Грусть

Здравствуй, грусть...Здравствуй, моя молчаливая вечерняя собеседница.
  Здравствуйте, настольная лампа и вечный бардак на письменном столе... Здравствуйте извечные спутники сумасшествия - бумажные обои в рубчик производства невесть какого года на четырёх окружающих меня стенах, здравствуй оконный переплёт (сквозь тебя так странно выглядит всё то, что вне моего мира).
 Здесь, в этом пристанище одиночества всё приобретает свой цвет, всё становится каким-то бледно - уставшим, пастельным, приглушенным, но не серым... Этот мир ждёт тебя. Он стал ждать тебя с тех самых пор, когда ты, выходя в дверь, оглянулся у порога и улыбнулся той самой улыбкой, которой улыбаются, когда клятвенно обещают вернуться, но не сдерживают обета и уходят навсегда...
  Балконная дверь светит морщинами старости. Её некогда белый макияж местами покинул свою хозяйку и теперь зияет трещинами старого дерева. Подоконник - вечный раб цветочных горшков, уже который год терпит гнёт громадного кактуса, который я исправно поливаю раз в месяц. Его иглы - шипы, он будто отгородился ими от всего чуждого его маленькому миру. Он так ни разу и не зацвёл. А ты так любил кактусы... Но все эти вещные вещи - лишь часть вечного...
   И вот, выходя на лоджию, чтобы в очередной раз навредить своему здоровью на 0.8 Мг никотина, я вижу свой прекрасный дворик. Наш дворик... Тесно прижавшиеся друг к другу панельные девятиэтажки, при всей своей утилитарности, монументальной устойчивости и серости, никогда не вытесняют до конца  такие  вот оазисы жизни, как наш двор.
  Душными июльскими вечерами я видела его сквозь рабицу пыльной москитной сетки. Я ждала тебя с работы, ты возвращался по этому двору каждый день ровно в семь, кроме выходных и праздников, и я высматривала тебя, и каждый раз наконец-таки узнав твою фигуру на фоне гоняющей жалкий забитый футбольный мяч детворы, как сумасшедшая бежала отпирать дверь. Бежала сломя голову, чтобы ты в сотый раз поцеловал меня в макушку и сказал своё усталое " здравствуй..."
   Осень была чудесна из этого окна, да впрочем, она итак была весьма хороша сама по себе. Своей непосредственностью, яркостью, изменчивостью, она, тем не менее, была нежна, та наша осень... Её почти отеческая любовь так тихо, несмело обволакивала наши вечера то робким шелестом опавшей листвы за окном, то мелким дождиком, так мерно, словно маршевой поступью косящим по стеклам нашего балкона. Такими вечерами мы пили вино. Я нисколько не разбиралась в нём, во всех этих примочках истинных ценителей вин. Тонкий аромат, место взращивания винограда, год выдержки, цена не интересовали меня. Мне было неважно, каким было вино - сухим, крепленым или полусладким. Оно всегда приторно опьяняло, если рядом был ты.
   Два старых плетёных из ивовых прутьев кресла, купленных для нашего скромного жилища в комиссионном магазине " Новость", знали такие наши вечера...
    Зима с её вьюгами, ветрами и снегопадом нещадно била по глазам дома крупой снежинок. Она дула, холодила, морозила, околдовывала окна своими высокохудожественными произведениями из инея. Одевая старую телогрейку, ты выходил курить на эту нашу своеобразную веранду, ты отогревал теплом от сигареты маленький кружок стекла, а я смотрела и думала, что кто-то ещё кроме меня радуется твоему теплу...
   И вот наступало время весны, время безумства любви, время буйства красок, вкусов и запахов. Наш двор незаметно оттаивал,  и каждый день удивлял произошедшими в нём переменами. Утреннее солнце светило прямо в глаза, падая косыми лучами его тепло, согревало нашу постель, и совсем не хотелось вставать. В такие дни ты брал отгулы, ты просто набирал нужный номер, и всё было улажено, ты всё мог, всё умел, ты был сильным, и я любила тебя таким...
   Ну а лето, лето... Следующее лето стало последним свидетелем наших общих дней. Оно пришло со звоном комаров и глубоким чёрным небом, чтобы оставить меня одну...
  И вновь одиночество, вновь долгие вечера, вне зависимости от времени года они слились в один страшный черный вечер, вечер без тебя...
   И вновь большая армейская кружка чая с лимоном, твоя кружка... Вновь настольная лампа с тусклым жёлтым искусственным светом, и ничего живого, настоящего, чистого, неподдельно честного... и только они... Они, эти страшные песчинки памяти, эти ниточки связи меня с нашим прошлым, эти грустные, нежные, приносящие боль мысли о тебе...