А дальше что? одним файлом

Сентябрь в деревне

Уже светает поздно,
и холоден рассвет.
Сентябрь уже опознан
в желтеющей листве,

В тепла дневного леность,
в его тягучий ток
горчащая последнесть
влита, как йод в медок.

Таскает звезды теще
колодезный журавль,
возносит клювом тощим,
цинкованный Грааль.

Уходит лето – спелось,
все роздано сполна,
плодам и зернам – спелость,
а небу – глубина.

Из оболочки тесной
душа - тиха, нема -
той пустотой небесной
высасываема.

Сложу и вычту тоже.
Видать, пришла пора...
Считай цыпляток, теща...
Ни пуха, ни пера...

***

Песня пешки

Начавший резво некогда с е2,
легко перелетавший через клетку,
теперь я тело двигаю едва
на заданную новую отметку.

Игрок хватал меня, не тяготясь,
что может ошибиться ненароком.
Я не роптал,поскольку наша связь
являлась связью меж рабом и Богом.

Собратьев рвали черные слоны,
ферзь наезжал подошвою давящей.
Для нас, солдат игрушечной войны,
она была большой и настоящей.

Мы шли вперед, врубались в этот ад.
А правила игры нам обещали
покой ничьей, победы благодать
и чудеса восьмой горизонтали.

Не знаю, сколько душ я истребил...
Как пес, устал на скорбной этой тверди.
И в эндшпиль переходит миттельшпиль.
И жизнь моя наполовину в смерти.

Игра – модель. Но ведь и жизнь сама -
модель, игра только ступенью выше.
И мой владелец главного ума
есть пешка в соотвествующей нише.

Знать, правила придумали врали.
Напрасно мы мечтали об итоге.
Нет королев. И голы короли.
И пешки бесконечно одиноки...

***


Мое шапито, шапито, шапито...
Арена лежит под ногами.
Я – клоун, я вроде живой запятой
меж строчек привычной программы.

Кони в опилки копытами бьют.
Грохочут помятые трубы.
И астраханский танцует верблюд
с тавро инвентарным на крупе.

Вот фокусник, пьяный слегка чародей,
факир и колдун бессистемный.
Он кроликов тащит из шляпы своей
и пилит свою ассистентку.

А мне рассмешить целый мир по плечу
до колик короткой репризкой.
Я плАчу потешно и сальто верчу,
вишу на канате сосиской.

Но вот наступает тот миг...
Тишина
из струн ожидания свита.
Под небом тряпичным вскипает луна,
луна голубого софита.

Под куполом цирка являешься ты –
святая звезда надо мною,
гимнастка воздушная, из высоты
ты дразнишь томленье земное.

Ты падаешь, снова возносишься ввысь,
где свет бродит пеною винной.
Напрасно я руки воздел- : «Не сорвись!»
Меня тебе сверху не видно...

Ты там, на своих поднебесных кругах,
плывешь, и маня, и сверкая.
А я – клоун Вася, чьи щеки в цветах,
ноктюрн на ножовке играю.

А я, клоун Вася – приклеенный нос,
тяну к тебе звуки металла,
плету тебе лонжу из медленных нот,
молясь, чтобы ты не упала.

И вот, раскачавшись, весь мир раскачав -
фальшивый, облыжный, недужный,-
срываешься...
И за границей луча
тьма гасит тебя равнодушно.

И зал выдыхает округлое : «Ох!»
И эхо столетия длится.
И светят софиты на алый цветок,
лежащий убитою птицей...

И я по арены пустому плато
иду одинокою тенью...
Я знаю, что лонжу не видел никто –
ту, что задержала паденье.

Потом выбегаешь ты на комплимент.
Заходится публика в раже...
Я нос оторвал. Больше клоуна нет.
Никто не заметил пропажи.

1982/2004

***

А дальше что? А дальше...
Эх, лучше бы не знать...
А дерева на даче
изображают знать,

напялили на ситцы
фальшивую парчу.
Пора с теплом проститься,
а я вот не хочу.

