Летающий плотник

Крестьяне любили прихóдского ксёндза*
не меньше отца иль учителя их.
Мы все возле пастыря мирно пасёмя,
забыв иногда о несчастьях своих.
И ксёндз доверял этой преданной пастве,
молился, чтоб мир  в суете не погряз,
а жил пусть не в бедности, коль не в богатстве,
без распрей и смуты, обмана и дрязг.
Ему довелось побывать в Палестине,
увидеть дорогу мучений Христа.
И ксёндз Моргенштерн затевает отныне
такую ж дорогу в приходских местах.
Десяток часовен на лиственном срубе,
скульптуры сюжетной на десять годин.
Да кто ж изваяет, изладит да срубит?
Но люди сказали, мол, есть тут один.
Он молод, но в деле силён деревянном.
Ему словно братья пила и топор.
Фамилия – Вненк. Прозывается Яном.
Для службы хорош и на выдумку скор.
Но парень умел лишь сараи да избы,
а шанса, чтоб резать рельеф, не имел.
Часовни, быть может, ему удались бы,
но строить библейский сюжет не умел
В селе не сыскали другого умельца.
Не слать же по селам к иным мастерам.
Начнем изучать с алтаря, что имеется,
учиться искусству  не стыд и не срам.
Марьяцкий алтарь. Ехать надобно в Краков.
Шестнадцатый век. Добрый мастер Вит Ствош**.
Фигуры рассмотрим, срисуем. Однако,
пускай и не сразу осилим, так что ж?
А Вненк воспылал интересом великим 
и парня безумный азарт обуял.
Смотрел неотрывно на скорбные лики,
и мнилось: Вит Ствош за Марией стоял!
И был уговор Моргенштерна с ксендзáми,
что Вненку помогут прислужники их,
и Ян пожирал ненасытно глазами
орнамент, рельефы, алтарный триптих.
Чертил  на бумаге одежду, детали,
срисовывал складки, наклон головы.
Библейскую сцену постигнешь едва ли,
коль книг не читал, а сюжеты новы.
Священник, открыв на закладке Писание,
Отдельно зачитывал выдерожку ту,
в которой все страсти и все истязания
достались от римлян на долю Христу.
Потом, находя в фолиантах картинки,
вдвоём обсуждали, смотрели по ним,
какие прически, одежду, ботинки
носили евреи в те давние дни.
По книгам старинным немало добычи 
для чуткого сердца и ревностных глаз,
а парня прельстили рисунки да Винчи.
«Но это, – наставник сказал, – не для нас».
Однако, рисунки нежданно открыли
возможность познать, что господь нам не дал.
Маэстро да Винчи придумывал крылья,
чтоб взмыть над землей, как Икар и Дедал.
И плотника вновь захватила работа.
Мечтанье неторной дорогой вело.
И вот уж готово крыло «взмахолёта»,
и он начинает второе крыло.
Наставник смотрел отчужденно и строго.
В глазах проскользнула насмешки струя:
–Дерзнул ты, мужик, корректировать Бога.
Закончится смертью затея твоя.
Тебе недоступны Вселенной законы,
парение птиц и полёты пчелы.
Пойди к алтарю, бей земные поклоны,
а крылья твои не взлетят: тяжелы.
И вновь по костёлам – по ближним и дальним;
рисунки, замеры – зубрёжке подстать.
А сплетники тешились слухом скандальным,
что хочет-де плотник по небу летать.
А плотник работал без шума и треска.
Одно лишь стремление в сердце жило,
точил ли топор или правил стамеску, –
как сделать полегче тугое крыло.
Мечта еретична и богопротивна.
В другое бы время запахло костром.
А Вненк лишь смеялся и думал наивно,
что сплетня завянет, взмахни он крылом.
Сказал Моргенштерн: «Непростая наука.
Хоть ты не да Винчи, но все же смекай:
каркас будет крепок из гнутого бука,
а все перепонки – клеёная ткань».
Ешё подсказал, где хранится холстина –
былой кардинальский надтроновый тент –
О, праведный Бог, помоги и прости нам
наш дерзкий немыслимый экперимент!
