Дамба

В летний зной и на улицу выходить лень. Жара утомляет и дурманит голову. Многие не отходят от реки в такое время, но здесь случай особый: стоит залезть в леденящую воду, как разогретое тело начинает колоть. Так что по долгу в воде задерживаться не приходилось. И сидеть у реки в тяжесть: вода душным паром иссушает ноздри и пот, отдельными капельками тянется по лицу.
Нам повезло. Мы жили практически у реки, на набережной. Выходишь, бывало, на балкон третьего этажа, деревья листвой шумят, редкие птицы бранятся, и водосброс нагоняет живительную прохладу. В километре, полутора от нас соорудили ГЭС. Периодически, дабы уровень таявших снегов, образующих большое озеро в чаше гор, не превышал установленных норм, включали водосброс.  Мне даже посчастливилось увидеть его в близи: огромная металлическая труба, обрубком торчит из сердца скалистой горы. Шурует тонны воды. Пары достигали в высоту до двухсот метров и распространялись на два километра вплавь по раскаленному воздуху.  Вот с такой-то высоты и падали, фонтанирующие водные массы на залив и глушили белую форель.  Когда же водосброс отключали, пройдя по берегу реки, можно было насчитать с полсотни изувеченных рыб, оголивших небу белое брюхо. Я подтягивал палочкой мертвую рыбину и скармливал дворняге. Иной раз попадалась такая рыбина,  размерами которой не мог похвастать даже сам дед, из своего пойманного арсенала. А он у меня рыбак опытный! Я даже, как-то раз, обманывал его, соревнуясь в ловле, уйду вдаль по берегу, в сторону водосброса, наклонюсь к воде, потяну за плавник белую форель с оторванной головой и уже затвердевшую в холодной воде, принесу трупик и хвастаю, дед лишь ухмыльнется и бросит форель на камни...
Часто бродил по набережной, в руке ведро с коровьим говном, лопаточка, - собирал удобрение для огорода. Принеприятнейшее занятие, но и его я по-особому для себя разнообразил. Бредя вдоль бортика, натыкался на черепах. Вот мамаша ведет свой выводок. Однажды, я отобрал у одной из ее детенышей, принес домой, в коробке из под обуви разместил – ничего – живут. Маслом панцирь намажу, чтоб на солнце блестели желто-зеленым отливом, и радуюсь, каждую, поочередно поглаживая, считая квадратики: черепашка, сколько тебе осталось?
Иногда натыкался на дремлющих, на камнях ящериц. Бегал за ними, пытаясь словить. И, ведь, все разные: где зеленая попадется, где серая с роговыми отростками на спине… даже варана маленького однажды увидел! Грозно зашипел на меня, а я встань в боевую позицию, и давай махать ногами перед его глазами! Потом мы затеяли игру в догонялки, сначала он за мной, после я вел, пока оба не надоели друг другу.
Верх баловства, когда, натыкаясь на ползущего ужа, наступаешь ему на голову, за хвост возьмешься, а он обгадит тебе руку! Надо же чем-то ответить? Вот и поднимаешь его над головой, с силой раскручиваешь и бросаешь в реку. Он долго так летит, извиваясь в воздухе, пока не плюхнется на бурлящую волну, потом же – к берегу плывет и уходит недовольный под камень.

И как в любой другой, в этот день я также направился на набережную к реке, на пару с другом. Девчонкам пообещались принести самую красивую ящерицу и самую маленькую черепашку, так чтоб палец продавливал панцирь.
Разморенные жарой, волоча палками по земле бредем вдоль тянущегося бортика. Говна полведра, а живности ни какой! Все под камень забились,  скрылись в тень и спят. Мы спустились вниз к реке, поднялись на дамбу. По берегу реки их стояло по двенадцать штук на каждом берегу. Перед глазами уже возвышаются горы, медленно тянется ввысь земляная насыпь, формируя острые верхушки. И игра красок: где желтые маки рисуют свой узор, и смешивается палитре желтый мак, образуя общи рисунок. До чего красиво, до чего очаровывает глаз, сколько не смотри все ново, все дивно! И мы сидим на дамбе, болтая ногами, ветер струится в затылок, обдувая. Шум волн проникает в уши, будто прислонился к раковине, и жутко страшно, и до озноба хорошо. Приятно и уютно оголять руки и ноги, закатывая одежду,  и нежные слои ветра норовят проникнуть внутрь и сердце сжимается от неслыханного притока радости!
Мы сидели на пятой от водосброса дамбе. Кубометры бетона, отдельными блоками скреплены металлическими тросами. Дамба просела, между блоками образовались расщелины, а внутри – целый лабиринт! Если залезть в дамбу с одного края, вылезти можно было где угодно, но бывали и тупики. Я знал в ней каждую лазейку! Нашим с друзьями излюбленным занятием была игра в прятки в дамбе и лазание по тросам наверх. Конечно, опасно! Но разве что-то может напугать ребенка по настоящему?
Я изучил дамбу, я любил ее. Я мог находиться в ней часами! Она скрывала от жары, в ней, словно в материнском утробе было прохладно, уютно и темно. И падали звонко капли… Другая волна накатывала на дамбу и ударялась об нее в шумном плеске, наполняя нутро вибрирующим эхом! И сердце замирает, и обостряется слух… Я любил дамбу! 

