давай молчать...

Идти по надтреснутой лестнице, негнущейся; пахнет сыростью и вечером. Вполоборота назад вижу мою знакомую, мы поднимаемся выше. Мы выходим на чердак. Даже не думаем о крысах и паутине – впереди виден свет из окошка на крышу. Какие-то доски под ногами, перегородки, ржавые трубы. С каждым шагом к окошку всё волнительней, как будто спустя секунду произойдёт чудо, или ты родишься, что, впрочем, одно и то же. Мы помогаем друг другу выбраться на крышу. Прошёл дождь и скользко. Привычно не страшно. Мы садимся на парапет, смотрим вниз. Там мало людей и машин, но много воды. Вода в каналах, холодная и тяжёлая. Курим какую-то дрянь и неспеша говорим. Скоро стемнеет. Я не хочу уходить. Я тоже. Может быть, останемся ночевать?…(идиотская мысль).

Мне виден купол Исакия и ещё с десяток «знакомых» крыш. Воздух мягкий и ветра почти нет; прохлада. Сладкий озноб: вдруг нежданный порыв ветра. Ну же, подуй ещё, сдуй нас на фиг.

Горизонт очень близок. Она делает большие глаза и начинает молоть чушь: Я тебе говорила, что хочу здесь уйти? - Нет. Зачем? – Ну, не сейчас же, потом. Она закрывает лицо руками и плачет. Я рассказываю ей сказку: За вечно-голубым морем живёт волшебник. Он выпускает птиц за нами, они скоро прилетят, и тогда… - Она перебивает – Что тогда?! Птицы стальные? Кровавые?…
- Нет, послушай - ты просто не знаешь правду мира! – цинично смеюсь над ней, и мне тут же стыдно за эту усмешку.
- А ты её знаешь? Какого мира – этого, глухого и больного?
- Не этого.
- Ты всегда так.
- Что – так?
- Ты всегда в том мире светящихся слов и света, а я здесь. Ты думаешь, вот ты объяснишь мне свою душу, и я так же, как ты, и мы, и.. буду спокойна, фарфоровые сны, реки дорог, глаза…
- Не надо про глаза.
- Я буду про глаза. Ты любишь глаза. Я тоже, и даже больше, чем ты. Странные, озарённые, мёртвые, тёмные глаза. Ты же не здесь. Ты там. Так, давай молчать.
- Да, заткнись, пожалуйста.
- Хорошо.

Вот так мы и сидим молча, наверное, час, или полчаса, или два (счёт времени здесь несущественен). Стемнело полностью. Я осторожно счищаю пальцами капельки от недавнего дождя на ржавчине крыши. Свитер уже мало греет и надо бы вниз, где теплее. Куда теплее и свет. Где люди, звуки и т.н. жизнь. А здесь. Здесь молчание в драгоценном футляре простора. Здесь я пытаюсь найти чей-то родной взгляд в отблеске сизого; только бы откликнулся, и можно спускаться… Моя спутница – случайная знакомая, с которой мне не по пути. Она рвёт тишину:
- Ты опять ждёшь его?
Я смотрю на неё и вижу в ней ясность и грусть. Я рассматриваю её белую в темноте ладошку. Наверное, мне стоило бы быть здесь одной.
- Ты же не знаешь, кого я жду…
- Ха, наверное, не знаю… А ты сама знаешь?
- Тебе всё равно, что я отвечу, или нет? Что ты хочешь узнать, жив ли он?
- Ну, всё живо, и предметы тоже… Я знаю, что это одна из сторон твоей религии, или веры, если хочешь. Что ты, возможно, ждёшь своего Бога. А может быть человека. Или не ждёшь, а идёшь, я не понимаю тебя. Ты сама всё запутала в себе. Да, мне всё равно. Но ты мне дорога. Но мне наплевать на тебя.
- Я в тебе не сомневалась, girl…
- Взаимно. Так ответь. Иначе я разрыдаюсь, можешь мне поверить. Ответь, и мы пойдём вниз, и зайдём в какой-нибудь клуб или кафе, как я захочу; и мы наконец не будем вдвоём, где надо хранить это молчание, и дышать, и слушать, затаив это дыхание, и смотреть, раскрыв рот, вниз, и…
- Хватит. Я не умею быть нужной, прости. Я связана нитями. Я устала. – закрываю глаза и молю, чтобы она свалила.
- Ты устала… - она смотрит на меня, распахнув глаза, и в сумерках ночи я вижу её беловатый свет вокруг. Она глубоко дышит. Она нервная и искренняя. Она живая, в отличие от меня.

Я правда устала. Смотреть вверх и вниз, дышать вверх и вниз, любить вверх и вниз, жить – то вверх, то вниз. Рельсы никуда не ведут. Нить моя со мной, дорога моя внутри. Цели и смыслы – слишком статичны, и я в них не нуждаюсь. Но мне страшно, что там, где я, я абсолютно одинока, но назад не вернусь никогда – туда, где люди, смех и страсти, и мир, и радость, и печаль, и будни, и слёзы, и даже эти крыши Питера, я не могу, и – это невозможно объяснить словами – я не имею права (и желания) туда возвращаться. Это не страх даже… Возможно, понимание, что всегда стоит ломать комедию и дальше, быть актёром на бис. Что через год, два или десять я обязательно буду всё так же угадывать рисунок чьих-то совсем неправильных черт в темноте старого города.

Замолчите, мыслящие мальчики и умные девочки, иначе вас съест Э-эх. Раз-два-три-четыре-пять, он идёт искать! Шесть-семь-восемь-девять-десять, скоро станет весело. Я слушаю шорох собственной крови, милые дамы и господа, и кто бы чего не делал вокруг – эгоистичное «я» и дальше будет прислушиваться только к этому звуку... Не мешайте мне слушать тишину. Всё равно вас нет. Как и меня. Но самое удивительное, что создаётся впечатление, что мы есть.
Да есть, есть, не волнуйтесь вы так.

Мы спускаемся с чердака вниз на канал Грибоедова.