Цикл письма в город сердца

Прогульщик любовных уроков

Прогульщик любовных уроков. Прогульщик.
Вдоль лунного моря маячить, покуда
сосед по палате сподобится чуда -
застежки, крючки, заедающий гульфик.
Какую затребовать плату в награду
за то, что бесплотно, безгласно, безглазно -
сквозь комплексов стены и джунгли соблазна,
и схиму пустыни, и подступы к Саду…

Колыбельная

Полью часы и заведу цветы.
Вон тот колючий, дивный – это ты.
На карте рая Бристольский залив
мы обозначим голубиным цветом,
лиловым и пыльцовым цветом слив,
отягощавших ветви ранним летом.
Я по зубцам твоих кардиффограмм,
по чертежам Плеяд и Андромеды
читаю –
как те Двое по губам
беззвучный текст своей ночной беседы
над колыбелью –
чтоб не вспугнуть
еще прозрачный сон и сонм бесплотных
хранителей…

Цветущий под водой

Как ты по льдинам в десять лет
бежал, так я тебе "привет"
спешу докрикнуть. Но вокруг
вода съедает звук.
Моллюски, водоросли – где
мой сад? В немой воде,
в крупноячеистой, сквозной
Сети – уловленный не мной,
цветущий под водой.

Птичьи права

есть вечные птичьи права возвращаться туда
где ветви сплетясь повторят очертанья гнезда
есть вечное право себя отпускать в перелет
на твой обитаемый остров где сердце живет
есть птичье есть певчее право увидеть и в путь
обратный возвратный отправиться и зачеркнуть
крылами пространство
и в клетку вернуться
и петь

Цитадель

А здесь в апреле асфодели
цветут и дует твой зюйд-вест.
Придешь под стены цитадели,
не защищающей от звезд.
Она на дне души, как Китеж.
Ворота приотворены.
Смотри во все глаза – увидишь
то, что не смел пускать и в сны.
Там в камень врезаны судьбою
твоя победа, твой отъезд,
и те пресветлые покои,
не защищенные от звезд.

Ужаль – щадя

Нет не хичхоковский hedgehog*,
а куст созревшей ежевики
(колючий – сладкой), если б мог
ты вылечить мое "не вижу"
ожогом игл своих, загнав
под кожу, ждущую касанья.
Ужаль, щадя! О, как ты прав,
что восхищенное вниманье
тебя пугает. Я уже
не помышляю о Душе –
скулю от боли. Этот синий
созревших ягод – цвет гордыни
ночных небес, морских глубин
(недосягаемые ныне).
Так и в сентябрь войдешь – один,
Плоды просыпав.
Но прости
себе, что иглы не пустили
во мне корней.
В пустой горсти –
пустынней чем в чужой постели.

* hedgehog – еж (англ.)

Путем сердец

Увидеться – упасть в колодец
без дна. Пройти путем сердец
вслепую, как канатоходец,
или наощупь, как слепец.
Дотронуться – ладонью стены
смести с пути.
В пролет сквозной
той бездны между мной и мной
в тебе, на черный круг арены,
где лижут ноги Татиане
львы безобидные, как лани,
и цирк беззвучен, как собор
ночной, как музыка в органе –
без воздуха, как разговор
еще разрозненных, слова
передоверивших бумаге.
Но роза вот она – жива,
в солоноватой слезной влаге…

Не жалей

Себя подгонишь, amorada,
Спеша попасть в жилье из Сада.
Уж не забыла ли: жилье –
и не его, и не твое.
Не отразитесь в зеркалах –
так звука нет в колоколах
недвижных, безъязыких, праздных,
самим себе несообразных,
как вы – друг другу. Не жалей
и бей с плеча по гулкой меди!
Слетят, как стая голубей,
со скатов кровли голубой
твои небесные соседи.

Полночь. Сновидец

Минута – и стрелок одна уже. Где
отыщешься, выпав из сети ночной:
на лунной поляне груди? в тесноте
садов апельсиновых, пахнущих мной?
В их поросль густую, цветущую сплошь,
сомкнувшую ветви, неспешно войдешь
всей тяжестью тучи, бесплотной во сне.
Дождем упадешь и заснешь на спине –
недвижный, бессильный, пока на востоке
всплывает заря в апельсиновом соке.
Забродит он в полдень вином. И вина
прижмет тебя к водоразделу окна.
Стекло не прозрачней слоистых глубин.
А полночь настанет – не будешь один,
сновидец…

Сплетены

вода упруга ты упруг
мой обретенный друг
на глубине ли в глубине
со мной или во мне
ты отражаешься дробясь
и солнечная вязь
без швов стыкует
сплетены
как утренние сны
с горячим утренним лучом
входящим в плоть и в дом
my sweet мій світе
от щедрот
хрестоматийных вешних вод
и вышней синевы
бежать ли уплывать ли нам
как в час последний по волнам
кладбищенской травы

Ночные лекала

Он по моим ночным лекалам скроен –
не победитель, ибо и не воин,
не побежденный, но, как на щите,
лежащий навзничь в сонной темноте…
Моря штормят, и гор суров дозор,
и чуден Днепр, и слабы крылья птицы,
узор созвездий отвлекает взор,
но эти ли разводят нас границы?

Как гость

Никто в окне звезду погасит.
Ты где? При свете? Утро красит
косым лучом и бьет ключом,
а он в замок не попадает,
и нам дыханья не хватает
и разговоров ни о чем.
Честны рентгеновские снимки,
где мы с тобой – в упор, в обнимку –
не к плоти плоть, а к кости кость.
Ты входишь и живешь, как гость –
час-полтора и до свиданья,
до следующего мирозданья,
в твою вместившегося горсть.

Брат беспрекословный

Увози свои дожди
песнопенного разлива!
Вот и встретились. Дождливо.
И прощаемся. Счастливо.
Увози свои дожди
обложные, проливные,
только больше не цветные.
И не скажешь: «Пережди,
спрячемся. Прижмись теснее».
В тех краях секут больнее
даже струи по лицу.
Кто сказал, что там виднее:
это дождь идет к концу,
иссякает или крепнет?
Дождь грибной слепой, и слепнет
курослеп, и льнет к крыльцу,
жжется мокрая крапива.
Улетаешь. Ну, счастливо.
Истекаешь из груди
птицей-боингом разъятой,
невиновной, виноватой.
Рейс отменят, но иди
по разверзшимся небесным
хлябям, облакам телесным
и по Млечному пути.
Не молочный и не кровный,
будешь брат беспрекословный.
Млеко с кровью – сок любовный.
Льют и пьют меня дожди.

АрхиМед в полночных сотах

Нежность моя, разлука – плохая школа,
а впереди – разлучные университеты.
В будущем времени – ни одного глагола,
но привыкаешь, как в поезде спать одетым.
Нежность моя, когда-нибудь да освою:
не подменять лицо на твое, погружаясь в тело,
как бы теряя в весе на "отболело"
и, полегчав, собой вытеснять живою
мертвую воду залива,
летнюю воду реки на "Тэ" и эту
дальнюю, будем надеяться, воду – Лету.