Стерхъ

Ещё чуть-чуть осталось сил,
ещё чуть-чуть его осталось.
Он жил чуть-чуть и он сходил,
одно желанье в нём брыкалось:
увидеть  с крыши степь и ветер,
послушать шум и тишину,
развеять на просторе пепел
и запустить в себя мечту.
Он с ней весь век прожил, но всё же,
ему хотелось тишины.
Ему приелись серы рожи,
он опускался, в пропасть сброшены,
а комната сплошной погост.
Он плакал, надрывая голос,
ему хотелось говорить
и позабыть про этот возраст,
где пальцам рук нельзя творить,
нельзя подняться встать  и выйти,
иль за холст и кистью вверх,
он написал бы оду чести,
и подписал бы крупно «Стерх»…
Но не дано подняться прытко,
но не дано на крышу встать
и с распростертою улыбкой
на всю округу прокричать…
А может быть, увидит снова
тех журавлей под острым клином,
из года в год за клином снова
тянуть настойку лучших вин,
и понимать, что всё уходит,
и не вернётся никогда!
Он понимает, кто здесь бродит,
что Смерть и Жизнь – одна игра…
Подушка перьями взорвалась,
кровать окаменела вмиг,
слезало время, не осталось.
Хозяин в комнате поник.
А на столе под пылью книг, под фотографией любимой,
Почти что гнил его дневник, засыпанный сухою глиной.
Две строчки начертать успел, старик карандашом в углу:
... я сагу Журавлю не посвятил, себе такого не прощу…».