Письмо 51 о ножках и ручках

                Любовь – это когда один человек заменяет тебе - весь мир.                И мир его – становится твоим миром…
  Ноги есть у всех…
  А ножки – у тебя, потому, что я люблю их… И говорю: «кушать», потому, что едят – все: и плохие, и хорошие, и последние сволочи, а ты пока ещё – кушаешь… Я не хочу, чтобы ты становился, как все… Мне не нужны такие, как все…
   Тебя приучали к грубости и точности, и даже слово «нега», - для тебя звучит - пошло… Мы говорим на разных языках. Я исправлюсь, и твои ножки станут, как у всех, они не будут отличаться от ног Загурского или Коваленко… (Но мне не нужны ноги Загурского!) И ручки твои станут такими же, как у всех: либо грязными, либо потными, либо ледяными. (И мне не захочется целовать их…) И есть ты будешь – как все. Как ест, например, Филиппов, - не вызывая ничего, кроме отвращения… (И мне не захочется есть с тобой…) Всё будет так, как ты захочешь… Будет стандартным и правильным. Будет: на удивление -  стремительно и на зависть - планомерно… Скоро, очень скоро никто не будет осквернять твой слух.
   Когда-то, лет 5 назад, о художнике Викторе Панченко я написала стишок, который вспомнился мне сегодня:
Ты привык своих ангелов мучить,
Проникать в их небесные души.
Острым ножиком, шилом колючим
Выворачивал сущность наружу…
   Ты разрушишь мой мир, мою сказку, выдуманную идиллию. (Я понимаю, что её нет. Ты говоришь, что терпишь меня через силу, из уважения… Не уважай меня!!!  На сколько моя мать была неравнодушна к уважению, на столько я - безразлична к нему!) Да, ты вырвешь из моего сердца – себя… Вырвешь по кусочкам… Вырежешь ножиком… Ты пока ещё – там, но уже без ножек и без ручек…
    В детстве мне никогда не покупали игрушек… Я играла только дарёными… У меня был плюшевый заяц – без ручек и без ножек – жалкий уродец, достойный сострадания… Я любила его. Я заворачивала его в мамин розовый платок, чтобы никто не видел: каков он на самом деле, а он - улыбался… Улыбался всем… И все улыбались в ответ… Ты запретил фамильярности и напомнил мне моего зайца…
  Существуют две степени откровенности. Первая – когда оголяются внешние, видимые части человека: тело, действия, поступки; вторая – когда открывается  сокровенное: душевные тайны, мысли, желания, чувства…
   Первая степень бывает, когда ещё на что-то надеешься, веришь, ждёшь, пытаешься изменить, но остаться загадочной и недосягаемой; вторая – когда уже всё решено или безвозвратно потеряно, и ничего нельзя изменить…
   Письма – это душевные откровения. Первое моё письмо было написано недели через три после знакомства. Уже тогда всё было решено, всё было ясно, иначе бы  их - не было…
  Ты живёшь только по своим правилам, а все остальные должны или подчиняться, или уматывать. Другого – не дано…
   Ты часто хвастаешься, что все хотят с тобой, но не у всех получается… Я не хочу с тобой… Я хочу быть с тем, который бывает всего 5-10 минут в месяц. С тем, который способен смеяться, как ребёнок; плакать и сострадать; которого ты держишь в клетке и очень-очень редко выпускаешь на волю…
   Хотеть тебя? Того, кто может сказать той, которая любит тебя, и умирает без твоих поцелуев, что ты целовал другую, а она присосалась к тебе и не думает отлипать? Нет, я не хочу тебя такого…