А годы текли, и  дорога христова
легла от низины, где воды чисты,
вилась меж холмами, во многом готова.
Разок бы взглянуть на неё с высоты!
Почти два десятка прелестных часовен –
чешуйчатый купол, серебряный крест –
над ними плывут облака, невесомы,
поодаль скульптуры застыли окрест.
И гóре трём сотням скульптур, деревянным, –
идущим, не зная куда и зачем,
по пояс в цветах с ароматом медвяным,
а первый влачил тяжкий крест на плече.
Над ним насмехался народ у обочин.
Чему веселился, не ведал и сам.
А ноша давила и мучала очень,
и мученик взгляд обращал к небесам.
И сто пятьдесят барельефов  библейских,
и сто пятьдесят настроений толпы:
от смеха и слез до печалей вселенских,
и каждый здесь мучуник этой тропы.
Ян крылья сколачивал, клеил и шил сам,
и не было даже намёка на страх,
но, прыгнув с обрыва, едва не расшибся:
в руках не хватило силёнок на взмах.
Священник его посетил у постели
и тихо сказал, пожуривши: «Сын мой,
не всё, что придумано, выйдет на деле,
и надобно мыслить своей головой.
Верь гению Винчи, да только не шибко.
Такую идею нельзя воплотить.
На взмахе взлететь человеку – ошибка.
Осталось одно: словно коршун парить».
И плотник скрепил два крыла воедино
и вышел на тот невысокий обрыв,
меж крыльев ремень поместил посредине
и прыгнул на лёгкого ветра порыв.
Он падал, но вдруг прекратилось паденье.
Упругой и мощной та сила была,
незримо похожая на наважденье,
как будто подбросила оба крыла.
Не в силах влиять на слепое движенье,
беспомощно он провисал на ремнях,
а крылья уж сами пошли на сниженье.
Ян думал: вот-вот размозжусь на камнях!
И даже не вспомнил Дорогу к распятью.
Не дольше минуты продлился полёт,
лёд страха сковал, словно цепью, запястья –
лёд ужаса самый губительный лёд.
Но первый полёт – лишь вступленье к прологу.
По-новому вдел привязные ремни,
умел даже угол крыла понемногу
менять рычагом – чуть ладонью прижми.
И снова в порыв налетевшего ветра
он прыгнул, взойдя  на обрывистый край.
Плавнее и  выше на несколько метров
взлетал он сегодня, чем было вчера.
А день, начинаясь, расплёскивал краски.
Ян видел дорогу свою с высоты:
часовенки мироно стояли, как в сказке,
процессия шла, зеленели кусты.
Внизу проплывала его колокольня.
Унылый костёл походил на грача.
Почуяв сниженье, он сжался невольно,
и плавно ладонью нажал на рычаг.
И снова тугая могучая сила
ударив, его подхватила, как пух,
и  всякий раз дальше его уносила,
и каждый полёт перехватывал дух
Три лета летал зачарованно плотник,
и пристально ксёндз за полётом следил.
Позволил при куполе выстроить сходни,
Хотя над костёлом летать запретил.
Взмывая над миром, Ян пел свои песни –
в простой кацавейке*** и вечно небрит.
Крестьяне привыкли, что там, в поднебесьи,
мужик бесшабашный над ними парит.
Почти сотню вёрст налетал за три года.
Был в три километра длиннейший маршрут.
Кпыло надломила ему непогода,
а  был непридуман еще парашют.
Ян падал в обломках разбитого древа
сквозь хáос и гром грозовой кутерьмы
и видел он лик, скорбно поднятый в небо,
и втретились взглядом... за пологом тьмы...
...Пройдёт четверть века, и Лилиенталю****
полет посчастливится в семь саженéй. 
Ян Вненк!  Без тебя так уже не летали.
Жива твоя память. Поклонимся ей.
—
*   Католический польский священник.
**  Вит Ствош, или Фейт Штосс (1458-1533) великий польско-германский резчик по дереву и скульптор, современник Альбрехта Дюрера, автор скульптурных ансамблей и известнейших алтарных композиций.
***  Кацавейка – верхняя распашная короткая кофта.
**** Лилиенталь, Отто –– немецкий пилот-планерист.