А дальше?..Область сердца
заволочет тоской
и стаи самоедства
в ней встанут на постой.

А дальше что? А дальше...
Когда б я ведать мог...
Знать, вальдшнепам с ягдташей
ронять кровинки в мох.

И набрести лососю
на роковую снасть.
Такое время осень –
спастись нельзя пропасть.

***

...Все шло, прямоходящий малый,
от первой крошки вещества
к прекраснейшей из аномалий -
душе живого существа.

Весь ход миров - и нерв, и мускул,
вся неустроенная суть,
все лишь затем, смешной корпускул, -
чтоб в твое тело душу вдуть,

в непредсказуемость материй
вплести хоть тоненькую нить
желанья и уменья верить,
творить, надеяться, любить!..

***

На столе в саду забыли чашку.
Дождь в нее наплакал до краев.
Что-то нам с тобою, дождик, тяжко,
хоть скликай на помощь докторов.

Впрочем, обойдусь без эскулапов.
Прост диагноз, сам поставить смог –
просто осень в своих желтых лапах
треплет сердца мышечный мешок.

Многому учился- научился,
но не понимаю, как спастись...
Это ведь с меня срывают листья.
Это у меня украли птиц.

Многажды был пытан этой ломкой,
а привыкнуть так и не сумел.
Ну, давай крути меня и комкай,
мастер золотой заплечных дел.

Мнится или вправду голос свыше,
с кем-то разворованных небес
про трефовый интерес кладбища
на моей судьбе поставить крест?

Но имею долголетний опыт –
осень как-нибудь переживу.
Буду хлеб жевать, ушами хлопать
и топтать опавшую листву...

***
И кто ты, человече? Верх творенья?
Ветвь тупиковая три миллиона третья?..
Или какой там номер тупика?..
Себя ты оценил бы трезво, парень, -
неловки руки, ум элементарен,
недолог век и память коротка.

Ты, как стакан, прозрачно предсказуем
царю, генсеку, слугам-рукосуям.
Да ты и сам –и смерд, и господин.
Един по обе стороны прилавка -
и суперстар, и глюкая козявка...
Напополам Пьеро и Арлекин.

Вот ты кричишь толпе, воздевши палец,
кто будет всем и что там юбер аллес -
в одном лице и вождь, и вертухай.
Тряся «Майн кампфом» иль берцовой костью,
ты вопиешь с рассчитанною злостью.
И из толпы ответствуешь «Зиг Хайль!..»

И вот опять эпоха серовата.
И снова стая направляет стадо,
идеями упившееся вдрызг.
И как они посмели, в самом деле,
дышать и жить, и думать без идеи,
без гаммельнской сопелочки для крыс...

Я видел сон, что нас сменили крысы,
что наши кости белые обгрызли
и нашу кровь слизали, как обрат,
что настрочили книги, палимпсесты,
и что Крыстос христово занял место,
и что пасюк открыл эм-це-квадрат.

***


Из такси – «Н’экзистей па»- Джо Дассена.
Мглистый пар и листьев па . Где ты, Сена?
Испарился драндулет, укатился.
День осенний. Сены нет ... Закулисье.

Есть река – не отшучусь – то есть, Неман.
В нем разбухший мякиш туч. Небо немо.
Осень ясности ссуди, Христа ради,
oсыпаясь на сады, вертограды...

Что-то свертывает кровь в сердце сдутом,
яд какой? Болеголов – бишь, цикута?
Иль томит неясный звук – хочет спеться?
Эх, дери тебя хирург, мое сердце...

Я сижу, табак смолю на скамейке.
То есть жизнь слоЮ свою на статейки.
Вон, у парочек из губ – милый лепет.
Ну а я - живой гроссбух – крЕдит- дебет.

Нотка прелого душка от асфальта.
Осень - драная мошна. Вот и сальдо.
Что сумел и что не смог – нету икса...
Промежуточный итог. Берег Стикса?

***

«запишите меня на сентябрь октябрь ноя…
не даю обещаний дожить это тоже работа»
Евгений Орлов
...
Октябрь разошелся – шумит, ревет.
Пьяна и фальшива живость –
обобран древесный его народ,
и роскошь отшелушилась.

