Четыре оловянных фашиста

Четыре оловянных фашиста старательно готовились к зиме. Погода бессовестно портилась, смывая их наполеоновские амбиции прокисшей влагой осенних дождей. Их гнутые штыки грустно ползали по корявым квадратикам кафеля, оставляя за собой мокрые следы издыхающих гусениц. Ружья вяли и чахли, крошась пластмассово-алюминиевыми ошмётками, и уже никакие удобрения не могли заставить обленившиеся пули выкарабкаться сквозь горлышко на свет божий. Гармошка, перекупленная у местного нео-скомороха Архипыча, гоготала что-то нечленораздельное, но явно нецензурное. Хмурая четвёрка доплясывала танго с наскоро выкопанными из братских могил, собратьями по оружию. Почти свежие собратья покорно выделывали положенные кренделя. Настроение было не ахти.
Зима пришла в небрежно накинутой песцовой шубке, кривя дешёвую папиросу в сугробах потрескавшихся губ. "Песец", - подумалось фашисту номер один, моложавому убанфюреру Златко. Кашлянув, Зима ядовито огрызнулась семью килограммами гвоздей, припасённых для распятия рождественской гусыни, благо, та была уже съедена четырьмя оловянными фашистами. Что-то, в отдалении напоминавшее убанфюрера Златко, лениво растеклось по аквариуму, и шесть ног оставшихся на панели трёх оловянных фашистов, начинали промокать и ржаветь вкусно-пахнущей корочкой. Зима благодарно облизнулась: "Отсыпьте-ка мне муки, хлопцы. Запеку я вашего вецемайстера, вон он какой жирный и красивый стоит". Фашист Кебаб густо покраснел. Кирпичная краснота его лоснящейся физиономии постепенно просочилась через оловянные поры щёк и припорошила полузатопленный аквариум. Его песочного цвета зубы, наконец-то обретя долгожданную независимость, поедали подгнившую начинку фашиста, изрыгая содержание своих костяных желудков прямо на пол. Тем временем, смешливый обераршлох Кокоша Неллер нехотя разваливался по частям. Его апельсиновые опухоли музыкально лопались, словно напевая одним им известный мотив, выпуская наружу вязкие струи повидла. Скользкое тельце полусдохшего Кокоши уже утопало в булькающей красноватой жиже, а Зима, не долго думая, бесстыжим образом обнажила дородные деревенские ляжки, ослепив оловянного фашиста номер четыре, заведующего хорошим настроением, Ибн-Костаса, их неестественной белизной. Его некогда облезлые усишки, выдающие тёмное, сугубо неарийское происхождение, повываливались наружу, накрепко обмотав жилистую фашистскую шею. Бежать было поздно: Зима не знала жалости, истязая слабо стонущего, скрюченного Ибн-Костаса, как только Русская Зима на это способна. Акт свершился и четвёртый оловянный фашист с задумчивым бульканьем растворился посреди месива, наполнившего некогда кристально-чистый аквариум. Талый снег, почему-то попахивающий протухшей рыбой, вывалился из зимней утробы и ласково укрыл останки четырёх оловянных фашистов.
Суровая выдалась нынче зимушка, лютая. Четыре гудка.