Бесконечные стихи

(автоматическое письмо)

ноябрь 1989 г.

Романтика, ракурс, ромашки...
- Ромашки не терпят промашки, -
сказал обособленно я.

- Да, да, но один непременно
не любит его ежедневно,
и все-таки, даже мгновенно,
есть что-то грядущее в них.

Романтика, ракурс, ромашки,
какие-то злые бумажки,
какие-то милые тетки,
и все это носится вспять...

- Но он ведь его уважает...
- Да-да, и он сам уважает
его; или нервы мне снятся
и только запомнить велят.

Когда-то в природе конечной
есть парус, он будет невечно.
И, может, он снова исчезнет,
и, может, он будет собой.

Кто знает, какие преграды
сулить мы поэту не рады,
а может, и эти ошибки
запишут нам в книгу судьбы.

Злосчастные неба мгновенья,
вы мне принесли вдохновенье,
когда мы страдаем немного,
нам жалко поэтов до слез...

Какие-то странные мысли
рождаются взглядом, осмысля,
мы можем и справиться с ними,
а кто-то поет о другом.

Вот глупо судить о природе,
Ведь жили когда-то в народе...
А кто? Вот ведь странное дело:
в мозгах нет ответа вообще.

Грубятину слыша повсюду,
поэт начинает с посуды,
и сразу же чашечки визга
о землю большую летят.

Вот так, постепенно, но точно,
рождается час мой порочный,
когда вечерами с луною
мы песни поем и стихи.

Опять голубые медали...
Когда же вы клятвы предали?
Ведь юность – честнейший лгунишка,
а мозг, не волнуясь, идет.

Недвижно стоят в циферблате
зеленые стрелки в обхвате,
когда, прилунившись на землю,
горячий источник застыл.

Все это рассказано точно,
и нету эпохи той срочной,
которая бы временами
смогла под гитару уснуть.

Ведь мысли приходят, как птицы,
они не должны воротиться.
Ко всякой дурацкой ошибке
есть правильный жизненный план.

Когда улыбаются звери,
считать невозможно потери,
и только разгневанный Моцарт
тебе, улыбаясь, мигнет.

Как редко идет вдохновенье.
Но если приходит мгновенье,
рождается снова и снова
стихов похороненный взгляд.

И нет ни конца, ни начала,
и все это вдруг прозвучало.
Тогда, в одиночестве диком,
смеется и плачет мой дом.

Характер поймем мы едва ли,
погрязнув в заветной печали.
Нет города, нет постояльцев,
кому бы поплакаться всласть.

Тогда мы находим случайно
людей, чтобы высказать тайно
тот нерв, что в душе безвозвратной
дрожит пиццикато струной.

Обманываясь в одиночку,
Мы вместе соленую строчку
не будем писать, не раздумав,
зачем нам дурацкий щенок?

Мне жаль эту скромную воду,
она не под стать хороводу,
когда в сухоте небосвода
не хочется будто бы пить.

И так притворяться ужасно
что стоит, коль это напрасно?
Ведь перед сильнейшим пророком
мы правду в глаза говорим.

И что в голове возникает,
записываю не вникая,
и строчка легка и послушна,
и нету ошибок в веках....

Когда тебе скучно и сладко
и нечего делать украдкой,
садись и пиши в полумраке,
закрывшись рукой ночника.

Когда впоминаешь кого-то,
Мозги ждут хорошее что-то.
Как ломит мизинец в дремоте.
А факты толкуют не то.

На пальце подушка измята,
но как будем жить – непонятно.
Хотя где-то внятно и звонко
Все это полжизни висит...

Есть физика – злая наука.
В ней все – скрепощенная мука,
но пятое есть измеренье,
и стоит ли так горевать?

Кузнечик ликует и пляшет,
а кто-то в осеннем демарше,
хотя это слово известно
одной лишь природе пока.

Стихи эти – вечная сага.
О ком? Не скажу и ни шагу.
Мы правильно все написали,
чтоб легче сбиваться с пути.

Мечтаю в лесу заблудиться,
чтоб прыгать, стонать и лениться.
А рыбы летают во мраке,
и звезды нам плачут в песке...

Какое зеленое чудо
поет и сверкает посудой.
Но мы говорили в начале,
что все это бьется легко.

Как мило страдать в одиночку
и прыгать с печалью на кочку,
печаль промахнется и вымрет,
а я, как всегда, без друзей.

Вот странно писать свои мысли.
Они ведь не в косвенном смысле,
они ведь румяные мыши,
им хочется съесть по сырку...

Без смысла поэма в начале,
но мы не об этом мечтали.
Когда никого нет на свете,
То свет исчезает с тоской.

Хотелось писать о героях.
Минутный предел мезозоя.
Зовет меня небо в дорогу,
но Моцарт нам кашляет вслед.

Зачем амфибрахий с хореем?
Они лишь сонеты Медеи.
А солнце садится с закатом
за стол в домино поиграть.

Глаза его – черные ночи.
Но ночи со днями короче.
Фитиль не спеша угасает
и осени с гордостью ждет.

Наивно, свободно и детски
вздымается стяг сверхсоветский.
- Зачем написали вы это?
- Да так, уж ноябрь на дворе.

Сначал ты выучи русский,
потом уж болтай по-французски.
Ведь воздух сначала был общий.
Но не покидай нас совсем.

Седые моря Эльдорадо
Главам обнищалым не рады.
А если ты сыт и протяжен,
то, милый, побойся звезды.

Сверкать всем дано понемногу.
Но перст нам укажет дорогу,
которая сердцем-пушинкой
нас в путь безоглядный зовет.

Романтика, ракурс, ромашки.
Зачем эти пальцы-дурашки
с зеленым пивным скавояжем
охотиться в осень пришли?

А с каждою книжкой грустнее.
И брюки, читая Помпея,
немножко морщат и страдают,
а мы ведь смеемся потом...

Когда завершится мой праздник,
Когда завершится мой праздник,
Когда завершится мой праздник,
Я сагу свою перечту.



P.S. Это настоящие "автоматические стихи"
– т.е. совершенно неуправляемый поток сознания,
как у дадаистов, о которых я тогда понятия не имела.
Мне было лет 14-ть, я тщетно пыталась написать
сочинение про "Капитанскую дочку",
и в итоге – практически без моего сознательного
участия – где-то за час получилась или находка
для психоаналитика, или вариант Нострадамуса
– судить не мне.