Хвостик

Военный гарнизон стоял в пустыне. Настена вместе с мамой жила в маленьком деревянном домике на территории пограничной заставы. Восток стал для девочки Родиной. Здесь она родилась, здесь погиб ее отец.
Каждое утро, уходя в дозор, пограничники выстраивались у обелиска для минуты молчания. Настена смотрела на обелиск и думала о том, что совсем не помнит своего отца, а помнит только его прокуренную колючую щеку. Он уходил на службу рано и возвращался поздно, но никогда не забывал поцеловать дочь и шепнуть ей что-нибудь ласковое на ушко.
 
За бетонным забором располагался аул: несколько юрт и мечеть. По вечерам старый мулла пел в мечети одну и ту же заунывную песню: «Алла-а-а-а…», - и ветер уносил его голос далеко от заставы.
 
Настене нравилось слушать пение муллы. Она воспринимала песню муллы как что-то родное, неотделимое от пустыни.
 
Детей на заставе, кроме Настены, не было. Солдаты и офицеры радовались девочке, но она выбрала себе в друзья только одного доктора Савича – за его веселый нрав и добрые глаза.
От Савича пахло карболкой и йодом, а еще у него всегда были аскорбинки. Он никогда не говорил Настене «ты» и обращался с ней, как с самой настоящей барышней.
 
- Как поживает наша солнечная девочка? – спрашивал Савич, улыбаясь. - Как зовут нашу принцессу?
 
- Наст-е-е-е-на. – протяжно и кокетливо отвечала она.
 
- И сколько нам лет?
 
- Пя-я-ять. – девочка протягивала ладошку для аскорбинки. - Когда вырасту, буду твоей женой!
 
- Лучше я буду твоим папой, – Савич подхватывал Настену на руки, подбрасывал к небу, радостно и озорно кричал: «Насте-е-ена!!!» – и ее звонкий смех рассыпался над гарнизоном.
 
Настена любила сидеть верхом на заборе и рассматривать, что делается в пустыне. Как-то раз, сидя на заборе, она увидела караван верблюдов, важно шагавший в сказочный город с золотыми башенками на дворцовых зданиях, с пышными, зелеными садами и бескрайним синим морем. Она спрыгнула с забора и побежала вслед за караваном, чтобы поближе рассмотреть этот город, ощутить прохладу морской волны, побывать в роскошном саду.
 
- Я только на минуточку, только на минуточку. Взгляну разочек и вернусь обратно!
 
Но чем дальше убегала она от заставы, тем быстрее уходил от нее караван. А вскоре караван, город, прекрасные сады и море, растворились в воздухе, будто и не было их вовсе.
 
Настена охнула, растерянно оглядывалась по сторонам. Колючки, сбившись в мячики, перекатывались с места на место от легкого дуновения ветерка. Саксаул, единственное деревце пустыни, красовался, как после пожарища, обугленной корягой. А из песка показалась мордочка ящерицы. Немигающие пуговки-глазки уставились на девочку.
 
«Кто ящерицу обидит, тому проклятие на весь род», - вспомнилась ей солдатская поговорка.
 
Скорее от страха, чем от любопытства схватила она ящерицу за хвост и крепко сжала в ладошке, потрогала за лапки, заглянула в пуговки-глазки. Ящерица вырывалась из рук. Настена ловила ее за хвост и снова отпускала. Хозяйка пустыни активно выражала свое недовольство, а девочке нравилось играть с ней. И вот, когда Настена слишком сильно дернула ее за хвост, он оторвался и остался лежать на песке.
Настена испугалась и заплакала так громко, что пустыня заплакала вместе с ней.
 
Девочка схватила хвостик, присоединила его к туловищу, и он снова стал озорным и подвижным. Настена рассмеялась от радости, а ящерица взмахнула хвостиком и нырнула в песок.
 
- Ой, - вспомнила Настена. - Я хвост неправильно приклеила! - И вся задрожала от страха, потому что обидела ящерицу, и теперь на весь ее род падет проклятие, и у нее отнимут маму и Савича, как отняли когда-то папу.
 
Она умоляла ящерицу вернуться, перерыла вокруг себя песок, но так и не нашла ее.
 
