Сон длиною в жизнь

Сергей Григорьянц. Перевод с иврита. Книга стихов. – СПб.,1998.



  То еще занятие, скажете вы – переводить с древнежидовского на утро чухонское небо, эту вечнобледную сирень петербургского захолустья. И окажетесь как всегда правы, дорогой наш читатель: он и занимается этим, «набежавший на финское море ивритом, проросший корнями в галут» православный поэт, цитирующий Раши (не зырянам ли?) талмудист и начетчик, виртуоз русского верлибра – Сергей Григорьянц.*

  Под иерусалимской золотой обложкой, щедро усыпанной магендовидами – никакого рахат-лукума: он – сама ветхозаветная строгось и лаконизм.Впрочем, это вполне левантийская тетрадь и Северной Пальмире – не много там места. Как и в сердце автора:

       Пух тополей петербургских
       На рассвете меня расстреляет.
       Мне никогда не проснуться.

  Иерусалим же его, напротив, рассвечен целым фейерверком метафор и синестезий, удивительных в свете вышесказанного, никогда не сбивающихся на патетику. Иерусалим – первая любовь. Иерусалим – вариация на тему любви.

       Иерусалим, почему не изменился номер
       Твоего телефона?
       Улицы твои по свету бредут.
       Невозможно войти в Иерусалим.
       - Его нет на земле.

  Обратите внимание на безысходную горечь ответа; ведь Тот, Кто Отвечает автору – никогда не лжет. Этой сыновней печали по Небесному Иерусалиму не избыть было ему еще в доизгнаннических инкарнациях:

       Из глазниц выпадали глаза
       В тщетной погоне за перелетными снами
       В которых стада наших улиц
       Пасли пастухи.

  И только благодаря тому, что «из Египта души исходят стихи о тебе», печаль эта не переходит в плач, плач – в крик. Да он и не из плакальщиков на реках вавилонских, но как всякий палестиноцентрист вправе сказать о себе:

       За Иорданом прошло мое детство.

  Когда еврей Бродский писал «с берегов неизвестно каких», космополит по определению, Григорьянц лишь мечтал очутиться «на времени один глоток » в субботней стране своих грез. Человек, сказавший однажды: «По венам моим течет Иордан», не сможет  уже никогда скрыть праздника встречи Страны и ее поэта, случившейся книгой.

  Его астролябия нацелена исключительно в Иудейское небо, его горло перебирает, грассируя, ивритские морфемы, чутко пробуя их на вкус; для него это – метаязык, почти что шаманские волхования, подчиняясь которым покорные тени прошлого, точно ручное мандельштамовское море, подходят к изголовью его сновидений. На каком языке Адам говорил с Богом – вопрос для автора не существуюший, ибо ответ на него очевиден.

       Справа налево пишу.
       Справа налево читаю.
       Время вспять обратилось.

  Его поэтическая кухня исповедует исключительно старобиблейскую кулинарию, лишенную новозаветных изысков и рецептур.

       Чтобы Вс-вышний на ужин
       Подал в хрустальной тарелке
       Спелый шабат,

христианин, он возвращает себе все запахи еврейского стола, ибо наша пища духовная – давно порознь. Роскошными яствами уставлены столы и Мекки, и Рима. Повзрослев, навсегда забывают дети первую радость материнского молока и меда, но лучшие из них – все-таки помнят. И память об этом проносят через всю свою жизнь.

       Мы – лучшее цветка,
       Сбежавшего с картины Леонардо
       В набросок Галеви.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


  Это пораженческая книга. Она исполнена высокого пессимизма. Антиевангелие от блудного сына, грезящего отчим домом, домашним теплом, но знающего наверное – никакого возвращения не будет. Никакого прощения не будет, его не у кого просить. Машиах не придет. Третий Храм не будет построен. Остается извечный сон о Небесном Иерусалиме, нашей вечной прародине, куда все мы, отыграв известные роли, где поражение под занавес – главное условие режиссера, когда-нибудь обязательно вернемся.

       Для побежденных сигареты и кофе
       На всем протяжение сна.

  «Это есть наш последний и решительный сон», сон тех, у кого сердце из пепла всех Аушвицев, а не просто кусок говядины; тех, у кого речь крепкая и чистая, как иерусалимская ночь; глаза, исполненные осени и любви.

       Там.
       Только там.
       В Эрец Исраэль.
       Всю свою ночь
       Я провел у окна
       С сигаретой в руке.
       ……………………

       Последнее, что я видел,
       Был Иерусалим.


-------------------------------------------------

* Впервые статья была опубликована в «Иерусалимском Журнале» №1, 1999.