Военнопленный

Тогда еще не брали в моду –
сгонять военнопленных в ров,
и царь российского народа
в те времена был жив-здоров.
Австро-венгерские солдаты
его войскам сдавались в плен.
Давно эпоху ту и даты
уж поглотил вселенский тлен.
Военный пленник Дьёри Ямош
где только, грешный, не бывал.
Пришел этапом в Пермь, а там уж
услали дальше на Урал.
Недалеко совсем до тундры,
и пленникам тут сущий рай,
а венгры в прошлом те же унгры,
чья родина угорский край.
Две тысячи солдат пленённых,
кто от свободы не отвык,
нашли друзей одноплемённых
и понимали их язык.
Здесь верфь, там рыбные консервы,
а эвон лес рубить пора.
Тут город Катерины Первой –
жены Великого Петра.
В те годы в Екатеринбурге
литейный строился завод,
а Дьёрдь легко и без натуги
модель любую создаёт.
На шестерёнки да на трубки
не требовалось мастерство.
Шли на потоке мясорубки –
промышленное божество.
А он умел такие вещи
что не придумаешь никак,
будь Мефистофель то зловещий
иль с Горбунком Иван-дурак.
Он был художник от природы
средь резчиков и столяров,
и до войны в младые годы
ходил с артелью мастеров.
Там на стамесках, как на красках,
он выполнял любой портрет
и, Провидением обласкан,
снискал себе авторитет.
Но здесь, в плену, без инструмента,
без денег и без мастерской
он вспоминал былые лета
и с сожаленьем, и с тоской.
На воле лозунги поются
и перемены на дворе.
Февральский ветер революций,
а следом буря в октябре.
Смастачил форму «Серп и молот»,
и символ тут же был отлит.
А слух пошел: наступит голод.
Людей  заботит что болит.
А голод, правда, вскоре взял их
своей обглоданной рукой.
Брал неуверенных и вялых
и отпевал «За упокой».
Базар опять поднимет цены,
затянем пояс на пупу.
Библейские на досках сцены
обменим в рынке на крупу.
Возможно, поступал он мерзко,
но что б ты сделал, окажись? 
А плен не тётка. И стамеска
тогда ему спасала жизнь.
А в жизни гений и бездарность
пред революцией равны.
Людей рабочих солидарность
была девизом той страны.
Рабочих рук переплетенье,
эксплуататоров долой!
Дождешься ты освобожденья
и возвращения домой.
Военнопленный Янош Дьёри
рабочим друг, крестьянам брат.
Он не захватчик территорий,
а угнетаемый солдат.
С утра хлопот у пленных бездна.
Прощай, Урал! Везут домой.
Он успевает до отъезда
пристроить скарб нехитрый свой:
библейских два иль три сюжета,
скульптуру во главе с Христом
и два непроданных портрета –
воспоминанье о Толстом.
Дьердь изваял с картинки редкой
писателя и мудреца:
толстовка, пальцы в крепкой сцепке
и борода на два конца.
И кто бы знал, что в новом веке,
не преисполненом чудес,
о Дьёрде, пленном человеке,
возникнет в прессе интерес!
Начнут искать искусствоведы,
где шкаф с наследием его,
в чем пораженья, в чем победы
и сколько он успел всего?
Нашли последних два портрета.
В манере – готики следы.
Скульптуры затерялись где-то,
жаль, не пропали бы труды.
Безбожники, иконоборцы 
крушили статуи Христа.
Они не ведали пропорций,
к искусству их душа пуста.
Расставшись с миром неугодным,
избавься от его рутин:
одни от совести свободны,
другой – от дорогих картин.
А люди разной есть породы,
никто их сразу не поймет.
В чем пленный ценит миг свободы,
свободный видит плена гнёт.
Когда военнопленный мастер
над новой статуей потел,
переживал приливы счастья –
свободой творчества владел.
Но черпая из той юдоли,
где жизнь похожа на угар,
художник знал, что и в неволе
не угасает божий дар.