Ты и яСновидцы

                Поэма "Ты и яСновидцы"
      
                Посвящается тем, о ком написано.
               
                Играй, невесёлая песня моя… играй!
                В. Цой
 
1.

          Комната, спёртый, теплый воздух, стены в жёлто-зелёной краске, стул, стол, он на стуле, ноги на столе, его взгляд  устремлён в одну точку… В какую? Не знает и он сам… О чём думает? Не знает и он сам. Скорее, он не думает ни о чём. Он просто сидит и смотрит, просто существует, он просто есть, присутствует, и больше ничего, больше ничего! А за окном облака сыпали на землю снег, дворники сыпали соль, ветер с гулом гонял снежинки. Таким обыденным образом заканчивался ещё один вечер в его жизни, параллельно заканчивались ещё миллионы вечеров в жизнях других людей, или заканчивались утра в жизнях других людей, или вообще заканчивались жизни других людей.   
           Имя его известно, но слишком сложно его назвать, да это и не к чему. Здесь и далее в этих зачем-то придуманных сочетаниях всякого рода символов он будет просто он, она просто она.
           Наконец наступила ночь. Он сидел в молчаливой квартире,  полной людей. Желтый свет лампы, от которого он так устал, упрямо продолжал издеваться над его глазами, отражаясь от многочисленных вещей в комнате и блестя. Он посмотрел на эти вещи (стандартный набор) и подумал: «А зачем человеку всё это? Зачем он всё это придумал? Хочет облегчить себе жизнь, стремится быть богатым, счастливым!? Для этого обманывает, ворует, убивает, благоденствует и мучается?! А богатым и счастливым всё равно не становится, потому что просто не знает, что такое богатство и счастье. Живет по сложившейся системе ценностей, сложившейся сумбурно. Чем же он хуже какой-нибудь обезьяны? У той тоже есть система ценностей, следуя которой она существует! А хуже он как раз тем, что ещё хочет и счастливым, и богатым быть. Вот и становится жизнь каждого погоней за счастьем, богатством, удовольствиями и т.д., то есть приобретает какую-то цель, но в то же время остается бессмысленной. Ведь ни счастья, ни богатства, ни чего-либо другого нет и не было… Люди, идиоты, обманывают сами себя, живут, что-то придумывают, выдумывают, крутятся, вертятся… Эх, кто ж нас так наказал, дав настолько ограниченный разум, что мы ничего не в состоянии понять?! Не давали бы тогда уж совсем: так было бы лучше! Вот слоны живут стадами, кушают листочки, ходят на водопой, помогают друг другу и довольны своей жизнью. Им больше ничего не надо, в этом заключается их жизнь! А в чём заключается смысл нашей!? Жаль, я не слон, или ни цветок, ни ручей… Вкус к жизни у всех испорчен некачественной, вредной для обоняния пищей. Хотя, может, где-нибудь и остались единицы, отказавшиеся от помоев. Кстати, единицы они, не только потому что их мало, но и потому что они становятся первыми, а дальше уже двойки, тройки и так до бесконечности. Иногда даже удивительно, насколько большим числом может стать человек, насколько далеко может зайти. Единицы одиноки,  потому что, только будучи одиноким, можно разобрать, где фальшь, где сыграно чисто, и только разобрав, можно понять, что такое одиночество. Все ведь забыли о главном – об отношениях с другими, с окружающими… Чёрт, как надоел этот свет!?»
           С этими словами он повернул выключатель, и свет потух. Он медленно опустился на кровать. Боже, как он любил тишину и как ненавидел сидеть в одиночестве, как презирал общество! Устав от своих мыслей, от света, он предвкушал скорое исцеление от этой усталости и всеми силами пытался приблизить тот сладкий момент, но злодейка-бессоница как всегда не давала ему долгожданного покоя. Уличные фонари, подобно уголькам сигарет, мерцающим в табачном дыме, освещали своим желто-оранжевым светом папиросно-дымчатый туман и облака, собаки бездумно лаяли за окном. Но всё это было где-то далеко, как будто в другом измерении, а здесь, вокруг царила тишина, стовосьмидесятиоконное, десятиэтажное спокойствие. Лишь внутри него был ураган, снежный буран, всё горело, душа рыдала, бушевала. Она, казалось, готова была выплеснуться наружу и разорваться на миллионы маленьких кусочков, так плотно заполонив комнату, что в ней стало бы невозможным дышать, и только тело своими кальциевыми затворами сдерживало душу в себе.
Он лежал и слушал, как стучит его сердце. Оно напомнило ему солдат, отчеканивающих шаг на плацу. Вдруг в голову неожиданно пришла мысль, настолько неожиданно, что при её появлении всё вокруг как будто озарилось ярким светом: « А ведь когда-нибудь оно перестанет биться! Трудно представить себе это … но когда-нибудь оно обязательно перестанет биться…и не только в этой груди, но … и в её груди! Когда это случится?! Слава Богу, ещё не скоро … хотя … а вдруг это случится прямо сейчас, вот, прямо сейчас и здесь, и всё будет кончено, абсолютно всё! НЕТ, не хочу думать об этом, так я никогда не засну!» После чего он ещё долго думал об этом, потом думал ещё о чём-то, ещё о чём-то, а тем временем сон уже постепенно закутывал его в своё одеяло и, наконец, завладел им сполна. Он с радостью окунулся в него. Всё равно, что человек, долго бредший по пустыне, с разбегу прыгает в прохладную гладь моря.
Да, конечно, ему приснился всё тот же сон. Он преследовал его уже на протяжении нескольких лет. Всё тот же сон, в котором заключалась вся радость его жизни, сладкий сон, которого он ждал всё время. Смешно, но он жил ради того, чтобы поспать. А ради чего ещё было ему жить, если он жил ей?! Всё вокруг казалось ненатуральным, лишенным смысла. И только она, являясь во сне, казалась естественной, казалась намного естественнее, чем всё то, что окружало его наяву. Для него сон и жизнь поменялись местами, но всему своё время, всему предназначено вернуться на круги своя.

