Про стих-морковь и про ответный мёд

Про стих-морковь и про ответный мёд
Бааз Параклет



Когда полная луна укромно устроилась на пушистом темном облаке, то казалось, что она легла отдохнуть перед долгой дорогой в ночь.
Узкая верёвка лунного света пробивалась сквозь полузакрытые ставни окна дома, где ещё жила старушка Анна, которая каждый вечер с таинственной лёгкой улыбкой поглядывала на зияющую пустоту ночных витрин леса и маленькую извилистую дорожку, по которой когда-то приезжал к ней Николай, её единственный родной человек в этой долгой одинокой жизни на краю вымершего села Удольного.
Ещё до войны, когда он с друзьями заезжал к Аннушке в гости, она видела его рыжий вихрастый чуб, мелькающий на огородных грядках и всегда на сердце у Аннушки становилось теплее и светлее, даже в дождливую осеннюю слякоть.
Николай был её троюродным племянником по отцовской линии и, когда Аннушка осталась совсем одна, маленький Коля приезжал к ней иногда помогать по хозяйству, дров наколоть, воды наносить, грядки прополоть.
Когда началась война, Аннушка уже знала, что Коля в этот год окончил школу и сразу пошёл добровольцем на фронт.
Она всю войну ждала его у окошка. Как только наступал вечер, Аннушка становилась под образа и, так уж она молилась слезами сердца, что и слов таких подобрать не получится, как она ждала своего последнего родного человека в её жизни.
Аннушка с детских лет была парализована на одну ногу, а вторая по погоде иногда так её не слушалась, что и ходить совсем не могла, даже и с палочкой.
Однажды Аннушка молилась долго и уснула прямо на коленках.
И приснился ей странный и, красивый одновременно, сон.
Небо было голубое, голубое и полная луна и солнце на небе рядом стояли и пританцовывали. А, Аннушка, вышла на крылечко-то и так и руками всплеснула от неожиданности. Прямо к её дому по дороге ехал грузовик военный, а на борту во весь рост стоял молодой и совсем седой парень с лицом старика. А глаза у него были синие и глубокие такие. И говорит он Аннушке, здравствуйте дорогая Анна Филимоновна, это я - Николайка Ваш возвернулся-таки, прямо с фронта и к Вам.
Принимайте!
Хотела Аннушка руку протянуть от радости к Николушке, а он и говорит:
Вы не заботьтесь, пожалуйста, и не удивляйтесь моей новой походке. Аннушка смотрит, а ног - то нету у Николая. Он, как бы, в воздухе висит над землёю, а ног нет у него. Аннушка вскрикнула от удивления и боли и проснулась. Сразу к окошку, а там темно и дорога пустая за лес уходит.
До утра Аннушка не сомкнула больше глаз, а на утро почтальён на велосипеде приехал и звонит, звонит на дворе у колитки-то.
Аннушкино сердце сильно забилось. Идти иль не идти к нему. Кто знает, с чем приехал?
Но ноги сами понесли.
- Вам письмо от солдата на Ваш адрес, вот возьмите и распишитесь, заказное с уведомлением.
Аннушка под собою ног не чуяла и письмо это прижала к груди, как самый дорогой подарок в жизни, и в дом...
Весь день у Аннушки было настроение выше крыши дома. Она летала по двору и на огород и в сарайчик и не знала никакой усталости. Николаюшка отписал мне, что жив и скоро будет в гости. Это была такая радость, что ни в сказке, как говорят, ни пером.
Потянулись дни ожидания, но, как всегда, всё произошло неожиданно.
Аннушка понесла в обед курочек кормить и с ведёрком на крыльцо-то и вышла, а там уже стоит её радость и ожидание сердца Николаюшка. Она ведро-то из рук и выронила, а Коля подхватил успел, но неудачно споткнулся о порог и с крыльца вместе с ведёрком и свалился. Когда упал на землю, то Аннушка свой сон и вспомнила, увидев, как Коля подымался с земли.
- Вот так вот теперь мы оба по земле не как все ходим, с улыбкой проговорил Коля, пряча стеснение в глазах. Он был на протезах.
Аннушка так и обомлела. Как же ты Коленька теперь воевать -то будешь, не зная что ещё сказать протороторила Аннушка и сама рот платком прикрыла, не понимая что говорит.
