Этого града...

***
Гончарщик глин встает в серейший день
Идти, лепить, и городу не лень,
Вставать, идти, крутить его круги,
Плести над взглядом тоненький мираж.

В концовке дня прояснится слюда.
Стекольщик отольет свое стекло.
И город сам-доволен спать пойдет
И видеть жен своих отраву-сны.




***
С этой улицы Караимской начинаются города.
Ты сказал, Ты один во вселенной
Где-то рядом. Всегда.
Вот и славно, не надо ехать
Никуда, никуда.
Я пойду, поднимусь немного,
Посмотрю города.
Мы пойдем на камни глазея,
Их еще не скоро стереть.
Мы пойдем на себя глазея,
И куда нам еще глазеть…
Не ревнуй ни к камням под стеною,
Ни к звезде ледяной.
Ты же сам тут поставил зданья,
И прикрыл страной.
Что поделать, что вышло лучше,
Чем в садах, тогда.
С этой улицы Караимской
Начинаются города.

***
Как делит страны жадный буржуа, –
Дели и властвуй – вот завет на счастье, –
Делило людям старые дома,
Тому сто лет без моего согласья,
Правительство голодных и рабов…

А я теперь брожу среди домов,
Брожу теперь по городу не рад,
Боясь дворов, больной его Сократ,
И жажду мести камня томувремью,
Предвидя справедливость разделенья
Того, что есть, на все на оборот.

 ***
И кто-то от тяжести
и от тоски
оставил костры
догоравшей эпохи.
и счастье унес
за пределы тоски
и нам не оставил
ни капли, ни крохи.

Но ветер успел
нанести на горшки
последние листья
летящей эпохи…
но кто-то щипцами
разбил на куски
и бросил на землю
лишь гулкие вздохи.

А мы прочитали
про эти горшки
а мы отыскали
какие-то крохи,
и в чудо сложили
все эти штришки
и в узел связали
все эти эпохи.




***
И город жил почти одно столетье
Без революций, но готовя им,
Им, будущим, их будущие форты...

Кто строил эти линии, посты?
Кого в названьи быть учил героем?
Закладывал булыжник, закрывал,
И мощь растил добавочной длиною.

Он временно курортный, он земской.
Ушел на время с линии прибоя,
Но бесам все из местного загона
К нему не дотянуться – не сильны…

…Когда ночами, арками алей,
Местами, там где град вполне подкрышен…
Там из пещер – то чудо! – но я слышал
Не ангельский, но чей-то дивный хор…

…Он русский, он украинский вполне,
Он наших дней, с ненужною надстройкой.
Но града посреди, как и тогда
Стоит своей свечою долгостойкой.

Не четки лики, краски не сильны…
Нам после знать – мы начали все снова.
Их рисовал под трафарет сурово
Тугой чернец, что не простит всех нас.
Он ярых дум, страстных суббот, он слова
О воскресеньи пламенный старик.
От христианства он, от мирозданья,
От православья черный большевик.

А храм стоит, предтеча новых слов,
Еще молчит среди сердец разгрома…
Но бесам все из местного загона
К нему не дотянуться – не сильны.
Их черт смещен. Они уже без сил.
И космос льдом в их голову не дует.
Они уйдут, они остатки сил.
Когда из нас в них каждый не подует.


 ***
Он был похож на римский план.
Таким его застал,
Тот, кто по этим чертежам
В жилетке погулял.

Тот, кто освоил карантин
Когда пришла пора.
И кто оставил два стиха
У ветра в карманах…

Теперь иди их излови
К кому судьба идет…
Желаньям нет конца, смотри!
Народ опять живет.

А план?.. Закончен или нет?
Отложен или здан?..
Ищи-свищи, копай ответ
У бога по холмам.


 ***
Я вышел на улицу,
Кажется, в полдень.
Был кажется полдень,
Град был недвижим.
Мне было легко и прохладно
Я поднял
Глаза
И увидел
Иерусалим…

Я смазал все это на пленку, я сам
Придумал потом заходить в этот храм.

Мне нравится слово Иерусалим…
Мой город небесный – совсем неизвестный.
В нем нет ни остатков церквей, ни равнин
Причастных к истории,
Чудных мечетей…

Мой весь состоит из стволов и ветвей,
Чем более к небу, тем тоньших ветвей,
И надо увидеть его до поры
Когда будут листья, плоды и дары.

…Не нужно ни листьев, ни сладких плодов,
Достаточно будет столбов, проводов,
Бордюров из старого белого камня,
Абсурдных, и тесных, и нищих дворов…

Здесь даже не нужно сегодня ходить,
Здесь только стоять наслаждаясь прохладой,
Закинув башку не спешить, тормозить,
О прошлом не думать, себе не грозить,
Не думать о будущем светлом и чистом,
А только и только мечтать проявить
Отснятую пленку, и снова входить
В любую минуту в тот город известный.



***
С тех пор, как генуэзский коммерсант
Соединил склады своих коплений,
Здесь продолжает каждый местный гений
Растить куртин и башен свой талант…

И град растет, в себя рисуя мир.
Ценителю причина и основа.
Назад? В историю…
Да нет, куда-то снова.
И точно скоро победит ампир.


 ***

Солнце было всегда за углом и века,
Если рано спешили дневное начать
Приходили к воде, посидеть на мостках…
Раздували меха. Начинали стучать…

А мне кажется, греки ходили на мыс,
А мне кажется, греки любили простор…
И когда уже кто-то успел разобрать,
Если с севера к граду – окрестности гор?

