Лошади Клодта

Отец дарил лошадок разных,
из карт игральных выстригая.
И приносила новый праздник
квадрига лошадей другая.
Но вот беда: фигуркам тонким
нужны устойчивость и стяжки.
Мальчишка перерос картонки: 
стал  резать сам – из деревяшки.
Он сам придумывал рисунок,
точил свой перочинный ножик
и резал гриву и подсумок,
и четверню копытных ножек.
Ловил бывало чутким ухом
обрывки фраз иль сплетен вздорных,
мол, Клодтов паренёк Петруха
обскачет конюхов придворных.
Менял фигуркам положенье
и стать, приличную породе,
и тем сыскал он уваженье
в дотошном кучерском народе.
У скульптора усвоил парень
уловок уйму всевозможных. 
Для кучера он только барин,
для остальных – простой художник.
Шли дни ни валко и ни шатко –
скучны, нелепы и бездушны,
а детская любовь к лошадкам
вела его к своей конюшне.
Там у него такие кони –
попробуй поискать в России.
Им равных не было в погоне –
стройны, стремительны, красивы.
Своих коней лепил он в глине
в нелепой агрессивной позе,
чтоб где-нибудь потом в Берлине
отлитые стояли в бронзе.
И донесли царю об этом.
И резолюция гласила:
«...чтоб Клодта, конского поэта,
задействовать согласно силам».
Полковник господин Аничков
построил мост через Фонтанку.
И «мост Аничков», словно кличка,
пришлась и к месту, и по рангу.
Царь вовсе не чурался мод-то
и утвердил указом веским:
–Пускай украсят кони Клодта
наш обновленный мост на Невском.
И возгордился  Клодта кучер,
как будто сам он встал под знамя:
«Теперь все кучера до кучи
пускай глотают пыль за нами!»
И возомнил сей добрый малый,
что в Питере тягаться не с кем.
Повозке Клодта не пристало
плестись в ряду карет на Невском.
«Посторонись!» – Кричал он зычно
и сходу обгонял карету.
Наездником он был отличным,
но неподвластным этикету.
Хозяину его обгоны
казались лишь игрой затейной.
Зачем спешить, коль даже кони
вот-вот выходят из литейной.
Над Невским протрубил форейтор.
Нередки здесь сигналы эти.
Знать, едет царская карета –
замри, движенье на проспекте!
И правда: в золотых разводах
с серебряными бубенцами
карета пред лицом народа
летит, несома жеребцами.
Благоразумный сторонится,
не застит на пути монарха,
а то и в северной столице
виновнику придётся жарко.
«Эх, мать честна! – Вскричал наш кучер
и, стоя в рост, хлестнул вожжами.
И словно грянул гром из тучи
над замершими этажами.
Царь удивлен: «Откуда, кто там
безумным обуян нахальством?»
И погрозил повозке Клодта
унизанным перстнями пальцем.
... Наказан кучер, конь разнуздан,
художник ожидал возмездья
и думал: «узнан иль не узнан?»,
кружными улочками ездя.
Но приближались сроки сдачи
его скульптуры на Аничков.
И не было иной задачи,
чтоб сдать работу на отлично.
И грянул день. Всей жизни веха,
сравнимый лишь с последней битвой.
И Клодт ко времени поехел,
шепча в пути слова молитвы.
«Господь, не возбрани путей нам
и утоли мои печали...»
И вдруг услышал: на Литейном
прохожие «ура!» кричали.
Минута – из-за поворота,
взгромыхивая бубенцами,
царя карета мимо Клодта
летит, несома жеребцами.
«Эх, мать честна!» – Воскликнул кучер
и, стоя в рост, взмахнул вожжою,
и кони бросились могуче 
вслед за каретою чужою.
Что делать с кучерским бахвальством:
сгноить мерзавца с потрохами?
А царь грозил уже не пальцем,
но полновесно – кулаками...
...«Кто этот пустогонщик глупый?» –
Царь вопрошал довольно вяло,
переходя к скульптурным группам,
и с них снимали покрывала.
Монарх дивился конной стати, 
ноздрям, готовым фыркнуть пеной
и, снизив голос, молвил: «Кстати,
где Вы нашли пример отменный?
Не эти ли безумцы-кони
играют в  дерби неурочно,
неудержимые в погоне?»
–Они, мой государь. Так точно!
«Так вот, мой друг, за шутку вздорну 
простить я Вас не обещаю.
Коней бы сдал на живодёрню,
но этим лошадям прощаю».
А Клодт уже не ведал страха.
Скульптуры приняты неплохо:
натура обошла монарха,
а бронза покорит эпоху.