Шарль Бодлер - Глаза бедняков. Химеры

Из  книги  « ПАРИЖСКАЯ  ХАНДРА »  (« LE  SPLEEN  DE  PARIS »)



LES  YEUX  DES  PAUVRES

ГЛАЗА  БЕДНЯКОВ

      Ах!  Хотите  ли  вы  узнать,  почему  я  вас  сегодня  ненавижу?  Понять  это  вам,  несомненно,  будет  легче,  чем  мне  объяснить;  ибо  вы,  я  полагаю,  являете  собой  наилучший  образец  женской  непроницаемости  изо  всех,  что  возможно  отыскать.

      Мы  провели  вместе  долгий  день,  показавшийся  мне  столь  скоротечным.  Мы  обещали  друг  другу,  что  мысли  одного  из  нас  станут  мыслями  другого,  что  души  наши  отныне  сольются  в  одну; - мечта,  в  которой,  наконец,  нет  ничего  особенного,  кроме  того,  что  лелеют  ее  все,  но  ни  для  кого  она  не  может  осуществиться.

      Вечером  вам,  немного  уставшей,  хотелось  посидеть  перед  новым  кафе на  углу новехонького  бульвара,  все  еще  усеянного  обломками  щебня, но  уже  с  успехом  выставляющего  напоказ  свое  несколько  незавершенное  великолепие.  Кафе  сверкало.  Газ  горел  со  свойственной  всем  дебютам  пылкостью,  освещая  до  ослепительной  белизны  стены,  сияющую  поверхность  зеркал,  золоченые  карнизы  и  багеты,  пухлощеких  пажей,  влачащихся  на  поводках  за  собаками,  смеющихся  дам  с  соколами  на  руках,  сжатых  в  кулачки,  нимф  и  богинь  с  корзинами  дичи,  фруктов  и  пирожных  на  головах,  Геб  и  Ганимедов,  протягивающих  всем  желающим  крошечные  амфоры  со  взбитыми  сливками  и  двуцветные  обелиски  из  мороженого  разных  сортов; -  вся  история  и  вся  мифология  к  услугам  ненасытных  желудков.

      Прямо  напротив  нас,  на  мостовой,  стоял  мужчина  лет  сорока,  с  открытым  и  немного  усталым  лицом  и  седеющей  бородой.  Он  держал  за  руку  маленького  мальчика,  еще  один  малыш,  слишком  слабый,  чтобы  идти  самому,  сидел  на  другой  его  руке.  Выполняя  роль  няньки,  вечером  отец  вывел  своих  детей  подышать.  Все  трое  были  одеты  в  тряпье.  Лица  их были  необыкновенно  серьезны,  шесть  глаз  пристально  разглядывали  новое  кафе  с  восхищением,  оттенки  которого  различались  лишь  в  силу  разного  возраста  зрителей.

      Глаза  отца  говорили: “Какая  красота!  До  чего  же  здесь  красиво!  Точно  все  золото  мира  стеклось  к  этим  стенам!“– Глаза  мальчика: “До  чего  же  здесь  красиво!..  Но,  верно,  в  таком  доме,  как  этот,  не  могут  бывать  такие  люди,  как  мы.”– Что  до  малыша,  то  взгляд  его  был  слишком  зачарованным,  чтобы  выражать  что-либо,  кроме  изумления  и  переполнявшей  его  радости.

      Шансонье,  воспевая  радость,  приучили  нас  думать,  что  она  возвышает  душу  и  смягчает  сердце.  В  этот  вечер  я  готов  был  им  поверить.  Три  пары  внимательных  глаз  не  только  взволновали  меня,  но  и  заставили  почувствовать  стыд  за  наши  графины  и  бокалы,  которые  были  слишком  велики  по  сравнению  с  нашей  жаждой.  Я  взглянул  на  вас,  любовь  моя,  чтобы  в  вашем  взгляде  прочесть  свои  мысли;  но  не  успел  я  погрузиться  в  пучину  ваших  прекрасных  и  странно  спокойных  зеленых  глаз,  глаз,  вдохновленных  Луной  и  не  знающих  иной  власти,  кроме  власти  Каприза,  как  вы  сказали: “Они  просто  невыносимы,  эти  люди  со  взорами  и  душами  нараспашку.  Не  могли  бы  вы  позвать  метрдотеля,  чтобы  он  убрал  их  отсюда?“

      Как  больно  было  осознать,  ангел  мой,  что  мысли  людей  имеют  так  мало  общего,  даже  когда  люди  любят  друг  друга.


Chacun  sa  Chim;re

У  ВСЯКОГО  СВОЯ  ХИМЕРА

      Под  широким  серым  небом,  посреди  широкой  пыльной  равнины,  где  не  было  ни  дорог,  ни  островков  травы,  ни  крапивы,  ни  чертополоха,  увидел  я  толпу  согбенных,  уныло  бредущих  куда-то  людей.

      Каждый  из  них  нес  на  спине  гигантскую  химеру,  столь  же  тяжелую,  как  мешок  муки  или  угля,  или  снаряжение  римского  легионера.

      Однако  чудовище  не  выглядело  пассивной  ношей;  напротив,  оно  охватывало  и  сдавливало  человека  своими  гибкими  и  мощными  мускулами,  вцепившись  в  его  грудь  огромными  когтями,  наподобие  циркового  животного-наездника;  его  мифическая  голова  нависала  надо  лбом  человека  как  устрашающий  шлем,  с  помощью  которых  древние  воины  старались  внушить  врагу  больший  ужас.

      Я  остановил  одного  из  этих  людей  и  спросил  его,  куда  они  все  направляются  с  эдакой  ношей.  Он  ответил,  что  и  сам  не  знает,  что  это  неизвестно  ни  ему,  ни  другим;  но,  видимо,  ими  пройдена  только  часть  пути,   поскольку  они  ощущают  непреодолимую  тягу  идти  дальше.

      Что  было  особенно  любопытно:  ни  один  из  странников  не  испытывал  раздражения  по  отношению  к  кровожадному  чудовищу,  отягощавшему  его  плечи  и  приклеенному  к  его  спине;  оно  будто  бы  представлялось  ему  частью  его  самого.

      На  серьезных  усталых  лицах  этих  людей  не  было  никаких  признаков  отчаянья;  под  тоскливым  куполом  небес,  вбивая  пыльные  стопы  в  землю,  столь  же  пустынную,  сколь  небеса,  брели  они - воплощенное  смирение,  посылающее  вечное  проклятие  надежде.

      Проследовав  мимо  меня,  их  процессия  растворилась  в  дымке  у  горизонта,  там,  где  закругленная  поверхность  планеты  скрывается  от  любопытного  человеческого  взора.

      Несколько  мгновений  еще  я  упорствовал  в  желании  разгадать  эту  тайну,  но  вскоре  полнейшее  равнодушие  овладело  мной,  и  я  ощутил  на  плечах  своих  тяжесть  едва  ли  не  большую,  чем   у  тех,  согбенных  бременем  собственных  химер.