Нелепое слово - люблю... Обзор любовной лирики

Я люблю тебя! Один глагол + два местоимения – вот и вся формула, которую мечтаешь услышать от любимого  человека. Это говорили немыслимое количество раз, переплетая слова во всех возможных сочетаниях, и любое из них  кажется банальным... Ты – первый, рядом с кем мне просто хочется молчать… Потому что самое тяжелое – произнести эти  простые слова. И мы прячем свои чувства за рифмованными строками и замысловатыми фабулами литературных произведений…
Когда в конце 1920-х вышел сборник рассказов Пантелеймона Романова «Без черемухи», критика встретила его в штыки. Название сборника стало идиомой, обозначающей «без романтических глупостей». Впрочем, одинаково осуждали  и Романова (за то, что не одобрял свободу нравов революционно настроенной молодежи), и «черемуху», под которой понималась  «буржуазная сентиментальность» -  романтика любовного чувства, которую Романов защищал. В сегодняшней любовной лирике  – сплошная «черемуха». Но не столько неподдельные красота и духовность,  сколько роковые страсти и прочие красивости да банальности. Не много встречается истинного, глубокого, стихотворений о простой, тихой любви. Например, о такой:

А любовь была у них без голубей,
без черемухи, без майских буйных гроз,
Без досвадебных, украдкою, - ночей,
без восторгов обожания и слез.

Начиналась их любовь - без томных глаз,
без шампанского, без гонок на такси.
Без излишне вдохновенных жарких фраз,
без интриг лукавых - боже упаси!

Протекала их любовь - без суеты,
без взаимных клятв сгореть в огне...
Он, случалось, приносил домой цветы, -
она ставила их в вазу на окне.

Их любовь дорогой ровной пролегла.
И, на цепкий взгляд ценителей страстей, -
их любовь неинтересною была,
недостойной, чтоб стихи слагать о ней.

Ничего в ней примечательного нет,
если бы - не крохотный нюанс:
их любовь продлилась шесть десятков лет
и в один и тот же час - оборвалась...
X-nick   «А ЛЮБОВЬ БЫЛА…»

Автор сознательно нагромождает большое количество пошлостей и красивостей на один квадратный дециметр листа, чтобы, иронизируя над романтическими штампами,  противопоставить им  подлинную красоту чувства героев. Земля, которая дает жизнь нам, дорога, по которой хочется идти вдвоем до конца - настоящая любовь…   А  ценителям помпезности, теряющим истину  за нагромождением  слов, тем, кому эта земля кажется слишком обычной и серой, не отмытой с шампунем, не усаженной цветами,  показать,  что она может быть и без слов, и без показных страстей -  настоящая любовь, которая длится  до конца и умирает в один день с героями. Перечисление, занимающее большую часть стиха, лишь  подводит читателя к последним двум строкам – смысловому центру стихотворения...
Следующий стих с самого начала перекликается  с   юмореской  Антона Чехова, в которой любовь разных женщин сравнивается с различными алкогольными напитками. Но при кажущейся легкости, комичности сравнительного ряда стих завершается серьезной, искренней концовкой.

Есть женщины, похожие на пиво...
Нет, скажем, - на хорошее вино,
без них так одиноко и тоскливо
когда идешь в театр или в кино.
Есть женщины - совсем как калорифер,
об них погреться хочется зимой.
Есть женщины-такси, но о тарифе
ты узнаешь, доехав...
Боже ж мой,
Как просто с ними все, так несерьезно…
Их, как в горсти монетки, теребя...

Ты - женщина, похожая на воздух.
Я задыхаюсь, если нет тебя...
Глеб «Есть женщины, похожие на пиво...» 

Стихотворение  строится по тому же принципу, что и стих Х-ника – сатирическое  противостояние показных изысков силе настоящего чувства героев. Мировосприятие авторов этих стихотворений кажется мне очень близким. Иронизируя над женщинами, Глеб  приходит к   противопоставлению  им всем единственной, без которой жить невозможно, как без воздуха.
Открыться, избегая банальностей,   удается и следующему автору. Любовь – огонь, а люди -  живущие в огне саламандры… Только, в отличие от мифических существ, мы способны обжигать  друг друга – взглядами, разговоро-монологами, самолюбием и желанием непременно подчинить себе другого… Но подлинная любовь не требует подчинения, наоборот –  готова отдать последнее, лишь бы любимому было хорошо,  готова заменить слова прикосновениями, а жажду власти  - покорностью: «сильнее быть – пустые хлопоты»…

Сильнее быть - пустые хлопоты
По сути я тебе не пара,
Но мы с тобою - оба в копоти
Полугрехов, полупожаров.

