однажды в августе...

До чего же удивительны эти небесно-голубые, сложенные вместе ладошки цикория… Уж и приглашает он легким кивком бутонов к осени, задумчиво наклонив головку, слушает удаляющиеся шаги лета, но… Заплачет он, прижмется поближе к бурьяну, вспомнит нечаянно стылые ночи и – лежит по всей округе белым снегом его печаль… Не заплачет - улыбнется, вдохнет свежего воздуха, что несут куда-то прочь с озера августовские ветра – и будет самый чудесный месяц, что, повстречавшись с сентябрем в туманном рассвете, закончится бабьим летом, не даст упасть ни одному листу, что шуршал у нас над головами…
                Каждая травинка в поле, примятая босой ногой, лукаво улыбалась в ответ солнечными бликами и что-то тихонечко желала, неспешно скрываясь за поворотом. Скорее… она тоже была необыкновенно счастлива в этот день… Затем более настороженно и, пожалуй даже, с опаской кланялась уже подрастающим гусям, а те, в свою очередь, слегка вытянув шеи, глядели задумчиво и, выдержав положенную этикетом паузу, важно ступали по своим делам…
                Кого можно удивить обычной раскаленной жаркими солнечными лучами дорогой, по обочине щедро усыпанной острыми камнями, ведь сколько проходим их за год, за два... И верно – никто не припомнит, не удивится… Так просто промелькнет где-то в памяти серая черта проселочной дороги на карте, да пожалуй и все… Но… неожиданно и оттого незабываемо пролетит навстречу грузовик, не обремененный городскими ограничениями, подхватит волна воздуха – только успей расправить крылья… И не он вовсе мчится по дороге, залихвацки погромыхивая синим кузовом на ухабистых завитках поворотов, словно поддразнивая вчерашний гром, наполняя воздух окрестных деревень давно привычным звуком, без которого тихое очарование лета становилось чуточку, но все таки грустнее – словно пропадает партия едва заметного голоса в оркестре, мелодия останется той же, но…
                Нет, нет… иначе не могло случиться… На этой обычнейшей из дорог жаркий летний полдень играл свою удивительную, самую нежную из всех ранее услышанных, никогда не повторяющуюся симфонию. И не передать словами, чем отблагодарил своих слушателей этот день, ведь его надо было только Услышать, и он откроет много больше чем все лето, что пробежало постукивая на стыках своими вагончиками – днями… Один день длинною в… Он лукаво поглядывал бликами озера среди ветвей, ласково поглаживал, словно руками, лилии, что кокетливо стремились к защите небольшого островка посреди двух берегов. Август, словно в угоду всем писателям и поэтам, склонял тоненькие березовые прутики к самой воде, что-то чертил ими в заповедном царстве ряски, изредка дарил бриллиантовые брызги, рожденные искристыми кольчужными нарядами решившейся на шалость рыбы, обрушивался гулом набиравшего обороты двигателя взлетавшего далеко за спиной самолета и звенел первой скрипкой кузнечика возле самого уха в траве…
                Чем дольше и тише лежишь на берегу, вглядываясь в бесконечную синь неба, изредка нарушаемую белыми пушинками облаков, тем больше звуков лишь украшающих эту первозданную мелодию можно услышать… Встрепенулась листва, притихла, прижавшись к доскам забора так ласково, словно щека к щеке… Тоненькая веточка упала на поверхность воды, пустила круги, как будто бы слегка взохнув. И даже если самим теням кажется, что, перемещаясь по траве на берегу, по листьям кувшинок, пушистым букетом призывно вынырнувших посередине озера, они не производят совершенно никакого шума, то это не так. Лежишь на берегу неподвижно, проходят минуты и чувствуешь все-все, что происходит вокруг… Ничего не кажется странным, необычным… А порою всем существом внезапно ощущаешь, что вот она – гармония, гармония во всем – и разве может быть иначе? Вовсе нет!
                До самой поздней, поздней осени будут согревать своим теплом именно эти августовские дни. Они успокоят, они согреют и на исходе зимы снова подарят надежду на следующий, такой же теплый и такой же счастливый август.