Хроники поручика Ржевского. Розыгрыш

Дамы и господа! Повествуя о поручике Ржевском, нельзя не рассказать о его поистине великой любви к разного рода шуткам и розыгрышам. В качестве примера позвольте мне изложить сию историю времен войны 1812 года, одним из главных участников которой был наш герой.
Итак, стояли лютые морозы. Наш партизанский отряд, состоявший из казаков и гусар, так рьяно преследовал бегущего неприятеля, что далеко обогнал его, и мы решили временно расположиться в деревеньке Ясной Поляне, в здании сельской школы – отдохнуть и подождать нерасторопного врага.
Была суббота, выходной, и гусары, по обыкновению, отправились к женщинам, а казаки – к бабам. В школе воцарилась непривычная тишина. Было слышно лишь, как зубрит что-то оставленный после уроков двоечник Филипок да в спортзале, кряхтя, поднимает штангу кавалерист-девица. Только я собрался заняться своими военными записками, как появились французы. Они ввалились с мороза, румяные, небритые и оборванные, в высоких медвежьих шапках, и один из них - здоровенный, пардон, бугай, закутанный по самые наглые глаза в дамскую шаль, хлопнул меня по плечу и прогнусавил:
- Месье, же не манж па сис жур!
Я, признаться, несколько растерялся, однако же возразил ему твердо:
- Ступай, шаромыжник, Бог подаст.
Но нахальный француз и не думал уходить. Он захохотал, прыгнул за школьный рояль и, безбожно фальшивя, все тем же гнусавым голосом запел «Марсельезу». Половины слов он явно не знал и заменял их противным «ля-ля-ля». Остальные оккупанты закружились вокруг меня в неистовой пляске. Из спортзала доносился кокетливый визг кавалерист-девицы – галантные французы приглашали ее на танец.
Как верный сын Отечества, я собрался было пасть в неравной битве с врагом, но обнаружил неожиданную пропажу моей сабли и пистолетов. Углядев мое замешательство, французы дико захохотали и стали вести себя совсем уж беззастенчиво и нагло.
Они писали по-французски на школьной доске неприличные слова. Французскими, впрочем, были только буквы, а слова были самые что ни на есть наши, российские. Нарушая все правила пожарной безопасности, прямо в школьном классе, они начали готовить шашлык. Они приволокли местного торговца пивом – старого мельника толстяка Афанасия Бочкарева вместе с огромной бочкой пенного зелья и начали потреблять сей напиток столь рьяно, что вскоре заговорили на отборнейшем русском языке, на каком сможет говорить еще и не всякий россиянин.
- Ну, полно дуться, корнет! – подошел ко мне тот самый здоровенный наглец, что пел «Марсельезу». – Изволь пива попить.
И тут как пелена упала с моих глаз!
- Поручик, Вы?!
Конечно, это был он. И все остальные тоже – наши гусары, только переодетые в чужую форму, отнятую у прохожих французов.
Вот это розыгрыш! Веселью нашему не было предела, но…
Но тут появились французы. На сей раз настоящие. Они ввалились с мороза, румяные, небритые и оборванные, в высоких медвежьих шапках и один из них - здоровенный, пардон, бугай, закутанный по самые наглые глаза в дамскую шаль, выхватил шпагу и воскликнул:
- Я маркиз де Сад, лейтенант французских гвардейцев. Все арестованы!
Мурашки побежали у меня по спине – ведь чего только не рассказывали об этом де Саде, о его издевательствах над лошадьми и собачками! Но в эту страшную минуту поручик Ржевский остался спокоен. Он взял свою шпагу, зубами снял с нее последний кусочек шашлыка и строго сказал:
- Господа гвардейцы кардинала, я имею честь вызвать вас!
- Один за всех и все за одного! – подхватили мы.
И тут началось. Мы бросились на врага, враг, соответственно, на нас. Засверкали, зазвенели клинки. Ржевский схватился с де Садом. Оба они оказались настолько великолепными фехтовальщиками, что все остальные участники схватки вскоре потеряли к ней всякий интерес и, сомкнувшись в кружок вокруг поручика и маркиза, восторженно наблюдали за поединком подлинных мастеров.
Но вот, в третьем раунде старая шпага Ржевского, участница многих сражений и пикников с шашлыками, не выдержала и сломалась при ударе о неприятельский клинок. Французские болельщики радостно завопили, а у нас потемнело от горя в глазах. И тогда господин поручик отбросил ненужный более обломок, схватил невесть откуда взявшуюся в ближайшем углу дубину народной войны и принялся гвоздить ею маркиза и других французов до тех пор, пока гнев и ярость в его широкой душе не сменились обычным для него состоянием бесшабашного веселья. Тогда он внезапно прекратил военные действия, обвел присутствующих светлым взором и торжественно провозгласил:
- Пива всем!
На этом война 1812 года практически закончилась.