Но есть ещё - огонь невидимый-
Прикосновения - ожогами…
Покончим с прежними обидами
И разговоро-монологами.

Мы самолюбием напичканы,
"Сдаёшься?" - нет глупей вопроса.
…Играют саламандры спичками,
И ждут, кто первый обожжётся….
Олег Анс   «Попытка огня»

И поэты  беспечно играют с  огнем, заменяя красивости маркесовским реализмом деталей. Военные действия начинаются издалека – метанием  якобы случайных взглядов, которые, однако, производят на лирического героя действие стрел, чьи наконечники смазаны ядом замедленного действия, а к оперению привязана горящая пакля.

Ты смотришь на меня со стороны.
Во мне бурлят живительные соки,
Когда ловлю я мышцами спины
В который раз твои наискосоки.

Ты смотришь на меня издалека,
Как на Курилы житель Сахалина,
И вызывает взрыв адреналина
Дистанционный взгляд исподтишка.

Все это с жизнью вряд ли совместимо…
Почти что мертв, или почти что жив,
В который раз я пробегаю мимо,
Ответный взгляд тебе не подарив…
Андрей Широглазов  «ТЫ СМОТРИШЬ НА МЕНЯ СО СТОРОНЫ…»

Ловко умеют авторы (они же – герои?) отстреливаться от взглядов… Они владеют метафоричным и образным слогом, они далеки и спокойны. Синекдоха «ловлю я мышцами спины» помогает герою улизнуть от признания, что он ловит взгляды  героини всей душой, а не одной только спиной, иначе этого стихотворения не было бы. Вернее, ловит «наискосоки» – взгляды искоса заменяются  неологизмом. Расстояние между героями сознательно удлиняется  сравнением с реальными географическими расстояниями: «ты смотришь на меня издалека, как на Курилы житель Сахалина». Радует, что образ представим – с Курил разглядеть Сахалин теоретически можно,  тогда как, например, Балтику из Москвы  - вообще никак...
И героиня, на которую герой как бы не обращает внимания,  не может уснуть, ворочается с боку на бок и вспоминает его  слова о том, что все женщины делятся на очаровательных дурочек и полных дур. И мысленно выстраивает «разговоро-монологи» с любимым. И представляет, что хотела бы  услышать от него. Но понимает, насколько это кажется наивным и глупым, и безжалостно иронизирует над своими черемуховыми мечтаниями. А может, изображает дурочку – для него?

Где ж ты, милая, ходишь по воду?
Не иначе — в седьмом измерении…
Что ж ты, дура моя бестолковая,
Смотришь в зеркало все с умилением?

Твои руки — едва ощутимые…
А глаза — слегка визуальные…
Что ж ты песни поешь тоскливые?
Я ж люблю тебя, ненормальную.

Я ж люблю тебя босоногую —
С точки зрения тел сферических —
За твою улыбку убогую,
За сознание эмпирическое.

А ты ходишь вокруг да около,
Наслаждаясь своей специфичностью.
Ну и дура же ты все-таки
В своей замкнутой единичности!
ngsh  «* **(Где ж ты, милая…)»

Эффект комического достигается смешением лексики устаревшей, возвышенной, сказочных  оборотов  со специальными терминами и суховато-казенными нормами речи  сегодняшнего дня. А может и правда -  дура? И в первую очередь потому, что не может простыми словами выразить то, что чувствует. Признаться, что все готова отдать  – любовь,  силу, молодость, стать не первой, но последней любовью его… Но, поскольку сказать это совершенно невозможно, мы придумываем  историю, в которой дню сегодняшнему места нет, переносим героев в иные времена, даем им иные имена, и укрепляем  стилизацию соответствующей  лексикой…

Пол был бел, и бел был полог
Я бела была, в рубашке,
И тревожно, словно сполох,
Бился колокол на башне.

