Павел Федотов - живописец

Романтиком был этот Павел Андреич –
и статен, и весел, и всё-то умел.
Но как бы ни был тароват и умеюч,
до женского пола ужасно несмел.
У Павла случилось нелёгкое детство:
ни жалости в нём, ни любви, ни красы.
От этого детства достались в наследство
мундир офицерский и щеткой усы.
И были в наследстве две-три акварели,
служившие парню спасенья веслом.
На те акварели сам князь посмотрели,
и живопись стала его ремеслом.
Он складывал песни и мучал гитару
и верил словам «не томись, я приду»,
но жизнь не далась: не нашел себе пару
и умер на тридцать восьмом он году.
Стихи его гладки, слова его метки,
и в каждом поступке изысканный вкус.
–Я птичка на ветке. Серебряной клетки,
подобно всем птичкам, ужасно боюсь...
Живя и страдая в том мире жестоком,
и песне вверяя  безрадостный быт,
любил выражаться рифмованным слогом,
который сегодня почти позабыт.
И «Душенька»,  песня изящной манеры,
«Кукушечка» пелась, эпохи миря.
А гимн «Егеря» господа гренадеры
орали почти до сверженья царя.
Любил он шутить над собой незлобиво
в рисунках и в песнях, которые пел.
Друзья  восхищались: воистину диво –
снял маску одну, а другую надел.
Коль вправду, Федотов, ты «птичка на ветке»,
откуда в рисунках домашний уют,
жена и любовница, малые детки
и шустрые внуки по лавкам снуют?
И снова рисунок – один из последних.
Таились в лице неприязнь и укор:
сановный вельможа, возможно, Наследник,
рассматривал, аки букашку,– в упор.
В тугих эполетах, в мундире армейском 
смотрел он сквозь лупу, как в старый монокль,
и видел в бушующем море житейском   
испуганный взгляд и усов островок.
Короткая строчка больничной анкеты.
Печальное в ней воедино слилось:
–Когда Вы впервые заметили это?
–Признался в любви, и с тех пор началось.
И шаржи, открывшись «Признанием деве»,
закончились «Взглядом под призмой стекла»,
а в створе меж ними на самом-то деле
безудержно жизнь живописца текла.
Он дань отдавал той навязчивой теме,
но холст увлекал посильней крат во сто:
коронный свой холст на диплом Академии –
лихого майора писал сватовство.
Листы  биографии в лицах и скетчах:
признание, свадьба, и старость, и смерть.
Этап за этапом – судьба человечья:
он жизнь нарисует,  судьбу – не стереть.
Судьба у него, как он сам, одинока.
Отрадна лишь в ней переписка с сестрой.
Но рок раздавил их в мгновение ока:
сестра разорилась, как  стала вдовой.
Художник оплакивал сестрино горе
при сумрачном свете на грубом холсте.
Округлый живот, как венец аллегорий, –
вдова в материнской её красоте.
Стоял у неё за плечом на комоде
в роскошном багете супруга портрет.
Но брат не простил этой «скабрезной морде»
того, что он сделал сестре в цвете лет.
Как прежде бывало в рисунках шутейных,
он вставил в багет поясной автошарж,
и сразу отметил, что нет светотени,
а мистика свой начинает демарш.
Свет слабый от свечки и бледный от окон
смешались и спутали все колера.
И видит художника зоркое око:
покинула холст прежних красок игра.
Бунтует картина. И вот он поновой
кладет подмалёвку и чует: не та.
Обычно он хаживал к Карлу Брюллову, 
и тот помогал успокоить цвета.
Учителя нынче не сыщешь в столице,
а в Рим за советом не съездишь к нему.
Уже больше года живёт за границей,
и надо проблему решать самому.
Опять неудача. И снова. И снова...
Умаявшись, лёг и мгновенно уснул.
Как будто в бреду он увидел Брюллова,
а тот уже полог с картины стянул.
Он кисти берёт, комбинирует краски,
подробно даёт объяснение им.
И тут же кладет их на холст без опаски,
и очень доволен успехом своим.
Проснулся художник и сразу к тетрадке:
запишет совет –  не расстанется с ней.
И следом за этим, и в том же порядке
он  всё повторил, как увидел во сне.
А краски легли поразительно точно!
Картина причислена к славным в веках.
Шедевр, пусть он вышел в шедевры заочно,
но всё ж  побывал в гениальных руках.
И только за «Вдовушкой» в пыльной багетке
безжизненный абрис слегка поусох.
Несчастный художник, как птичка на ветке,
и всё, что осталось – щетинка усов.
Не стоит дразнить и рисованной смерти.
И даже показывать боль на себе:
а вдруг понесёт твой рысак опрометью
к черте, что последней зовётся в судьбе.