2.

Нам с тобой: голубых небес навес,
Нам с тобой: станет лес глухой стеной,
Нам с тобой: из заплёванных колодцев не пить,
План такой: нам с тобой…
В. Цой

Комната, спёртый, теплый воздух, стены в жёлто-зелёной краске, стул, стол, он на стуле, ноги на столе, его взгляд не устремлён в одну точку. Утро. В руке чашка чая, рукав вокруг руки, пятно на рукаве, мысли вполне определённой формы в голове. Через несколько минут он собрался и вышел из квартиры, дверь осталась не захлопнутой, пока спускался на лифте, прижался лбом к зеркалу и с упорством, свойственным ему, без звука, без движения, смотрел в свои глаза, разглядывая их манящую голубизну.
На улице был январь, но уже наступила весна, а ему было всё равно. Он шёл своей дорогой, хотя и сам не знал, куда, знал только, что своей. Так продолжалось долго. Навстречу мчались автомобили, шли люди, стояли вокруг серые громады домов, асфальт и грязь чернели под ногами. Долго он шёл и не обращал на всё это внимание, но вдруг неожиданно остановился, на некоторое мгновение замер и потом медленно произнёс про себя: «Да … и всё это придумали, сотворили люди! Боже мой … сколько всего придумали люди … это невероятно! Когда-то на этом месте не было всёго ныне существующего. Стоял лес глухой стеной, растекались поля, в унисон птицам журчали ручьи, шли дожди, сыпал снег … а ещё раньше текли какие-нибудь метановые реки, дул азотный ветер, а ещё раньше вообще Бог невесть, что было… Теперь на этом месте стою я, дома, в домах этажи, на этажах квартиры, в квартирах двери, за дверьми жильцы, у каждого из них своя жизнь: работа, дети, проблемы, радости, а у подъёздов этих домов старушки вспоминают былое, шпана пьёт пиво и молодые мымы, новоиспечённые бабушки гуляют с будущими генераторами всей этой бессмыслицы!». Такими были его мысли, и такие мысли были не редкостью для него. Обычно они очень удручали, но сегодня они  навеяли ему какое-то особенное настроение. Он произнёс вслух: «Всё это удивительно, страшно и прекрасно!»
Если воздушный шарик заполнить кислородом, то он непременно упадёт, если заполнить гелием – он полетит вверх. Сегодня у него было геливое настроение! Кстати, главное в таких случаях не переборщить с гелием, потому что шарик может неожиданно лопнуть и вновь заполниться кислородом…
Целый день мотался он по городу и, наконец, пришёл к вокзалу. Сам не зная, зачем и почему, он зашёл в здание вокзала, подошёл к расписанию пригородных электричек и начал внимательно изучать его. Он с интересом открывал для себя, какая электричка ходит только по выходным, какая – по будням, по будням и выходным, какие станции пропускает, конечная станция и т.д. Он посмотрел на часы, на расписание, опять на часы, расписание, часы и понял, что ближайшая электричка в каком-то неизвестном ему направлении уходит через несколько минут.
Вдруг что-то зажглось жарким огнём внутри, и он помчался к кассам. Он был очень богатым человеком, но денег и ценных вещей у него никогда не было. Он был богачом духовно. Сейчас он нащупал у себя в кармане какую-то мелочь, достал её, купил билет на эту ближайшую электричку и побежал на перрон.
Он вошёл в электричку и сел рядом с окном. Он не знал куда поедет, где будет выходить и что делать, но у него ни на секунду не появилась мысль, что он делаёт что-то безрассудное, наоборот, он был полностью уверен в себе и в своих поступках. Загудел двигатель, захлопнулись двери, и земля за окном начала уезжать от электрички, всё набирая и набирая скорость.
Он сидел и смотрел то на убегающие дороги, машины, столбы, деревья, людей, то на блеклое отражения вагона в стекле. То взад, то вперёд ходили продавцы всякого ширпотреба, попрошайки, метались пассажиры. Всё, как в любой электричке. И всё уже вокруг начинало надоедать ему, как вдруг он почувствовал что-то особенное, а именно чей-то взгляд на себе, настойчивый взгляд. Он посмотрел на стекло и увидел в его отражение какую-ту фигуру, она стояло около него. Он повернул голову и увидел девушку, молодую, обычную, такую же, как все. Он с удивлением посмотрел ей в глаза…
- Я ищу его, - простым, незаурядным голосом сказала она.
- Я это он, - ответил он. – А вы кто?
- Я это она, - произнесла она тем же тоном. – Я люблю его.
После недолгого молчания он засунул руку во внутренний карман плаща, после недолгого поиска высунул из кармана фотографию и обычным движением руки протянул её девушке.
- Вы…- начала было девушка, разглядывая фотографию.
- Да, я сделал эту фотографию во сне, – прервал её он.
С этими словами он поднялся со скамьи, и они вышли из электрички на ближайшей станции. Это был уже пригород. Солнце, изредка показываясь среди серых туч, бросало уже последние взоры на Землю. Холодало. На платформе они взялись за руки, и вскоре их силуэты слились с чернеющим вдали лесом. Остался только аромат её духов, который вскоре подхватил и унёс ветер, следы от их обуви, которые вскоре замело снегом и фотография с его и её в его объятьях изображением, которая так и осталась лежать на платформе…