Били пушки и пищали,
Кони ржали, бабы выли.
Головешками трещали
Частоколы вековые…

Я шептала: княже милый,
Не отыщет нас косая -
От меча и от могилы
Лишь любовь одна спасает.

Оберни в мою рубаху
Буйну голову седую...
От печали и от страха
Я любовью заколдую.

Что за звуки? Ты не верь им,
Мы не пустим никого к нам.
Загремели - то не двери,
Зазвенели - то не окна,

Не враги - то неясЫти
К белу пологу слетели.
То не кровь - то бусы с нити
Раскатились по постели.

Загадай, что сердце хочет,
Как нанижешь - так и свяжем...
Ты уснул?..
Спокойной ночи.
Всё пройдёт, мой милый княже...
Алина Алова «ЛЮБОВЬ В ОСАДЕ»

Звуковые ряды сплетены так искусно, что, кажется, сюжет построен только на переплетении звуковых тем: повторах звукосочетаний был–бел-пол и  аллитерации шипящих. Интересно проследить, как на звуко-семантическом уровне разделяются и встречаются два мира в стихотворении. За стеной - преобладание рычащих звуков, нагнетает обстановку лексический ряд «били, ржали, выли, звенели, гремели»… В княжеских покоях -  шепот, тишина, белая рубаха, которой окутывает героиня седую голову своего возлюбленного – шипящие и свистящие  звуки. В конце стихотворения миры смешиваются - белое с красным встречается,  звуковая кульминация - бел+кр – соединяется с семантической. Это соединение оборачивается последним расставанием героев.
Да, расставание будет. Но стоит ли думать о нем, а не о  будущих встречах? Стоит ли вспоминать «Песню цыганки» Полонского «Ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту»? Нет, пусть мост остается в памяти как место поцелуев, а не  прощания. И не за правдой идет герой  к цыганке -  это поэт прячет свои чувства, рисуя  странную сцену гадания.

Погадай, цыганка белокурая,
Погадай по линиям руки -
Предстоит ли вечерами хмурыми
Нам с тобою у Москвы-реки

Повторить под майскими закатами
Декабря сиреневый рассвет…
Расскажи, что видишь… Впрочем, надо ли?
Вдруг судьба опять ответит: "Нет"…

Вдруг умолкнет перебор гитарный,
И в лицо оборванной струной
Холодно пророчество ударит:
- Не с тобой, любимый, не с тобой…

Так давай не будем наших судеб
Узелок пытаться развязать…
Может жизнь у нас отнять, что будет;
Но того, что было - не отнять!

И пускай, как бешеные кони,
Снова мчатся дни через снега -
Буду счастлив... До тех пор, пока
Бережно тепло моей ладони
Нежная хранит твоя рука…
Вит Балашов *** (Погадай, цыганка белокурая...)

Стих одного из моих любимых авторов весь построен  на противоречиях. Оксиморон в первой же  строке – «цыганка белокурая» - определяет  дух  дальнейшего повествования.  Герой просит любимую погадать о будущем, но сразу отказывается от своей просьбы. Вспоминает декабрьский рассвет (рассвет – естественная ассоциация с началом, с нарождающимися чувствами,  но декабрьский  значит - холодный) и ждет майского заката (май ассоциируется с порой любви и цветения, закат же – с расставанием). Привычные метафоры и образы словно вывернуты наизнанку. Цыганка – символ доступности и бесшабашного веселья – оборачивается холодной любимой, к которой страшится обратиться герой, боясь услышать от нее о возможной разлуке. И нужно ли это гадание, когда можно просто держаться за то, что есть сегодня,  благодарить судьбу за  взгляд, за поцелуй, за одну встречу… «Может жизнь у нас отнять, что будет; Но того, что было - не отнять!»
Хотя хочется, конечно,  никогда не расставаться. Хочется, чтобы мы все время были вместе. (Есть лишь слова: всегда и никогда?) К примеру,  уменьшить любимого до размеров горошины и всегда носить с собой.

Я уменьшу тебя до размера горошины,
Положу под матрас, чтоб застыл и не двигался,
Тесновато, наверное, будет, хороший мой,-
Но зато не удрать тебе, маленький жиголо.

Под матрасом лежать, это счастье великое,
Много лучше, чем мокнуть консервом засоленным.
А когда изойдусь сладострастными криками, -
Возжелаешь меня как горошек фасолину.

