Великий и Ужасный

Метро. Напротив - пожилой мужчина. Бережно держит яркий  кумачовый пакет. Всего лишь пакет. А красный перечеркнут синей печатью - Моссельпром. Вызывает туманные, но настолько пугающие ассоциации, что меня начинает мутить. Отворачиваюсь и закрываю глаза. Бесполезно.

"Нигде-кроме-как-в-Моссельпроме" - эта фраза давно вертится в голове, с тех пор, как я прочла ее. Но она была в книге - маленькая и даже смешная, пусть и вызывающая прямо-таки физическое неприятие. А тут - как будто она выпрыгнула из книги, выросла, окрепла и даже начала ходить. Дикость.

На работе календарь - тот же красный, в центре - фривольного вида девушка, а-ля Монро (... в год петуха за семейным столом отведайте курочки...), а в углу - маленькая, но заметная, еле различимая, но все-таки печать. Моссельпром.

Музей. Всюду - Маяковский, его почерк на разбросанных тут и там листках, его вещи, его большое грубое и красивое лицо. И эта комната - маленькая, затхлая. Не-живая. А вокруг нее - сумбур предметов, словно собирался в спешке, да не успел...

"Почему он застрелился?" - мучительный вопрос. И полный набор версиий от "струсил" до "его убили". А красный пакет стал ответом. Моим страшным ответом. Таким, от какого становится плохо и кажется, что сходишь с ума.

Долго подбирал ключ. Но все-таки открыл ларчик с печатью "Моссельпром". И ужаснулся и выкинул ключ (...куда?...) и понял, что все не так просто, как думалось, и бороться сил нет и можно только бежать - пока никто не узнал.

Да только узнали. Возились с ларчиком, отмычки не помогли, кувалды тоже. Ключ? Наверное, он забрал с собой. К несчастью, наука и техника не стоят на месте. Немножко терпения, господа, мы на верном пути, отмычку подобрать - только время нужно! И увидим скоро каков он, Великий Моссельпром, и плевали мы на пандор!

Нигде кроме - разве можно учиться на ошибках?

И становится этот кошмар навязчивой идеей, которую вижу в пустых глазах прохожих. И как тут не поверить, что мы после короткой заминки вышли на новый виток спирали, стали на порядок равнодушнее, бессердечнее, черствее, а ответственностью никогда себя особо не отягощали...