В пустыне темнеет быстро, и всегда кажется, что ночь приходит неожиданно. Так было и сейчас. Ночные шорохи и звуки наполнили воздух. Лунная дорожка заскользила по барханам. Звезды вспыхнули и засияли золотыми монистами, закружились в магическом танце.
Запрокинув голову, Настена смотрела в небо, удивленная такой красотой. Но вот что-то испугало ее, и она отчаянно закричала, и только эхо отозвалось на ее крик.
Куда идти? В какой стороне находится гарнизон, Настена не знала.
 
Ветер поднимал песок и закручивал воронками. Ожили и зашептались барханы, раскрывая объятия одинокому путнику.
Пустыня забирала девочку себе.
 
И вдруг совсем рядом раздалась заунывная и знакомая песенка.
 
- Ал-ла-а-а-а-а...
 
Во весь дух помчалась Настена на голос муллы в гарнизон.
 
-Ал-ла-ааааа....
 
Гарнизон был поднят по тревоге, все искали Нстену. Но первым ее обнаружил Савич. Он подхватил ее на руки и прижал к себе.
 
- Эх, Настена-Настена! Как же ты нас напугала!
Дома он осмотрел ее руки, ноги, глаза, прослушал сердечко в трубочку, поцеловал ладошки, дал аскорбинку.
 
А мама Насти плакала и приговаривала:
 
- Был бы жив отец, всыпал бы ремня, а ты аскорбинку даешь.
 
– Сейчас мы искупаем ее, и спать! А завтра она нам все расскажет. Правда, солнечная девочка?
 
Но утром она ни кому ничего не рассказала, а только горестно вздыхала и так жалобно смотрела в глаза, что у Савича душа болела за Настену.
 
- Тебя кто-то обидел? – спрашивал он.
 
Она отрицательно качала головой.
 
В гарнизоне заметили, девочка хочет уйти в пустыню. Но теперь на всех ее «заветных тропках» появлялся солдат, который коротко и строго спрашивал: «Куда?»
 
Настя перестала есть, плохо спала по ночам и по-прежнему молчала.
 
- Надо позволить ей уйти! – сказал Савич ее маме. - Поймем, что произошло.
 
- А если не уследим? Что тогда???
 
- Все под контролем! – уверял Савич.
 
-Нет! – отвечала мама.
-Да! - убеждал он.
-Ни за что!
 
И все-таки Настя ушла. Ночью. Она взобралась на бетонный забор, спрыгнула в песок и побежала по лунной дорожке к обугленному саксаулу, а потом села по-турецки и стала ждать. Смотрела на звезды. Иногда звезды вспыхивали и падали, очертив яркую полоску в небе. Но вот горизонт взорвался ярким пламенем, заиграл ослепительно красным светом, а из зарева вынырнул и покатился по небу оранжевый солнечный диск. Просыпаясь, пустыня радостно задышала, а из песка показалась мордочка ящерицы.
 
- Ми-и-лень-кая, - прошептала Настена , - и протянула к ней руку, - Я тебя нашла.
 
Ящерица заползла ей в ладошку. Слезки мелким бисером покатились по щекам девочки.
 
- Ты только не бойся, я сейчас я все исправлю!
 
Она осторожно выровняла хвостик, и он получился красивым и правильным, как и прежде.
 
- Красавица моя.
 
Ящерица сидела на ладошке и слушала шепот девочки, а потом коснулась шершавым язычком ее щеки.
 
- Вот радость-то какая! – рассмеялась Настена и отпустила ящерицу. – Иди домой! - и уже собиралась помчаться в гарнизон, как вдруг увидела Савича.
 
- Ей уже не больно! - сообщила радостно.
 
Она улыбалась и плакала, и жмурилась, как котенок, на солнышке.
 
Савич нес ее домой на руках.
 
- Вот я вам сейчас задам! – рассердилась мама.
 
- Она у нас умница! – уверял Савич и улыбался как-то очень озорно.
 
- Будь она твоим ребенком, не отпустил бы ты ее в пустыню!
 
А Настена обняла его за плечи и попросила:
 
– Папа, скажи ей, чтобы не наказывала меня.
 
Вскоре гарнизон расформировали. Савич увез Настю и ее маму в Питер. Теперь они живут одной семьей. Настя никак не может привыкнуть к большому каменному городу с неоновыми проспектами, железными мостами, холодной Неве. И снится ей почему-то один и тот же сон: вот бежит она по лунной дорожке навстречу утреннему Солнцу, которое вспыхивает оранжевым мячиком над гарнизоном, над папиным обелиском, над аулом, мечетью, над бесконечной пустыней, и радуется заунывной и родной песенке:
 
- Алла-а-а-а…