Постарайся не спать и кроватку раскачивать,
Язычок прикуси, не ори, мол зараза я.
Не ревнуй, что лобзаюсь с красивыми мачоми,
Это не по злобЕ, а для разнообразия.

Развлекалась всю ночь с молодыми повесами,
И очнулась под утро на ложе прокрустовом,
Притвориться хотела капризной принцессою,-
Хоть бревно положи под матрас - не почувствую.
Грушихина Екатерина «ПРИНЦЕССА ОГОРОШЕНА»

Разухабистость первых трех катренов,  показывающих бесшабашность героини и ее якобы наплевательское отношение к герою (последнего она желает положить под матрас, на котором собирается развлекаться с молодыми повесами и прочими мачо),  всего лишь показная. Видно, судьба героини – любить подобных жиголо, делающих вид, что им нет до нее особого дела,  гордых мачо. Забавное склонение существительного среднего рода («мачоми») и прочие просторечия – по злобЕ, фасолина, консервом - придают стиху колоритность, а речи героини  - живость и эмоциональность.  Обиженная женщина,  может, и мечтающая забыть своего героя, который её почти не замечает, и притвориться, что не чувствует даже бревна под периною,  как выясняется, обманывает не его, а саму себя. Тоска по  любимому выдает себя даже под острым  юмористическим соусом.
А еще ее можно скрыть под жаргонизмами. Когда становится совсем плохо без любимого и хочется уехать куда-нибудь к черту на куличики -  на Дальний Восток или еще дальше, чтобы не думать о любимом, не ждать  звонка и не писать пошлых стихов об этом (а в голове  бьется мыслишка: вот я уеду, а ты и позвонишь?!). Но нет, уехать – и точка.
…Я столько видел, что рад не слышать.
Я столько знаю, что вместо юга

и ласки я выбрал ужас и север. Где-то
есть ты, телефоны, и жизнь прекрасна.
А здесь не то что писем - конвертов
не сыщешь. (Искал. Не нашел ни разу).

Днём: лёд, жратва, телогрейки, ругань;
Ночами пью и не помню про Бога.
Вчера я видел во сне твои губы.
Цвета морошки. Её здесь много.
Аня Горенко «Цвет ягоды морошка» 

Еще одна попытка женщины представить ответ героя на ее монологи, того самого, равнодушного с виду героя. Он уехал туда, где не только телефонов, даже конвертов не найдешь. Но ей так хочется, чтобы объяснил, почему не присылает писем, чтобы проговорился о своих чувствах. «Искал конверты», – ага! – значит, хотел написать письмо. «Не помню про Бога»? – ну,  если бы не помнил, то не упомянул бы о нем. Выбрал вместо ласк героини ужасный север (интересна логика героини, «дальше Киева не ездившей»)? Тогда почему же вспоминаешь во сне мои губы?  Значит, любишь. Говоришь, что  губы как неспелая морошка… Красная и горчит? Что ж, возвращайся! Если еще не поздно…

Что прошло – того нельзя исправить.
Будущего – не предугадать.
Изредка услужливая память
воскресит былую благодать.

Были простоваты и незрелы
наши мысли, жесты и слова,
и с такой поспешностью дурела
от прикосновенья голова...

Это всё забудется с годами –
тихая вечерняя река,
бархатный закат за облаками,
тонкая несмелая рука.

Пряный запах водорослей, сена...
Всё как прежде - кроме нас с тобой.
К белому прохладному колену
не прильнуть обветренной губой.

Солнце в речку смотрится, сверкая.
Над водой рискует стрекоза,
и следят за ней из зазеркалья
окуней холодные глаза.
Андрей Коков «Спелый август»

Любовь – вода, живительный источник.   И в омут небытия превращается  для  героя вся река, когда любовь уходит. Кто читает холодными глазами переживания героя из речного зазеркалья? Не сам ли август? Спелый, но бесплодный без любви. Солнце, которое светит, но не греет. Сама природа. Закат. Сено. Стрекоза – символ прекрасного и быстротечного, рисующая для героя своими прозрачными крылышками в небе портрет потерянной любимой. Символ, потому что и она сама должна исчезнуть, ведь ее судьба уже определена теми, кто ждет из зазеркалья…
А может ну ее, нашу  простоту, где все на проверку так  сложно? Все вычеркнуть, и оставить только негу и пышность,  не какие-нибудь черемуху и сено на лугу, а экзотические цветы, пряности и сласти. Приезжай,  махнем вместе на восток? Куда только не закинет нас судьба в наших прихотливых фантазиях. И куда только не закидывает героев в изощренных  стилизациях, все дальше отрывающихся от обыденности.

