Вика. Тетрадь Первая. VI

Жизнь, что кратким самым промчавшаяся мимо, не задерживая взгляда своего – меня сквозь им вдаль – мигом девушка в лёгком из шёлка, чуть прозрачном, открывающем её юное тело едва только – платье, - что ты, жизнь? Вот снова мелькаешь и мелькаешь ты, и мельтешит что-то в теле общества даже человеческого – и эта искусственность именуется жизнью – не есть ли ад на земле это – уже не во снах ли пребывает великое в человеке и таится? Однако же, веря в себя, во что верит человек? Самоуверенность, пепелящая разум, после чего только пепел остаётся в голове – и этот пепел, этот дух пепла выдаётся за достижение, а прочие духи пепла ищут уже места на пыльных полках, или среди маститых памятников место этому неожиданному кумиру – а целый культ обращает иных к Богу, а в посредники каждый избирает себе иконку, пред тем оцеловав их множество, и среди этого множества – по отзвуку губ своих и лёгкому аромату иконы, и по прочим признакам – выискав-таки своё и близкое ноздрям, губам и языку – и говорит тогда человек зазубренные молитвы, ожидая, что передаёт мысли, и что, именно, мысли его исполнятся - … А жизнь будет всё той же – такой же юной, распутной и привлекательной – даже для ищущих смерти и трупов – для всякого, озванивая колоколами своими всё окрест: “Да оживёт всё!”, “Да протяжённы будут пути!”, “Да будет жизнь бесконечной хотя!” – и вот похмелье бьёт тогда Вике по голове, но – увы! – не слышит она криков колоколов этих – а только протяжённое: “Дзин! Дзин! Дзин!”; а потом поднимает к губам, руками зажав трясущимися, чай сладкий и горячий, и чувствует тепло его в каждом глотке чая, а нос ещё забит прошлыми запахами, да и одеколон, словно пробравшись в чай, уже где-то и во вкусе – потому скорее хочется допить чай; и Алексей, и Сергей – и все трое, молча, переглядываясь только, сидели в комнате и назойливо молчали, чтобы, верно, не заглушать этого звона в ушах – и молчанье золотом надолго ловко раздавалось эхом в пустых головах их – очень хотелось говорить:

- Ну ты как? – вырвал из молчанья Сергей окружающих, обратясь к Вике.

- Так, ничего. Спать охота. И в башке будто стадо слонов носится – ууу! – Вика едва улыбнулась да хлебнула опять чаю, держа чашку всё ещё двумя руками.

- А ты, алкаш хренов? – ухмыльнулся Сергей Лёхе, отчего на лице Сергея скривился рот, и верхняя губа чуть дёрнулась не вполне ясно отчего.

- Тоже вполне, - очень бодро как-то ответил Алексей и, допив чай, поставил с лёгким стуком чашку на стол и поднялся с табурета, - вы в универ-то идёте?

- Я не, - ответила Вика, - ничо, если у тебя отосплюсь?

- Как хочешь. А ты, Серёг?

- Я пойду: потом замучаешься лекции у всех слизывать, - он тоже допил чай, - ну ладно, тогда я попрусь к себе. Бывай! – сказал он Вике и принялся одеваться, обуваться – то, что называется собираться, чем, впрочем, занялся и Алексей, а Вика же залезла в смененную постель да и, повернувшись к стене, забыла об этих двоих, заснув едва ли не мгновенно, свернувшись калачиком, как ребёнок. Лёха с Сергеем осторожно вышли и закрыли за собой дверь, предоставив Вику её сновиденьям.

По дороге уже к университету оба обнаружили, что взяли всяких конспектов, кроме тех, что будут нынче, чему не огорчились, а выпили по бутылочке пивка, что можно было купить ровно вполпути от общаги к универу, да зажевали это жвачкою для спугивания ароматов для прошедшего – и пошли на лекцию – писать что-то и слушать, а временами просто падать и спать – ведь лекции иногда и усыпляют…