Новые стихи

* * *

Август режет лето, как солому.
Воробьи купаются в пыли.
Сочиняя реквием былому,
плачет птица певчая вдали.

Тихо, сухо. Дождь пока не месит
грязь дорог немыслимой длины.
Всё равно. Он самый страшный месяц
для моей мистической страны...

* * *

Дорога размыта дождями —
хоть рыбу пускай в колею.
Россия разбита вождями
сильней, чем врагами в бою.

Отобрано всё у народа!
Виновных в беде — не найти.
Осталась последняя льгота —
досрочно из жизни уйти...

* * *

Жить бы нам, веселясь и ликуя,
но лишь август заступит в права —
над Москвою поют «Аллилуйя!»
и от жалости никнет трава.

Вновь кочевники топчут просторы
беспробудной Отчизны моей.
А вокруг — лишь державные воры,
рвань да пьянь, да жульё всех мастей.

Нам бы к Господу прямо, без скидок,
нашу боль всю, как есть, донести.
Но висят в небе тени шахидок —
и сбивают молитвы в пути.

Нету веры ни власти, ни Богу.
Всюду ждут не печаль, так беда.
Выхожу я один на дорогу,
а дорога — ведёт в никуда.

* * *

Я предан друзьями, врагами забыт,
не знаю ни лести, ни чести, ни мести.
Давно седина в бороде уж сквозит,
а жизнь, как машина, буксует на месте.

Струятся секунды в песочных часах.
Тревога покой, словно дверь вышибает.
Надежды, как чайки, парят в небесах,
а век, как гроза, их к земле прижимает...

* * *

Я на станции «Липяги»
лопал тёщины пироги,
на тарелке высокой стопкой
золотились блинов круги.

Хорошо за столом сидеть!
Хорошо за окно глядеть.
Хорошо пить чаёк из блюдца
и с теченьем дней не худеть.

А за окнами — листопад.
Солнце балует невпопад.
Впору лить бы дождям осенним,
а деньки — аж огнём горят!

Видно, кто-то, встав с ТОЙ ноги,
к Богу вымолвил: «Помоги!» —
и Господь, не отвергнув просьбу,
пролил солнце на «Липяги».

И, отведав блинов, сколь смог,
понял я, как нас любит Бог,
коль на равных — святым и грешным —
столько счастья льёт на порог...

* * *

Покуда Волга не во льдах,
и не сдалась морозам осень,
я вновь и вновь иду сюда —
смотреть, как тёмная вода
тревоги жизни вдаль уносит.

И замирает каждый раз
душа в подобии экстаза,
следя за тем, как мимо глаз
за часом час, за часом час
идёт воды несметной масса.

Плывет над лесом грозный гул,
и ветер — все сильней и злее.
А я стою на берегу
и мысль отвадить не могу,
что я — полки навстречь врагу
тут провожаю с мавзолея...

* * *

Возле станции «Липяги»
бродят голуби между рельсами.
Пожелтевшие лопухи
машут вслед электричкам рейсовым.

Спит под горкой Солдатский лес,
содрогаясь, когда у станции
прокричит товарняк, как бес,
из души изгоняясь старцами...

Тлеет жизнь, покорясь судьбе,
за окошком под низкой крышею.
Дым над домом прилип к трубе,
как чинарик — к губе курильщика.

Я стою на платформе, жмусь,
за колонной от ветра спрятавшись...
Эта станция — тоже Русь!
Тут живет моя теща рядышком.

В ветре носится пыли взвесь,
в лужах нефть блестит переливами.
И, наверное, даже здесь
можно пробовать быть счастливыми...

* * *

Между Москвою и Самарой —
даль неба сера и глуха.
В ней облака бредут отарой,
послушны воле пастуха.

Куда их гонят, нет известий —
не то в Китай, не то в Сибирь.
Но не стоять же впрямь на месте,
когда вокруг — такая ширь?..

* * *

Над Переделкиным — снега.
Лес будто весь исчерчен мелом.
И что ни ветка — то дуга
под грузом изогнулась белым.

Смотрю на мир, точно на лист,
где миг рожденья чуда длится,
и понимаю: нет традиций!
Природа — импрессионист,
с которым вряд ли кто сравнится!

* * *

Посёлок закутался в ночь, точно бомж в телогрейку,
которую звёзды прожгли, словно искры костра.
(Похоже, у ней и в карманах большая дыра,
коль выпасть сумела луны золотая копейка!)

Сначала чуть слышно — не громче, чем писк комара, —
потом всё сильней (и попробуй её успокой-ка!)
начнётся пурга, как в квартире соседей — попойка,
которую вряд ли удастся унять до утра.