- А вот и отвоевался, теперь устраивать жизнь буду на другом фронте, на трудовом и личном, проговорил в ответ Николай.
Чая выпили много, а за столом Аннушка только разглядела, что рыжий чуб Николая стал, как мел белым.
Где же это ты так Колюшка краску белую нашёл для волос, а, полусмехом, полусмущённо спросила Аннушка?
А долго рассказывать утомительно будет, а коротко не расскажешь, сказал Николай и, после небольшой паузы, добавил:
- детский дом мы эвакуировать помогали из окружения. 120 детишек на руках переносили ночью вброд под световыми ракетницами фрицев. Там на переправе осколками мне ноги-то и перебило, а останавливаться было нельзя. Я тогда переносил ребенка и уже на берегу меня как ветром снесло в кусты, а я не помню, что было, но только помню, что молился Богу, чтобы младенца не зацепило.
На откосе за берегом реки церковь стояла, белая такая. Не помню как, но дитя донёс до церквушки, а сам иду и молюсь и разговариваю с Богом, что коли Он мне поможет детей спасти, то всю жизнь оставшуюся Ему отдам, даже и безногим.
Вот как сказал, так и вышло.
В медсанбате мне говорил врач, что я практически не мог при таком ранении ног и шагу сдеать, а на самом деле мне ещё 11 детей удалось вброд перетащить до церкви.
Если бы дети не подтвердили, никто не поверил бы, да я и сам потом, увидев раны на ногах, не поверил, если бы не разговор этот с Богом. Он у меня в ушах и теперь, как сквозь кононаду залпов слышу тихий спокойный голос:"Хорошо, будь по твоему и детей спасёшь и сам спасён будешь".
Аннушка родная, мне теперь дорога одна - в монастырь пойду и за всех их и за тебя, родная, молиться буду. Обещал ведь я Богу. Он обещание сдержал и мне следом надо. Вот такие пироги, Аннушка дорогоая, с котятами и утятами.
Да и по жизни я теперь не помощник, а обуза всем.
Не говори так, остановила его Аннушка, не говори, прошу...
Утрами и вечерами много лет Аннушка поглядывает на ту самую дорожку, где Николаюшка, сначала во сне, а потом и на яву объявился.
С тех пор прошло много лет, а ребятишки, те самые, спсённые, они подросли, после войны отыскали Аннушку и Николаеву келью в монастыре, и теперь каждое Воскресение у Аннушки сразу целая гурьба детей колет дрова, воду таскает из колодца и грядки поливает, а зимою снеговика лепят и дорожки чистят.
По большим праздникам иногда монах какой-то захаживает в гости к Аннушке и они пьют чай и, подойдя к окошку, подолгу смотрят на зияющую пустоту вечерних витрин леса и маленькую извилистую дорожку, по которой когда-то приезжал к ней Николай. И ещё они при встречах тихо тихо поют молитвы, через которые Сама Любовь объединила и навек наполнила их, такие разные жизни, гармонией и светом счастья, о котором очень многие, даже и не подозревают. А всё потому, что и Аннушка и Николай с самого глубокого детства умели петь сердечные молитвенные песни, которые вместе с ними теперь поют и те, спасённые Богом дети через влюблённое в Него сердце монаха и совсем не одинокой молитвы Аннушки.
Мир, который познал силу Любви и молитвы не может быть одиноким и злым, пока в нём молятся трое - монах женщина и Бог...

А это написано для тех, кто ещё красоту Любви и молитвы для себя не открыл:
Дай Вам Бог, родные вкусить и мёда истинной молитовки Любви и Аминь.

послесловие:
Познавшим сладость у моркови, как дать понять, что слаще мёд?

Вот так и всегда бывает,
С любителем пописать;
Волною следы смывает,
И снова чиста коса.

Но только вот зелье и келью,
Любителю не связать;
Попутав келью с постелью,
О чём можно рассказать?

Монашество - труд не лёгкий,
Но всё потому, что святой;
К молитве путь далёкий,
Любовь лишь знает, какой.

Что Вам вообще до монахов,
Морковную пьющие сладость?
Сменявшим Любовь на плаху,
И в этом нашедшие радость?!

Мне трудно найти сравнение,
В пустыне Вашего слога;
В безмолвии - Ваше спасение,
В молитве - к Любви дорога.

К монашеству есть призвание,
В незнании призвания - страх,
Любовь - не образование,
Это я говорю Вам - монах.