Двести лет спустя. Часть первая

ДВЕСТИ ЛЕТ СПУСТЯ   

«Нет, весь я не умру -
                душа в заветной лире
Мой прах переживет
                и тленья убежит -
И славен буду я,
           доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит».
                А. Пушкин

  1. «И жизнь, и слезы, и любовь».

Солдаты, что ж вы приуныли?
Встряхните кители от пыли,
Вставайте, стройтесь дружно в ряд,
Я поведу вас на парад.
Хоть нету с нами генерала,
А я едва ль гожусь в капралы,
Но все ж могу вас в строй привесть,
И отдадим герою честь.
 
Вначале пару слов о предках.
Он вспоминал о них нередко,
Происхожденьем дорожил
И кипу грамот ворошил.
Он с самых первых детских дней
Любил от бабушки своей
Рассказы слушать о родне,
Об отдаленной старине.

Все разузнал о Ганнибале,
Его достоинствах и славе.
Был «сходно купленный арап,
Царю наперсник, а не раб».
В истории Карамзина
Встречал родные имена.
Заслуги предков подытожив,
Он славу рода преумножил.

Открыв истории завесу,
Я увидала жизнь повесы.
«Потомок негров безобразный»,
Он обладал душой прекрасной.
Такой открытой, чистой, нежной,
Хоть, может, не совсем безгрешной.
Сгорая в пламени страстей,
Глаголом жег сердца людей.

На свет родился ребятенок,
Какой-то странный негритенок.
Он был задумчив и ленив,
Упрям порою и строптив.
Но обладал он сердцем нежным,
«Воображением мятежным,
Умом и волею живой,
И своенравной головой».

Рос диковат и нелюдим.
Семьей не очень был любим.
Но были родственные души,
С волненьем сказки няни слушал.
Предпочитал всегда рассказы
Он детским играм и проказам.
И наполнялся юный ум
Очарованьем сладких дум.

Волшебный поэтичный слог
Рождал в душе переполох.
Манил божественный язык.
В тиши, где лебединый клик
В край поднебесный призывал,
Он сладострастье узнавал
«Высоких мыслей и стихов»
В узорном сочетанье слов.

Лицей пошел поэту впрок,
Он отточить перо помог.
«Беснуясь стихотворной думой»
(Считал  учитель  так угрюмый),
В труде часов не проводил,
Легко на рифмах говорил.
Задумавшись, взмахнув руками,
Речь молвил резвыми стихами.

Узнав свое предназначенье,
Здесь дружбы оценил значенье.
В счастливом том соединенье
Все было: ссоры, примиренья.
Крепчал под сенью братских уз
Судьбой означенный союз.
И память дружбу ту хранила
До самых «хладных врат могилы».

В пылу ребяческих утех
Вкусил он первый свой успех.
Лицей окончив, наш герой
С владыками затеял бой.
Ввел музу в лабиринты споров,
«Грозы полуночных дозоров».
И тезка, вдруг рассвирепев,
Послал его в чужой предел.

Там жизнь текла лениво, вяло,
И тем повесу огорчала.
Природа только оживляла,
Из дремы томной вызволяла.
Он с музой край тот облетал
И для венка цветы срывал.
Обычаи детей  Кавказа
Он описал в своих рассказах.

Но так друзей недоставало,
«Зеленой  лампы», где бывало
Сидело милое равенство,
Где дружбы пылкой знал блаженство.
Скрепляли творческий союз
Бокалов звоном, гулом муз.
Но здесь, вдали от балагурства,
Он испытал другие чувства.

В Крыму впервые  узнавал
«Любви неясный идеал».
Там между хижинок татар
В груди проснулся дивный жар!
Душа томилась, изнывала,
Мечта знакомая витала.
Желал с игривыми волнами
«Коснуться милых  ног устами».

Горя несбыточным желаньем,
Он предавал себя терзаньям
Любви слепой, любви несчастной,
И пламень полыхал напрасно.
Признаний не произносил -
Отказа бы не пережил.
Уныл и сир он удалился,
Но жар души в стихах излился.

Так сотворил поэт «Полтаву»
Непризнанной любви во славу.
И много ярких, чудных строк
Тот образ воссоздать помог.
Фонтана робкое теченье
И «лани быстрые стремленья»,
Писал об Ольге умиленно:
«Цвела как ландыш потаенный».

А в Кишиневе  он резвился,
Арабский  бес в него вселился.
Того побил, того пугнул.
Друг Инзов ставил караул,
Всегда обуянный тревогой,
К его конурке тихой, строгой.
Но все ж в перипетиях светских
Был с лирой дружен повсеместно.

