Тайна провидения - правдивая история

Никто не называл её Ритой. Все звали её Марго – от полного имени Маргарита. Да и как же иначе?! Ведь была она красива той всем доступной красотой, как бы вызывающе говорящей: "Нате, возьмите!" И они брали. Вместе с дефицитными товарами базы, которой она заведовала. Одевалась она тоже броско и доступно. Вообще всё в ней было ярко, чрезмерно и мгновенно. Поэтому и связи её тоже были недолговечны.
Но вот однажды нашелся человек, пожелавший остановить мгновение. И остановил. На десять лет. Жили вроде нормально. Родился ребёнок. Девочка. Вот только сердце почему-то разрасталось в груди. Чего-то хотело. И теснило. И не вглубь, а вширь, так что вдруг стало грозить разрывом. Расстались. Снова всё завертелось колесом, но почему-то уже не давало ощущения наполненности жизни, как ранее. Тогда она решила уехать. Совсем. В загранку. Благо дочь ещё была мала и правом голоса не обладала.
Америка встретила безрадостно. Помочь состояться не спешила. И пришлось мыкаться в погоне за случайным приработком, чтобы продержаться самой и вытянуть десятилетнюю дочь. Так незаметно промелькнуло несколько лет. Преимущественно в одиночестве, ибо заводить случайные связи становилось всё сложней и сложней. И бессмысленней. И опасней. А счастья всё не приваливало.
Но вот однажды она приглянулась крупному бизнесмену в возрасте. Допустимом. Она не хотела его, но знала, что это надо. И ей, и дочке. Зажала себя в кулак и призывно улыбалась. Он млел. Дарил корзины цветов, икры и шампанского, так что с лихвой хватало на всех друзей, которых в удаче появилось много. Она не роптала. Старалась угодить, заливая себя при встрече коньяком, чтобы не сорваться. Так тянулось какое-то время. Он одевал её словно королеву. Она перекрасила волосы перьями, что было модно и очень шло к ней. Это перекроило её и внутренне, сделало сдержанней и таинственней. И даже содержательней. И вдруг в какой-то момент она поняла, что влюбилась в него по уши. Окончательно и бесповоротно.
Это надо было скрывать, Маневрировать. Притворяться. Она не захотела. Или не сумела? Возникли осложнения. Он как бы начал ею пресыщаться. И тут безнаказанно сработал закон подлости: его любовь как бы перетекла в неё, опустошив его самого. Какое-то время ещё держался. Потом стал пропадать в поисках общения с новыми и даже старыми подругами - моложе и непритязательней. У неё началась паника. Не потому, что боялась за своё благополучие: он по-прежнему был галантен и содержания её не урезал. Просто сердце требовало его и никого другого, что случилось с ней впервые, и потому противоядия она не знала. Она загрустила и даже запила, а в какой-то момент почувствовала, что серьёзно больна. Проговорилась ему. Он же, узнав об этом, и совсем перестал появляться, впрочем, обеспечив её предварительно определённой и довольно щедрой суммой, позволяющей держаться на плаву.
Наступил провал. Всё последовавшее за этим она припоминала смутно как какое-то существование неизвестно для чего. Слышать о его похождениях стало невмоготу, друзья в беде перевелись... Её шестнадцатилетняя дочь достучаться до неё не могла. Первое время ходили по ресторанам, ибо готовить самой ей даже не приходило в голову. Естественно, при таком образе жизни надолго средств хватить не могло. Тут на каком-то торжестве, где она оказалась по воле случая, подвернулся поклонник много моложе её. Был заинтригован её отрешенностью. Уговорил переехать в Нью-Йорк, где проживал со своей матерью.
Переехала. Опять потянулись серые будни, которые он безуспешно пытался скрасить своей заботой. Почти не замечала его, но и не отталкивала, ибо было всё равно. Дочь росла и требовала внимания. Расходы росли тоже. А доходы? Откуда им взяться?! Ухажер не обеспечивал, ибо и сам пристроен не был. О работе из-за прогрессирующей болезни и полной прострации она не могла и помыслить. По рекомендации врачей обратилась за социальной помощью. Получила. Квартиру тоже дали государственную и с символической оплатой.
В это время нас с ней и свела судьба. О болезни её я ничего не знала и потому не могла понять её вечной неудовлетворённости, всё же что-то улавливая каким-то шестым чувством. Ничего не спрашивала, но постепенно она всё же мне открылась. Я старалась помочь в меру своих возможностей, но это коренным образом ничего не меняло, ибо никаких средств хватить не могло из-за чрезмерной требовательности дочери, постепенно превратившейся в смазливую девицу.
Она стала закладывать драгоценности, сохранившиеся у неё от лучших времён, но и они скоро кончились, а жизнь всё не кончалась... Но это только так казалось. На самом же деле постепенно её стали одолевать нестерпимые боли, и она начала спасаться сильными болеутоляющими средствами. С постели почти уже не вставала.
И вот я узнаю, что она в больнице. Прошусь к ней, но разрешения на визит не получаю. Похоже, что она не хочет свидетелей своего жалкого состояния. К тому же и узнать её, по рассказам единственного допущенного к ней очевидца – последнего ухажера – не представляется никакой возможности. Вскоре её не стало.
На похороны я отправилась, предварительно заехав к её дочери из желания быть полезной. Попала, как в общежитие, застав там странную картину – сборище юнцов, страшный беспорядок, гам и сквернословие. На кладбище молодёжь собиралась, как на вернисаж, основное внимание уделяя внешности и долго обсуждая наряды.
Процессия получилась странной: что-то среднее между карнавальным шествием и траурным спектаклем. Меня это всё ужасно удручало своей схожестью с фарсом и не давало сжиться с мыслью о трагедии. И только в последний момент, когда гроб уже опускали в заготовленную могилу, вдруг что-то первородное скрючило тело разодетой девчонки, сбив её с высоких тоненьких каблучков, протащив по рыхлой земле и опрокинув на свежевырытую землю с животным криком:
- Ма – а – а - а............................................
Больше я ничего не видела и не слышала, ибо потерялась во времени и пространстве.
Вот так и закончилась эта короткая жизнь, унеся тайну причинно-следственной связи с собой в могилу...


30 января 1994 года, Нью-Йорк