Куда не кинешь взор. 3 ч

Я, приехав, с захолустья, вдруг опешил, от того:
Бабы голые повсюду и не менее того.
Телевизор не смотревши, в Интернете не бывавши,
Всё меня спасало это, хотя, был и одичавши.

Ну, а здесь, какие фильмы? Секс, эротика, порнуха.
Стоны, аханья, стенанья, да, залазают, прямо в ухо.
Головой, воспринимая, через сердце вдруг проходят,
А потом в конец, спускаясь, шевелящимся, находят.

Вот задался я вопросом, что такое за явленье?
Слушаю-то я ушами и смотрю-то я глазами,
Реагирует же то, не имеет что значенье
И всю силу поднимает, только стоном – не словами.

Вот природа – это диво, как устроена-то сложно,
Только мне с такой природой жить здесь, просто невозможно.
Чтобы к светлому стремиться, тут, порнухи, лезет грязь
От нее не отвязаться, так и лезет эта мразь.

Удовольствие кому-то для меня же оскверненье.
Кто что в жизни вбирает, для того и есть значенье.
Только я не выбираю, что с природою пришло,
Оно жить мене мешает, для чего меня нашло?

Срамной уд, меж ног болтаясь, срам желанья возбуждает.
И шевелиться, щекотит, похоть страсти порождает.
На любую бабу манит, что с обтянутою жопой.
Вонючей жопой, наслаждаясь, - называют ее попой.

Попа какает, воняет, почему к ней взор, стремленья?
Чтоза привязанность такая? Я спрошу для удивленья,
Кто в природу так вмешался, чтобы выдумать такое?
Что душа, и мысли, тело, не находят здесь покоя.

Бабы модою кичатся – мужиков, что соблазняют.
Удовольствие имеют, что в греховность увлекают.
- Не смотри если не хочешь и не слушай, раз противно, -
Мне ответили, вот так, вот, - а для нас, всё это, дивно.

- Это, все, твои проблемы, раз к тому не равнодушен.
Не смотри, да и не слушай, и не будешь малодушен.
И считается за слабость в том, что плоть зашевелилась.
Да мене такую б силу – ничего, чтоб, не хотелось.

И загрузил себя я темой, может и говно приятно?
Почему же его запах так противен? Непонятно.
Запах, смрад души греховной, только то, никто не чует
И болезнь души не тела. Кто же душу уврачует.

А теперь, скажу конкретно, сатанинскому отродью.
Эти все изобретенья – всё придумано тобою.
Духом ты своим вонючим породил всей страсти похоть,
Потому что ты не можешь, себя в жопу, так же, трахать.

От того и таски, мраки, что другими наслаждаясь,
Держишь души в заточенье, гнусным делом занимаясь.
И питаешься всё теми, кто мученье излучает,
Кого мучаешь, терзаешь, он тебя не замечает.

Что б, во всех зол, проявлений, только Бога обвинять.
А кто, конкретно, в чем виновен, неизвестно, то не внять.
Что сокрыто, неизвестно, и как будто его нет.
Когда все в греховном мраке, - говорят, - то белый свет.

Но никакой нет в мире тайны, что не стала бы известна.
А тем более, запретна, тайна станет интересна.
Всё на Божий Свет предстанет для Суда и обличенья.
Ужасом весь грех предстанет, а не то чтоб, огорченья.

Что ты, молодость кичится, рано девственность лишая.
В совокупленье с малолетства, тем гордятся, и не зная,
Что мгновенья удовольствий много требуют оплаты.
Что не хватит денег мира, а не то, чтобы зарплаты.

Не пугаю я, ребятки, даже и, не обвиняю.
Нет на то у меня права. Для чего же речь роняю?
Чтобы в слове, этом резком, и себя огородить,
Удалить себя от скверны и стараться с ней не быть.

Есть жена, она одна, лишь. С нею можешь, что угодно.
Стало что единой плотью, то и стало сердцу родно.
И не будет в том измены, никто не будет ревновать,
И никто от скверны гнусной, не будет душу себе рвать.

В физиологии стремленье, только чтобы рядом быть.
Совокупленья не в разврате, а спокойно, чтобы жить.
Плоть природы, чтоб унялась, не тревожила, совсем.
То не будет уже стыдно, только будет, лучше всем.

Есть не тайны – сокровенность – интим близости, двоих.
Но и то, грехом явилось в мире зла – не для своих.
Если сметь, для зла явилась, что зло к жизни возрождать?
Но инстинкты силой правят, смысла нет в том убеждать.