Империя гибнет, ей срок - сойти ,
как ни дели и властвуй,
за тысячью сгинувших византий,
в осадок сусальных царствий.

А он, промотавший свой капитал,
трясет дерева за платья -
ссыпайте, убогие, драгметалл
к стопам моим супостатьим!

И нет на него ни суда, ни узд,
и нет от него охраны –
ревущего в раже своих безумств,
как сумасшедший в храме.

Но вот, устав от больной гульбы,
по дальней бредет аллейке,
орясинам лепит на плечи, лбы
последние свои деньги.

И там, оставшись на пару с ним,-
туманным уже, как призрак ,–
я словно всхожу на парусник,
покинув пустую пристань.

Несет меня в серости дымовой,
бесплотный его корабль.
И знаю, что скоро вернусь домой...
но я бы...
но я б...
ноябрь...

***

Стужа мучила, а теперь
брызжет моросью оттепель.
Сырость скользкая в граде сём,
захмелевшем под градусом.

То ль декабрь, а то ль вдругорядь –
окаянная ноябрядь.
Город плесени, талых жиж.
Ему зваться бы – Непариж.

А он горбится спинами,
пахнет мокрою псиною,
А проспекты-артерии -
в тромбах автоматерии.

Где-то пальмы и фикусы,
а у нас – на-кось выкуси.
Над Парижем – фанера сплошь.
А у нас - только снег и дождь.

Братья прямоходящие -
будто ненастоящие.
И не так уж они прямы -
то ли хроменьки, то ль пьяны.

Город хлюпает и хандрит.
Ему зваться бы Немадрид.
Ах, ты город мой- городок –
чижик-пыжик от пьянки сдох.

Мрак чахоточный, волглый шарф...
И живешь, будто платишь штраф.
будто жизнью кому-то мстишь
(не себе самому ли, бишь?)

Всюду ложь – платяная вошь,
зваться б городу Покаврешь...
Но как он называется,
никого не касается...

***

Благодарю твой промысел, Создатель!
По жизни, им устроенной, теку,
как капля в токе миллионов капель
стекает в дождь по мокрому стеклу,

не то ль витаю точкой пылевою
по темноту рассекшему лучу.
Благодарю твою господню волю,
что жив пока, теку еще, лечу,

за каверзы судьбы и за кривизны,
за смех и грех, и лыко не в строку,
за все, что есть и будет в этой жизни,
за все, что смог и все, что не смогу.

И за восторг спасибо, и за деготь
слепой непроницаемой тоски,
когда готов себя за сердце дергать
и рвать его на черные куски...

За женщину, проснувшуюся рядом,
за побежалость сонных ее глаз,
за то, Господь, что, в ласке нашей спрятан,
ты возносил над грешным миром нас...

Что дальше? Там, за разрушеньем плоти?
И как насчет бессмертия души?..
Пройду свой путь и растворюсь в природе.
А что с душой моей - ты сам реши...

***

...А под мокрою радугой –
дол зеленый смарагдовый,
Здесь все просто, легко и в лад.
И сам воздух зеленоват.

А лошадка под ивою
с ивой спутана гривою.
Глянешь в небо высокое –
солнца около – соколы.

А в траве- то кузнечики
точат сабельки-мечики.
Чуть дрожит от дневной жары
воздух в искорках мошкары.

Тьму грунтовую проколов,
бьют там тысячи родников.
В небо вырасти норовя,
рвет себя из земли трава.

Не скорбей и не слез юдоль –
только воля и вширь, и вдоль.
Никаких нет вериг, тенёт -
жизнь как в чистой воде плывет...

Если надолго пропаду
в темноте, суете, бреду,
бросит дух ли от божьих губ
за сатурновый хула-хуп –

все равно отыщу я мост,
чтоб вернуться сюда со звезд,
от харибд и от сцилл уйду,
улизну из котла в аду.

Коль не в нынешней жизни - пусть...
доползу, дорасту, вернусь...