Пусть пришельцы в порту не открыли еще
Ни родства своего, ни сердец тождества.
И жесток их валюты обмен потому,
И куется их страшный язык на мостках…

Но кто стал твоей частью и телом твоим,
Уже знает секреты души озорства. –
Тот свободен от плена, кто знал этот плен…
В этом граде никто не стоит на часах.

О, Тихея! С небес не спусти пятьдесят,
Или сотню когдатошних кирх и кенас, –
Это только рассорит ее молодых…
Да и ставить куда?.. Их сто тысяч сейчас.

Мусульманам шепни не кричать по утрам…
И другим не шуметь, и они не одни.
Вразуми свою паству не жечь по глазам,
И увидеть по-новому новые дни.

…И опять мы не знаем ни часа, ни дня.
И откуда теперь дожидаться врагов?..
И все сорок твоих в переулках лежат,
Раскрошенных до щебня квадратных голов.

И последней империи, той, что еще
Не забыла этажности хмурых домов,
Черноморских корсаров пустые стоят
Крупнозвездочных лоджий углы номеров.

А по низким районам ночами шуршат
Разношерстные гниды, гиены и вши…
Ты не зрим этой ночью, тебя им не взять, –
Так дави их – для утра, дави же, дави.

Феодосия, солнце свое береги –
От эпох до эпох, а когда темнота,
И являть не желаешь ты лики свои, –
Пусть Тихея твои охранит берега.

Не держи под подолом своих сыновей. –
Пусть идут и плывут, пусть бегут и летят…
Только дай им, земных не смыкая очей,
В миг любой отовсюду коснуться тебя.

И, Тихея, что стоит тебе, разреши
Посидеть тут опять, не закрывши глаза
На любых переулках владений твоих…
«В этом граде никто не стоит на часах».
 
Феодосия, солнце свое береги.
Каллиера его сохранит до утра.
Мы из глины все, помнишь?
Мы все из земли. Но не грязи.
Ты помнишь – за что пьешь вино?..



 ***

Я вернусь в этот город артиллеристом,
Даже если нигде и не будет войны.
Я займу один холм и мне хватит места,
Мне останется только сверить углы.

Я прошёл там везде. Я почти что по цифрам,
Я почти что по окнам помню дома.
Я заставлю расчёты не двигаться с места,
Даже если внизу разнесётся хула.

Мы проверим теперь… не фугас, а отбойный,
Тут из камня, дружище, давай посильней…
Только стену не трогать – для этого теста
Женовесы уже не накупят камней.

Мы начнем на заре, когда небо по-детски
В ярко синий и желтый Рука провела…
Если город из вечных, то раз на столетье –
Это очень не много -
Менять купола.



 ***
Этого града хватит на всех.
Этого града нет, не ищите…
Солнце его уже было в зените.
Солнца его непомерный успех.

Эти улицы годно росли,
Войны вовремя их подрезали,
Бедность и скудость ума тут ваяли
Горы карликовых пирамид.

Буду ходить между этих стен,
Им от меня ни песка, ни замазки.
Жителям здешним ни капли ласки.
Тот, кто дал им, тот им и простит.

Жить в этом граде – не просто быть…
Помнить о боге. Град сей опасен.
Спущенный с неба стяг не согласен
Быть опахалом заплеваных плит.

Плиты эти крыли века,
Зодчие вовремя их открывали,
Те, кто ходили там, часто не знали,
Что растирали в пыль башмака.

Это не грязь, не гниение, нет,
Это то, что приблизит свет,
Если сумеем за этим скрыться
От ослепительных ярких лет.



 ***
 
…Махни рукой им, знают пусть,
Что тут никто не правит вечно,
Ни мусульманин и ни русс,
Ни грек, томимый жаждой вечной
Творить торговли волшебство,
Здесь не осядут, как должно
Сидеть им в их земле извечной.

Тут им сойтись, свершить обмен,
И разойтись, добавив в облик,
Или стать частью этих пен,
Или землей в холмах удобных.

Прошу богов не занимать
Ни под сады, ни под ограды. –
Оставить людям оседать
В земле холмов – земле наградой.

Душа – наверх, а что земле?..
Когда она была прекрасна…
Ей завещай хотя б костяк,
Сперва раскаленный до красна,
Как это делал первый грек…
А после пепл в кувшин на век.


***
Мой грот  имеет  легкий  вход               
Не пригибая головы…   
И уксусом ему слыть,               
Входите, станете и вы
Поклонником его (даров) питья…               
Данаю им не миновать…
А там над ним опять стучат.
Пойду, взгляну делам в лицо…
Ого! Однако же опять
Его разомкнуто кольцо
И голубит его эфир…
А город, город-то растет…

…а плод не зреет, но растет,
и сам себя осознает, как расширенье,
чем дает идти фантазии в обход
извечных тем, но я не тот,
и я с пустующих широт
иду в прохладный этот грот
смотреть, как зреет вдохновенье,
на это вечное броженье
на бесконечное движенье,
туда, где ждет созревший плод.

Я знать хочу. Мне паспорта
Теперь другие подавай.
Да будет так. Да будет так.
Данае  их не миновать…
А он и жаждет, он и ждет
Увидеть строй новейших сот…
Но только, только рассветет
Он слышит шум, и шум не тот
И он идет опять к себе
И всех желающих зовет
Спуститься с  ним в прохладный грот
Смотреть, как зреет вдохновенье,
На это вечное движенье,
На бесконечное броженье
Земли ввиду сырых высот.