Сумасшествие

Состояние похожее на болезнь, на сумасшествие. Зачем я это делаю?
Зачем мне все это? Кто сделал меня зависимой от него? Кто он?
Почему мне больно? Почему ему не больно? Думает ли он обо мне?
Что он думает? Я устала… Я больше не могу…Я хочу убежать. Я хочу отомстить. Я хочу забыть его, совсем забыть. Я просто хочу, чтобы он чувствовал тоже самое. Я в растерянности. Светло, слишком светло. И холодно и снег. И голуби на подоконнике и бесконечная погоня, погоня за счастьем. И весна, зачем еще весна, почему не сразу лето.
Зачем этот март, зачем сосульки падают на голову прохожим. Кому-то хорошо, кто-то с кем-то. А мне холодно и светло.  И музыка и слова и взгляды. Равнодушные, страстные, веселые, печальные, теплые, отчаянные, независимые и нуждающиеся слова и взгляды повсюду. И завтра опять он. Опять слова и взгляды, прожигающие насквозь. Фальшиво пытается быть бесстрастным, или ему и впрямь все равно, такой толстокожий кролик. Или ранимый, или это все фикция и его совсем нет. Я сама его выдумала, изобразила в красках зеленых, желтых, серых и розовых. Уже четвертый день ни слова, ни взгляда, почему еще помню, почему еще думаю.  Почему-то не звонит, раньше звонил чаще, уже и не жду, но продолжаю надеяться. Уже все разумом поняла, простила, разуверилась, а сердцем продолжаю надеяться и ждать. И музыка нежная и грубая, романтичная и жестокая. И солнце, слишком много питерского солнца. Слишком мало его, пусть будет снег, метель, пурга, ночь, но его будет много и рядом и со мной. И маленькие телефоны, кто их выдумал, для чего? И короткие, слишком короткие сообщения, что мне сделать, чтобы ты был со мной? И вечный Карлос Сантана и вечный Гарри Мур и вечный блюз. И пыль и иероглифы и старые словари. И страсти Христовы, зачем их было озвучивать? Почему не оставить на древнеарамейском  и пустить субтитры? Кто-то все решает за нас, решил за него, не спросил и он выбрал этого «разноглазого дельфина».  И Крис Норман и Крис Айзек, и много английских, китайских, японских слов вокруг. И кто-то смеется, и кто-то плачет. А я грущу уже сто тысяч секунд.  И он не знает, ничего не знает и не узнает, если я не сорвусь, не сойду с ума окончательно. И мои книги, и мои курсы и я должна быть сильной, и мой фитнес. И мои подруги, оставшиеся, замечательные и такие одинокие подруги. И его фотографии где-то глубоко, в какой-то папке, и его профиль и руки у меня в памяти. Слишком много оперативной памяти. И эти сайты, и чьи-то стихи и мои мысли.
Дурацкие шапочки, дурацкие сережки, дурацкие рассуждения, почему-то не могу дышать, глупо себя веду. Слишком много красного в одежде и душе. Джинсы, цепочки, драконы и шоколад и рэп по вечерам и танцы и чьи-то друзья, и пожилые мужчины и иностранцы, и пустые ночные сны. И он, самое лучшее и худшее, что было со мной за последние шесть лет. И его имя и его фамилия и, если это все всего лишь очередная глупость, очередной бред умной девочки…May be you’ll say that you love me…may be you won’t….