…Не тревожься: от бурного мира
Отделяют уверенно нас
Красноватые горы Асира,
Опалённый самумом Хиджаз…

Здесь ладони свои анемоны
Для тебя раскрывают с утра -
Словно белый узор на зелёных
Дорогих хорасанских коврах.

Здесь ночами до изнеможенья
Под блистающей в небе луной
В упоительных нежных сраженьях
Побеждаем друг друга с тобой.

Здесь, другого не знающий рая
И других не желающий битв,
Неизменно к тебе обращаю
Я все пять ежедневных молитв.

Здесь Медина и Мекка едины,
В этом городе призрачном, где
С минаретов кричат муэдзины
О любви моей страстной к тебе…
Александр Бабарыкин «Ширк»

Возвращаемся  к извечной попытке укрыться от окружающего мира вдвоем с любимым  и боимся  передать свои чувства простым языком. Хотим, чтобы было изысканно и сложно. На помощь приходит восток. Стилизация весьма изящна, кидаю ее к твоим ногам, как дорогой ковер, все дары чародеев, пять молитв и сотни бессонных ночей, проведенных с мыслями о тебе. Как все восточные сласти…
Любовь – это пища? Мука  наша насущная, которая может  стать и хлебом, и тортом,  и любым изыском кондитерского искусства… Бывают же люди вроде меня, у которых эротические темы и мечтания  тесно переплетаются с гастрономическими. Не бойся, милый, я тебя не съем. Но - понадкусываю…

Очень хочется чаю. Картинку почетче
Сфокусировать, чтобы не выпасть в осадок.
Завари и меня впечатленьем попотчуй -
Ностальгическим чувством вишневого сада.

Да, варенье, наверное, будет не лишним...
Но, возможно, оно все останется в блюдце:
Невзначай перепутаю с чем-нибудь вишни,
И желанья - не чая - из сердца польются.

Ими вдоволь напьюсь. Не вприкуску - вприглядку,
Процедив будто ситечком чудное время.
И, не в силах бороться с потребностью в сладком,
Расцелую со вкусом: ты слаще варенья!
ХРОНОС «ЧАЕПИТИЕ С МЕЧТОЙ»

Этимологически сопряженные слова «хочется чая», «не чая» становятся смысловым центром стихотворения. Кульминация, к которой оно стремится, исходя из эпиграфа, –  «невзначай». Меня привлек  этот стих  «ностальгическим чувством вишневого сада»,  соответствующим русской психологии и культурной традиции. Нам мало чая и хлеба с вареньем,  нам подавай еще «зрелища», например,  разговоров за столом до утра. Но, оставаясь вдвоем с любимым,  героиня   сценарий  с поцелуями предпочитает любым разговорам. И вместо горячего душистого чая с бергамотом – чай с таким обормотом, как герой этого стихотворения.
Впрочем, пока тебя нет рядом,  мне остается только представлять  наши встречи, а заодно ревновать тебя к о всем женщинам подряд, воображая  то с блондинистой цыганкой, то с роковой восточной искусительницей.

она сжимала в усмешке губы,
на вас смотрела восточным взглядом.
и мне казалось, что воздух клуба
был горше кофе и шоколада.
и в чёрных дырах усталых лестниц
сидело утро на синих лапах.
и мне хотелось совсем не к месту
вам потихоньку на ухо ляпнуть:
"ведь я белее, умней, прекрасней.
и взгляд мой светел, и косы русы.
ужель вам смуглость и сладострастность
дороже русской пастельной грусти?..."
...я замирала, когда над вами
она склонялась - искУс и мускус.
вы поднимались за ней с дивана,
а вина были на вкус как уксус.
Елена Соснина ***(она сжимала в усмешке губы)

