади, подумала вдруг…что это сам дьявол идет за мной. Эта мысль выудила из спячки другую – нелепую догадку Достоевского, что вечность – все лишь банька с пауками.
Я свернула в переулок на перекур, спрятавшись в затхлом дворике от ветра. Неожиданно этот тип свернул в тот же проулок и прошел мимо меня, стоящей в стороне от тротуара. Я даже с замиранием сердца ждала его возвращения, пока внимание не перетекло в другой предмет– напротив, по ту сторону улицы высилась из-за старого неухоженного дома труба, взрывавшая фон черного неба густым белым дымом. Подумалось, что вот-вот облака дыма исказятся зловещей улыбкой, демонически - многозначительной гримасой, словно невидимый подводный поток реальности стал выпуклым и зримым. Ничего подобного, однако же, не произошло, хотя я была уверена, что это МОЖЕТ произойти. Ничего, кроме аналогии с собственным выпусканием из легких никотинового дыма.
И вновь я плыла вверх по течению N-ской улицы, ища в окружающем знаки. Даже  жизнерадостно – суетный звон дискотеки где-то неподалеку не заставил сознание вынырнуть из пространства символов. Ни одного так и не увидено…однако, вечер демонический – этот гулкий ветер, застревающий в подворотнях, холод и сама улица – старинные брошенные на произвол судьбы дома вперемежку с рекламными вывесками ( сразу рассчитываю, сколько фирмы платят за аренду здания и рекламу – синдром менеджера... долой ухарство – агента), облупленные арки, допившие бескровие сумерек... Определенно, в этом было что-то дьявольское. Или мухоморное.
Почти дойдя до дома, я поняла, что было все-таки что-то в этой дымливой трубе...Изюм в том, что она действительно что-то значит – не сама по себе, а в моем сознании. Я бы непременно разгадала загадку, если бы была под травой... Или под мухоморами.Гыыч Ом, стихиряне!