Мы с другом, оказавшись на верху дамбы, посидели немного, свесив ноги, разглядывая синее небо и всматриваясь в завораживающие переливы волн, где на скате, одна обгоняя другую, стремительно неслись вниз по течению.
Потом спустились к одному из входов, забились в расщелину. Она оказалась тупиковой. Мы сели на пол, рассматривая выточенные речной водой камни, указывая, друг другу на причудливые формы. И мы целовались, боязно соприкасаясь губами. Волны переливались, совсем чуть-чуть не добегая до наших босых ног. И мы кидали россыпью мелких камней вдогонку, очередной убегающей волне. Писали на стенах бетонных блоков свои имена пучком сочной травы, или просто сидели, и вслушивались в беспокойную тишину.
Внезапно, снаружи, совсем за стеной, послышался грубый мужской голос:
-Эй, там! Выходи!
Мы испугались, прижавшись к стене, пытаясь не дышать.
-Эй, выходи! Выходи оттуда! У меня что-то есть: хочешь? Выходи!
Мы продолжали хранить молчание, но сердце, оно предательски громко билось, усилием воли мы пытались подавить толчки в груди. Кровь стучала в висках, расплываясь жарой по телу, оседая мокрой ватой в ушах! Мы переглянулись, каждый, поднося указательный палец к губам, и округленными от ужаса глазами пожирали друг друга.
-Я знаю, что вы там! Я вас видел! Если вы не выйдите, то я вас убью и выброшу в реку…
Быть может, слегка постанывая и повизгивая, как щенки, мы сдерживали молчание. Некто за стеной тоже молчал. Не было слышно ничего, кроме беззаботно переливающих волн, они несли на своих гребнях апогей спокойствия и безразличия.  Мы же тряслись от страха. Посмотреть ушел ли этот некто, не было ни какой возможности, потому, что высунись мы хоть на сантиметр, он спокойно схватил бы нас за ноги и вытащил наружу. Просидели  в расщелине около часа. Ноги замерзли, вода ударяла об уже холодные пальцы, мелким песком оседая на них. Но мы, словно, сами превратились в окаменелую глыбу, боясь пошевельнуть и рукой.
-Эй, кто первый выйдет, тот будет жить! Обещаю! Второго я убью! Решайте, я не уйду отсюда! – нарушил молчание свирепеющий голос незнакомца.
Мы переглянулись, но не нашли в себе сил ринуться к выходу, расщелина и тусклый свет из нее, скрывали жуть перед неизвестным.
Некто просунул руку. В руке был сжат широкий нож с искривленным концом.  Незнакомец яростно махал ножом почти, что перед нашими носами, а мы, рыдая, молили, чтоб тот нас отпустил. Но человек с ножом знал, чего хочет: он усмирился и ждал, испытывая наше терпение, тяжело дыша, храпя в расщелину, громко сплевывая…
Молчать и ждать, - вот на чем мы остановили свой выбор.
И сейчас, в моей голове предстает весь ужас  тогда происходящего, в еще больше шокирующих подробностях! Состояние живой смерти, загнанные в угол звери, уже не пытавшиеся биться.
Перешептываясь, мы просидели в дамбе еще два часа с лишним. И даже, быть может, смерились с фатальным исходом, но надежда теплилась. Мы придумали план: суть которого сводилась к отвлекающему маневру. Вдоволь наплакавшись, устал сжиматься в конвульсиях желудок от постоянных всхлипов, сокращаясь, каждый раз с еще большим замиранием, будто последний раз.  Суть плана такова, что мой друг выбегает по счету из расщелины, толкает на насыпь человека с ножом, за ним выбегаю я, хватаю камень и бросаю в него. После чего мы бежим  врассыпную.
Собрав воедино всю оставшуюся волю, сжав кулаки, мы закрыли глаза, собираясь с мыслями. Я начал отчет:
-Раз! Два… Три!
Друг стрелою выбежал из расщелины, я, чуть замешкавшись, вслед за ним…
Вижу, как падает человек, перекатываясь на камнях, пытаясь вскочить на ноги. Я хватаю большой камень, с трудом обхватывая его, и бросаю, нацелено ему в голову. Камень глухо ударяется об голову, проминая ее, и лениво скатывается в реку…
И вот он окровавленный лежит, судорожно ударяя ногой в воздухе, слепая мышечная память безнадежно пытается его поднять, а нож в стороне. Взгляд. Нет, еще взгляд на уже мертвое тело, на изуродованную голову, и мы с новыми силами карабкаемся по тросам на вершину дамбы, и бежим по набережной, оставляя дух позади. И кричим во все горло, замолкаем, задыхаясь, рыбой хватаем горячий воздух…