Интересно цветовое и звуковое решение. Шипящие звуки, темные цвета  окружают смуглую разлучнику, горький кофейный воздух окутывает ее (даже горше – ах, это старомосковское произношение: горше, булошная!), черные дыры лестницы, синее утро, и – портрет героини в пастельных тонах, словно сошедшей с картины Серова, светлый, белый, русый, аллитерация р-л-с…
Но я ревную не  только к выдуманным героиням, куда тяжелее –  ревность к твоему прошлому. К любимой, которая оставила материальный  мир  -  видимую часть мира высшего… В какую сферу ушла она? Откуда Поэт продолжает звать ее древнейшим из языков?
Пройдя миллион дверей,
все девять пройдя кругов,
все десять пройдя сефирот,
пишу языком ветвей,
древнейшим из языков.
Стих сильный, необычный, держащий в напряжении до последних строк. Повторы и ломаная ритмика  передают растерянность, скованность и крайнюю степень напряженности всех душевных сил героя. Если Орфей спускался за любимой только в царство Аида, то ты искал ее во всех сферах, во всех мирах. И путь этот начался с Манежной площади, где герой стоял, одинокий и потерянный, и, торопясь и сбиваясь,  посылал в пространство скупые фразы первой телеграммы. Ты продолжал говорить с ней, искать ее, дарить ей стихи, строки которых переплетаются, как ветви деревьев. «Магией наших имён звёзды к земле склонялись…» -  буквенные имена как субъективные самоопределения Божества?  Ты то говорил с ней простым языком, то пугал ее канцеляризмами,  смешивая образную речь  с сухим текстом телеграммы, наполнял  свое послание из нигде в куда реалистичными и, казалось бы, излишними деталями, которые оказываются долгой ретардацией - служат нагнетанию тревожности   перед заключительным хлестким «я умер». Ты ищешь любимую  во всех мирах,  как воспоминание о том, что было когда-то, как единственное слово «ты» во всех остальных словах… Истинная любовь, перед которой остается только молча преклониться…
 
…Тебе
через время времён
тебе
с расстояния в жизнь
тебе
в ту синь
из окон
сегодняшнего небытия
я
отброшенный в никогда
я
вычеркнутый в никуда
с небосклона звёзд как звезда
по имени Несудьба
в этих строках
тороплюсь сообщить
что
третьего дня
в час тридцать две
после полуночи
мне
около булочной
был зуммер
после которого
вполне несчастлив и одинок
и не в один с тобой срок
я
умер...

2

Был вечер.
И площадь Манежная.
И ты.
Не разбудишь.
Безгрешная!..

Был вечер.
Левобережная.
И ты.
Моя нежная,
нежная...

Был вечер…
Был вечер…
Был вечер…
Мы в звуках шагов
повторялись,
и магией наших имён
звёзды к земле склонялись,
как лица к окладам икон.

За летом
сбылась наша осень.
Вплеталась в сознание грусть.
А мы
твердили признанья,
как строки молитв наизусть.

В подъезды
отогреваться,
словно паломники, шли.
И стук поездов за рекою,
насмерть сойдясь с тишиною,
всегда погибал
вдали.

4

Пройдя миллион дверей,
все девять пройдя кругов,
все десять пройдя сефирот,
пишу языком ветвей,
древнейшим из языков.

Пишу из нигде в куда
ноль цатого прочерком года
в некогда из никогда
звёздного свода.

Природа явления такова,
что Сюда
не доходит почта,
от весла
не закручивается вода,
и непогода
не покидает свои небеса,
чтобы спешиваться в города.

Мысль и реальность
разбросаны по полюсам.
Нет шансов у пустоты,
если
(вот видишь - вновь "если"),
не взирая на дальность,
есть
ты.

5

Не люблю эпилоги -
эту чашу пути.
Я стою на пороге.
- Впусти!
Ты ведь можешь.
Прислушайся:
я – мы!
Ах, ты, Господи Боже!
Я - ты!
Посмотри на меня -
кус(ты!).
Возвращаются в люди
мос(ты!),
где без этого будни
пус(ты!),
и без этого души
мер(т-вы!?)

6

Преследует запах хвои.
Нелепое слово - двое.

Зову языком ветвей
тебя через девять дней,
тебя через сорок дней
зову языком ветвей...
Михаил Гофайзен «Эпилог».