В такую погоду — не выгнать и пса со двора,
не то, что куда-то брести самому сквозь потёмки!
(Пугает не холод — а то, что родиться потомки
не смогут, случись, нас проглотит такая пора.)

Деревья во мраке — трепещут, как янки в Ираке.
Воротами ада зияет любая дыра.
И замерли мысли. И рифмы не сходят с пера.
И не покрывают страницу сакральные знаки.

А как всё спокойно, как всё было тихо вчера!
Казалось, что света — на всех на нас хватит без меры.
(Но мы прогневили Творца оскудением веры —
и вот Его гнев на нас льётся, как дождь из ведра!)

Любого из нас призови, и вопрос дай любому —
кого разбомбить, чтоб настала эпоха Добра?..
Но мы позабыли, что войны — лишь злая игра,
а коль и дано нам спастись — то одною любовью...

* * *

В келье инока Филарета —
нету видика, Интернета,
ничего не смущает покой.
Только — Библия под рукой.

В келье инока Филарета
не гремят из столицы приветы.
Он живет тут один, сам-перст.
Лишь на стенке — распятье-крест.

В келью инока Филарета
не доходят эпохи приметы.
Но ему и не надо газет,
чтобы знать, что кончается свет.

Келья инока Филарета —
не протоплена, не прогрета.
За окном — зимний ветер свистит...
Но лишь тут можно душу спасти.

* * *

Зимою лес фотогеничней втрое,
чем в дни, когда он зелен и душист.
Войдёшь в него январскою порою —
и будто в сказку перекинешь лист!

Снег вдоль тропы — от тени словно синий,
подолы ёлок — точно юбки фей.
И, вторя нотам Мусоргского, иней
с волшебным звоном сеется с ветвей.

Но не нарушат тишь аплодисменты —
январский лес величествен, как храм!
(Когда бы здесь бывали президенты,
быть может, меньше б было в мире драм?..)

Я прихожу сюда — как будто в детство
или в забытый музыкальный сон.
Лежат сугробы белые, как тесто.
Скрипят деревья ветру в унисон.

Сверкает — так, словно в Алмазном фонде!
Не лес — корона в миллион карат...

(...Всего и дел-то — прогулялся, вроде.
А будто принял праздничный парад.)

* * *

Земную жизнь пройдя до середины,
я повстречался с морем, полюбив
его простор, зелёные глубины
и шаловливый, как щенок, прилив.

В часы заката, когда солнца чашка
прольёт на море золотистый чай,
как грациозно режет воздух чайка,
крича мне сверху: «Радость замечай!»!

Шагну на пляж: по линии прибоя —
кипят пивные белые валы.
А выше их — лишь небо голубое,
где облака бредут, словно волы,
впряжённые в возы с чумацкой солью...

…Прожив три дня и вздумав уезжать,
себя обратно — вырываешь с болью,
словно во всё — уже вросла душа.

* * *

Косых лучей слепящие осколки
плясали, на речных волнах дробясь.
Я снова ехал вдоль любимой Волги,
её великолепию дивясь.

В купе звучала песня Джо Дассена,
стоял холодный клюквенный компот.
А за окном — сгребали бабы сено
и вытирали рукавами пот.

В купе всё было чинно и красиво —
диванов кожа, столик, зеркала.
А за окном — глотала пыль Россия,
и быть другой, похоже, не могла...

* * *

Поезд едет на восток,
за окном мелькают ёлки.
Дует девочка в свисток,
свесив ноги с верхней полки.

Я спокоен, я не злюсь,
надо всё сносить достойно.
Я смотрю в окно на Русь —
ей трудней, а как спокойна!..

* * *

Сквозь золотые тополя
бежали синие вагоны.
В вагонах пили дембеля
и лили водку на погоны.

Но день прошёл. Закат упал.
Иссякли водка с пирогами.
Всю ночь в вагоне храп стоял
и крепко пахло сапогами.

Потом настала тишина
и, уводя, как в бред наркоза,
их догнала во сне война,
как недопитой водки доза...


Рецензии
Уважаемый Николай!Пишите всегда! Вы тот человек, который объективен,с удовольствием бы лично пообщалась но расстаяние,и послушала вас, как Мастера слова.Мне по душе! А полюбила я вашу поэзию изначально за поэму о Фёдоре Ушакове! Всех благ! ( так и хочется написать- до встречи.)=Нина Башук

Нина Башук   25.04.2014 16:37     Заявить о нарушении
Выхожу я один на дорогу,
а дорога — ведёт в никуда.
!!!

Геннадий Лосин   08.05.2015 08:43   Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.