Но бес в него всерьез вцепился,
В стихах порочных проявился.
Позднее в полуночном бденье
«Змеи сердечной угрызенья»
Напоминали о себе -
О грешных подвигах в судьбе.
Он сокрушался:  как мне быть?
Слезами грустных строк не смыть.

Но в этом бесовском потоке
И чистые рождались строки.
В «Овидии» судьбы печали
Поэта душу раскрывали,
Смиренную к любым свершеньям.
Не умоляя снисхожденья,
Без слез в изгнании  он жил,
Лишь с музой верною дружил.
 
Края чужие, рощи сонны
К поэту были благосклонны.
Там «сквозь магический кристалл
Еще не ясно различал»
Он «даль свободного романа».
Онегин, милая  Татьяна
Впервые появились там
В виденьях смутных по ночам.

Перемещение в Одессу
Не облегчило жизнь повесы.
Проблемы с службою, деньгами…
Но здесь душа звенит стихами.
Пучину светскую отринув,
Он погрузился в мир незримый.
«Там грезы чудные рождались»
И в строки стройные стекались.

Опять любовь в нем встрепенулась,
Желанья прежние проснулись.
Тоскою долгой «изнуренный»
Нашел он образ незабвенный.
И озаренный вдохновеньем,
Пред ней дышал он упоеньем
Любви поэзии священной
И забывал о тяжбе пленной.

Татьяны образ был срисован
С нее, кем был он околдован.
«Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех».
Но был назначен день разлуки,
Влюбленных он обрек на муки.

И даже строки девы милой
Одна лишь память сохранила.
Письмо любви не мог беречь,
Чтоб разговоров не навлечь.
Писал: прощай, она велела.
Душа так долго не хотела
Предать огню мою отраду,
Но час настал - гори, так надо.

Но при прощании был дан
Ему волшебный талисман,
Чтоб уберег он от терзаний,
От новых встреч и расставаний,
«Измены и сердечных ран».
Но снова мрак, опять обман -
«Души волшебное светило
Оно сокрылось, изменило».

Теперь желаньем славы полный,
Писал, отчаявшись, влюбленный:
Желаньем новым я томим,
Хочу, чтоб именем моим
«Все, все вокруг тебя звучало»,
И память сердце обжигала.
Чтоб помнила мои моленья
В саду в минуту разлученья.

В Михайловском, в усадьбе деда,
Он забывал мирские беды.
Красой природы наслаждался,
Душою здесь преображался:
«Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился».

Там буря мглою небо крыла,
Подружка песню заводила,
И было вместе веселей
Переносить суровость дней.
Изгнанье красили соседки,
Их навещал поэт нередко.
Они повесу чаровали
И вдохновенье вызывали.

И мимолетные виденья
Мелькают всюду, словно тени.
Я их описывать не буду,
Они живут едва ль минуту.
«Я вас любил, любовь, быть может»,
В унылом сердце горе множит,
Но не крушился от утрат,
Был сам обманываться рад.

Когда в столице бунт поднялся,
Наш друг в деревне оставался.
Отсутствие вестей томило.
Но в этот раз судьба хранила.
Пытался ехать,  и не раз,
Но появлялся вдруг тотчас
Недобрый для дороги знак:
То заяц в поле, то монах.

В скитанье горестном по свету
Он верил в мир иной, в приметы.
Хранил он в сердце образ милый,
«И с негой робкой и унылой»
В последний раз пред заточеньем,
Судьбы пред роковым стеченьем,
Прощаясь, мысленно ласкал
Души небесной идеал.

Увы, его от преступленья,
Измены гнусной и глумленья,
Очередных сердечных ран
Не уберег тот талисман.
Поэт взывал с сердечной силой:
«Я тень зову, я жду Леилы!»
«Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь…но, тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!»

Но волшебство не приключилось,
И ничего не изменилось.
Рок неотступно шел за ним.
Лихим предчувствием томим,
Писал в бессонные он ночи:
О, скучный шепот, что ты хочешь,
Зовешь куда или пророчишь?
Старался суть его понять,
Души смятение унять.

Тот смысл был понят им однажды.
Не утолив сердечной жажды,
Давно замыслил он побег
В страну трудов и чистых нег:
 
Пора, покоя сердце просит.
Нас время к пристани уносит.
И мы не чувствуем подчас,
Когда наступит смертный час.

Ну что ж, немного отдохнем
И снова с вами в путь пойдем.
Всего сказать мы не успели.
Надеюсь, вам не надоели
Литавров звон  и строгий ряд,
У нас ведь праздничный парад.
Виват поэт, виват герой!
Помянем век мы золотой.